Роковая перестановка - Вайн Барбара (библиотека книг .TXT) 📗

— Опусти, — сказал Руфус.

Он проявил отвагу, не прореагировав на окрик Эдама не лезть не в свое дело и держаться отсюда подальше. Руфус просто отобрал ружье и положил его на стол. Вивьен подошла к Зоси, повернула ее лицом к себе и обняла, а потом подвела к столу, усадила и сама села рядом. Эдам услышал свой собственный выдох, долгий-долгий.

— Ты должна быть сильной, Зоси, — сказала Вивьен. — Мы пойдем в полицию и все им расскажем. Ты же понимаешь, что так надо, правда? Сейчас главное — прямо и честно рассказать им обо всем: как ты похитила малышку, потому что была не в себе из-за разлуки с собственным ребенком. Они не станут на тебя ругаться, да и я буду рядом. Мы все будем рядом. Мы расскажем им, как хорошо ты ухаживала за ребенком, как заботилась о девочке, но она все равно умерла. Руфус подтвердит, что смерть была внезапной, и они будут верить ему, потому что он разбирается в медицине.

— Ты, наверное, шутишь, — сказал Руфус.

Вивьен накапала, считая, капли в маленькую пиалу. Это была ее любимая «первая помощь» из эссенций Баха.

— А нам, Руфус, больше ничего не остается, — тихо заметила Вивьен. — Нам придется так поступить. Нужно немедленно поехать в деревню и позвонить в полицию, а еще лучше поехать в ближайший город. Да, так точно будет лучше. — Зоси в страхе смотрела на Вивьен. А она улыбнулась ей, подала пиалу с бесцветной жидкостью, с панацеей, универсальным средством, которое, по идее, восстанавливает силы у людей в экстренной ситуации. — Они нам ничего плохого не сделают — ну, может, назначат нам пробацию, [91]это худшее, что может быть. Еще Зоси могут назначить лечение, и все. Остальное не в их власти. Видишь ли, мы не намеревались причинить вред, никто из нас. Худшее из всего то, что вы трое поддержали Зоси в ее желании оставить ребенка, вот и все.

Руфус с пренебрежением и отвращением наблюдал, как Вивьен отмеряла «первую помощь».

— Меня вышибут с медицинского факультета, вот и все. Я смогу распрощаться со всеми своими перспективами.

Шива качал головой и нервно сглатывал — видимо, ему было трудно говорить, но он все же это сделал, предварительно ухватив голову так, будто собирался отделить ее от тела.

— А как же я? А мой отец? Меня должны были взять в клинику.

— Ты действительно считаешь, что все это важнее того, что случилось здесь? Это же был чей-то ребенок, чей-то любимый ребенок, а теперь он умер.

— Они решат, что мы с ней что-то сделали. Нас могут посадить в тюрьму, — безжизненным голосом сказал Эдам.

Руфус пожал плечами.

— Ладно вам. Ситуация такая же, как была полчаса назад, только Вивьен все узнала. Так что делаем все по плану. Сейчас Шива и Вивьен собираются, и я отвожу их на вокзал в Колчестер. Так?

Вивьен отказывалась принимать такой вариант. Она твердо стояла на своем.

— Нет, не так. Руфус, я не могу быть замешана во все это. Я не могу действовать заодно со всеми вами. Если никто со мной не поедет, я поеду одна. В Синдоне есть отделение полиции.

— Вивьен, тебя некому везти, — сказал Руфус. Высокий, сильный, раза в два тяжелее девушки, он подошел к ней и взял за руку.

Вивьен выдернула руку.

— Я пойду пешком.

— Боюсь, не пойдешь. Нас четверо против тебя одной. Мы не выпустим тебя отсюда, даже если придется применить силу.

Ужасным в этом было то, что Вивьен больше не говорила о том, чтобы пойти в полицию, рассказать обо всем. Она заявила о своем намерении, но после того как Руфус сказал о применении силы, не упоминала о нем. Возможно, Вивьен изменила свое решение и никуда бы не пошла. Эдаму было тяжело вспоминать об этом, даже сейчас. А тогда он думал только о том, что ее нельзя отпускать — если он вообще был способен думать в тот момент. Вполне возможно, что она не пошла бы в полицию. Хотя ей и претило то, что они сделали, или то, что, как она считала, они сделали, Вивьен вряд ли сдала бы их полиции, она осталась бы на их стороне. В одиночку она не могла противостоять.

С другой стороны, у Вивьен не было с собой сумки. Так что, уходя из дома, она не собиралась сбегать в Лондон. Ее одежда и ковровая сумка оставались наверху, коробка с цветочными настойками стояла на столе. Однако Вивьен оттолкнула руку Зоси, которая пыталась поймать ее за платье, она отпихнула Руфуса. Ее глаза задержались на Шиве — она просто посмотрела на него без всякого выражения, — и тот вздрогнул от этого пустого взгляда. Вивьен резким движением сорвала со стены «гештальт-молитву». Не выпуская из руки рваный листок, она открыла дверь черного хода, и все это без единого слова, без какого-либо упоминания о том, чтобы идти в полицию.

Каким-то образом Шива оказался между Вивьен и Руфусом, поэтому последнему, чтобы дотянуться до нее, пришлось бы оттолкнуть Шиву. Он и не дотянулся, даже на фут не приблизился к ней. В кухню ворвался холодный влажный воздух, и Вивьен побежала по мощенной плитняком дорожке…

Новости из Уайвис-холла куда-то исчезли. С воскресенья не было ничего. Эдам подумал, что такое уже случалось раньше в процессе расследования другого убийства — или в процессе той доли расследования, что становилась достоянием гласности. Изо дня в день в газетах появлялись маленькие фотографии или сообщения в несколько строчек, а потом наступало зловещее затишье. Проходила неделя, и читатели забывали о деле, полностью выбрасывали его из головы. А потом вдруг появлялась коротенькая статейка о мужчине, помогающем полиции в расследовании, и на следующий день печаталось объявление об аресте, о начале судебных слушаний.

Позвонил Руфус и сказал, что полиция не приходила к нему и не связывалась. Эдам пришел в ужас, узнав о поездке в Нунз. Он чувствовал, что никогда бы не решился приблизиться к Уайвис-холлу или к той невидимой стене, что окружала его. Что до полиции, то не стоит ждать, что она будет искать подтверждения, потому что там все равно не поверили в его историю. Их интересует человек-коипу. Эдам представил, как Уиндер, или Стреттон, или они вдвоем долгими часами допрашивают человека-коипу, или почтальоншу, или фермера, или таксиста, везшего Руфуса, — и все эти люди рассказывают им об обитателях Уайвис-холла, двух девушках и троих юношах, о звуках выстрелов, о детском плаче, об окончательном и бесповоротном увольнении садовника, о винных бутылках, о десятках бутылок в мешках, которые еженедельно забирали мусорщики, о поспешном отъезде, о вскопанной земле на прогалине в хвойном лесу…

В четверг в газетах ничего не появилось. Был день рождения Энн, и они собирались поужинать в ресторане. Жена попросила его родителей посидеть с Эбигаль, потому что, по ее словам, не смогла никого найти. У Эдама это вызвало раздражение. Он не хотел никуда идти, так как боялся вернуться и обнаружить, что дома его ждет полиция.

Льюис сказал:

— Забавно, кажется, это дело о Уайвис-холле умерло своей смертью. — В его голосе слышалось разочарование.

— Чего не скажешь о людях в могиле, — добавила его жена.

— Точно. Ты права. Думаю, мы не услышим, чем все закончилось.

Он сказал, что Эдам мог бы предложить ему хереса, очень сухого, если можно, а если такого нет, то сойдет и амонтильядо. [92]На бокале для хереса не было меандра по краю, но Льюис все равно поинтересовался, «а это случайно не бокалы ли моего бедного дядюшки».

Эдам не ответил.

— Плохо дело. Вряд ли то маленькое кладбище восстановят. Знаешь, Энн, у нас была собачка, вест-хайленд-терьер, Блейз, мы устроили ему самые настоящие похороны, помнишь, Берил? Мне почему-то кажется, что мы и тебя, Эдам, взяли с собой, только ты был маленьким, еще не умел ходить. Твоя тетя Лилиан прочитала отрывок из стихотворения — что-то из Уитмана — о том, как хорошо жить с животными, и мы закопали беднягу в землю. Твоя тетя Лилиан была странной женщиной.

— Почему ты называешь ее моей тетей? Если она и была чьей-то тетей, то только твоей.