Ночной мотоциклист (сборник) - Смирнов Виктор Васильевич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Мы прошли в спальню. Я обвел глазами собравшихся.
Сухопарый, со скептическим тонкогубым ртом доктор держался с профессиональным хладнокровием и отрешенностью, которая свойственна людям, постоянно и буднично соприкасающимся с такими всеобъемлющими величинами, как жизнь и смерть. Возможно, волнения оперативников казались ему с философских высот мелкой служебной возней.
Усатый Сковороденко посматривал на всех с мудрым и чуть ироническим спокойствием человека, знающего свой потолок, но все же понимающего, что при вечных своих лейтенантских звездочках он в пределах этого потолка величина незаменимая.
Участковый многозначительно покашливал в кулак. Привыкший к тихой пригородной жизни, он выглядел несколько смущенным.
Длинный как жердь эксперт упаковывал свой чемодан.
Павел курил, часто затягиваясь, — словно спешил создать вокруг себя дымовую завесу, которая скрыла бы и румянец и веснушки.
Все эти люди, групповой портрет которых лег в мою память, как на литографский камень, должны были сделать первый шаг к разгадке.
— Что ж, попробуем сообща установить картину, — сказал Павел. — Не будем пока строить версий. Сейчас нам важно знать, как все произошло. Итак, несколько дней назад из заключения бежал некто Воробьев, рецидивист, по прозвищу Рыжий Шкет, уже дважды отбывавший наказание за бандитизм. Последнее его преступление достаточно хорошо известно. Полагаю, личность Воробьева можно считать предварительно установленной?
— Он, Воробьев! — убежденно сказал Сковороденко — Я же его знаю как облупленного. Рыжий, маленький, со шрамом. И фотографии при мне. Санька «работал» в паре с Оливцом. Они сошлись где–то на Дальнем Востоке вскоре после войны. Оливец — из бывших полицаев — скрывался там. «Работала» парочка грубо, но мы долго не могли их «достать».
— Хоть грамотные были ребята–то? — спросил Павел.
— Какое там! — махнул рукой лейтенант. — Бандюги как есть… Будь поумнее, поняли бы во время амнистии, что это у них последний шанс нормально зажить, по–людски. Дубоватые хлопцы, занесло их в рецидив прочно.
— Однако на аэродроме они действовали ловко, насколько мне известно, — заметил доктор. — И похищенных денег вы так и не нашли. Выходит, эти двое обвели милицию вокруг пальца?
Сковороденко поморщился. Скептик доктор не в первый раз выводил его из себя насмешками.
— Любите вы проезжаться насчет угрозыска. Ваше–то дело полегче будет. Составили акт — и до дому… Если б обвели вокруг пальца, то не попались бы.
— А телефонный звонок? — спросил доктор. — Помните, кто–то вам позвонил?
— Телефонный звонок? — сказал Павел. — Выходит, кто–то еще был замешан в преступлении?
— Ну, был анонимный звонок. И что? Стало быть, нашелся нам помощник. В общем поймали их, судили. Деньги они вроде бросили в реку: уничтожали улики… Может, так оно и было. Не проверишь. Реки у нас быстрые… Оливец вскоре погиб в заключении во время драки, а Воробьев… Вон он, на кухне, Воробьев.
Сковороденко красноречиво развел руками: мол, покатая дорожка привела уголовника к закономерному финалу.
Наступила короткая пауза, во время которой я еще раз осмотрел спальню и пришел к выводу, что этот законченный рецидивист Воробьев, как бы ни был туп и малограмотен, отличался завидным «профессиональным» чутьем: дачу он облюбовал богатую, хотя по внешнему виду дома этого нельзя было предположить.
— Итак, после побега Воробьев скрывался в течение нескольких дней, — продолжал Павел. — Какие–то деньги у него были: в кармане ковбойки мы обнаружили железнодорожные билеты. Сегодня в двенадцать дня Воробьев приехал в город с московским почтовым, а потом на пригородном — в шестнадцать двадцать — добрался до Казенного леса. Наверно, на переезд он истратил последние деньги и голодал все эти два дня, иначе, проникнув в дом, не набросился бы, с таким остервенением на еду.
— Да, выглядит он изможденным, — подтвердил доктор.
— Может, из–за голода он сюда и подался, на дачи, — сказал Сковороденко. — В городе–то боялся «работать», приехал в Казенный лес, здесь в сентябре пусто. Рассчитывал поживиться.
— Силенка в нем все же была, — неожиданно сказал участковый. — С овчаркой справился! А овчарка у Шавейкина ростом с теленка и злющая. Почтальон говорит: этой овчарки сам хозяин побаивался. Дикая была собака — трехлетка, молодая еще, но зверь.
— Кстати, когда осудили Воробьева и Оливца? — спросил Павел.
— Четыре года назад, — ответил Сковороденко.
— Как он справился с замками?
— Дело простое, — ответил лейтенант. — Калитка держалась на щеколде, открыть ничего не стоило. Ну, вошел он на участок, увидел: на двери висячий замок. Стало быть, хозяина нет. В этот момент набросилась собака. Под рукой оказался топор. Расправился с собакой, принялся сбивать висячий замок, довольно хлипкий, между прочим. В двери был еще один замок, вставной, но, очевидно, хозяин им не пользовался, если уезжал ненадолго.
— Верно, — подтвердил эксперт. — Встроенный замок не поврежден и следов отмычки нет.
— И все–таки мне кажется, кто–то помогал этому Воробьеву, — сказал доктор, раскуривая трубку. — Он не отличался, насколько я могу судить, большой физической силой. А тут, видите ли, убивает овчарок, взламывает без помех замки…
— Но нет никаких следов второго, — возразил эксперт. — Ни отпечатков пальцев, ничего, никакого намека. Как вы считаете, Павел Иванович?
— Да, похоже, что Воробьев был в доме один, — сказал Павел. — Я даже… даже уверен в этом.
— Ну, вот вам! — сказал Сковороденко, чрезвычайно довольный тем, что его поддержали в извечной борьбе с насмешником доктором. — А сбить этот висячий замок — большой силы не надо. Немножко ловкости, сноровки — и сделано. Значит, прошел он на дачу. Но хоть и был голодный, прежде всего подался к шкафу, а не на кухню. В спальне натоптано — с ботинок осыпалась грязь, — а в кухне следы не так приметны. Ясно: Воробьев прежде всего думал о деньгах и одежде. О главном. А затем, когда сменил старый ватник на пиджак и деньжат «достал», занялся и холодильником, Не так разве, а?
— Резонно, — сказал Павел. Он с большим вниманием слушал лейтенанта, делая пометки в блокноте. — Ну, а о каком открытии вы мне говорили?
— Минуточку, — ответил Сковороденко. — Значит так… На столе мы обнаружили две открытые банки консервов, половину батона, стакан с недопитой жидкостью и бутылку из–под «Сибирской настойки»…
— В которой не настойка, а яд, — сказал Павел. — Стало быть, вы должны предположить, что либо хозяин дачи умалишенный и держал синильную кислоту в холодильнике, либо здесь был «второй», который и отравил — правда, неизвестно зачем — Воробьева.
— Минуточку, — повторил Сковороденко. — А вы видели этот шкаф?
Он подошел к большому, украшенному зеркалом шкафу и распахнул дверцу. Я увидел ряд костюмов, старомодных костюмов — бостоновое великолепие, сверкавшее в ярком свете люстры.
— Отсюда Воробьев взял пиджак. Самого маленького размера, какой только нашелся. И то велик вышел… Теперь смотрите сюда: замочки взломаны не только на этой дверце, но и на другой, — лейтенант открыл вторую, малую дверцу. В этом отделении на одной из полок чинно выстроились бутылки с заманчивыми этикетками. — На верхней полке хозяин дачи хранил разные документы, накладные, деньги… Пачка пятирублевок, которую мы обнаружили в кармане мертвого Воробьева, лежала, видать, именно на этой полке. Вот здесь разорванная облатка. На ней почерком Шавейкина проставлены цифры «5?10». У Воробьева мы нашли столько же государственных казначейских билетов. Так–то!
— Но при чем здесь бутылки с синильной кислотой? — спросил Павел. — Я был занят и не в курсе последних изысканий.
— А чуть ниже, видите? — торжествующе продолжал лейтенант. — Вот в этих симпатичных бутылочках хозяин дачи хранил ядохимикаты — раствор парижской зелени, ДДТ и прочее, что нужно для садовода. Можно предположить, что здесь же стояла и злополучная бутылка с наклейкой «Сибирская настойка». Наклейка и подвела взломщика.
