Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (книги без сокращений txt) 📗
Как всегда, профессиональное любопытство взяло верх – кому звонит, зачем звонит? И он, тихо прикрыв дверь, прошел в конец просторной приемной, где в закутке, за платяным шкафом, за обшивкой перегородки висели телефонные провода из кабины. Отсюда легко прослушивались разговоры, задумал этот трюк любвеобильный сердцеед, главный администратор ресторана Икрам Махмудович, подслушивавший своих любовниц. Девушка, с которой он любезно пил шампанское всего полчаса назад, быстро набрала номер, и мужской голос на другом конце провода по-служебному, четко ответил:
– Слушаю вас.
– Это Татьяна Шилова из отдела по борьбе с организованной, преступностью, пожалуйста, соедините с Хуршидом Азизовичем, – попросила она взволнованно.
– Не могу. У него генерал Саматов из КГБ, – ответил помощник прокурора. Сенатор уже понял, куда она звонит.
– Все равно доложите, дело не терпит отлагательств, передайте, что это касается Японца. Завтра может быть поздно.
– Хорошо, я попробую, – ответили из прокуратуры, и было слышно, как помощник направился в кабинет.
Для Сенатора стало ясно, о чем она хочет доложить, и в тот момент, когда Камалов сказал: «Я слушаю вас», – он разъединил тонкие телефонные провода.
Напрасно она еще минут пять пыталась дозвониться в прокуратуру, связь прервалась.
Прокурор Камалов, положив трубку, сразу почувствовал недоброе и спросил помощника:
– Она не сообщила, по какому поводу звонит?
– Речь шла о каком-то Японце, она просила соединить немедленно, ибо завтра, сказала, может быть поздно…
Генерал Саматов, еще находившийся в кабинете прокурора, обронил вслух:
– Может, они что-то пронюхали? Стрельцов доложил, что Шубарина постоянно снимали скрытой камерой какие-то люди, – и после паузы сокрушенно добавил: – Вот что значат наша бедность и наша техническая отсталость, будь все телефоны в прокуратуре с определителем номера, мы бы без труда узнали бы, откуда звонила ваша Шилова по поводу Японца.
Потом, подумав, генерал попросил придвинуть ему спецсвязь – «вертушку» и позвонил к себе на Ленинградскую. Как только там подняли трубку, он представился и сказал:
– Пожалуйста, на ближайшие сорок восемь часов возьмите на прослушивание все телефоны прокурора Камалова: на работе, в машине, дома. Фиксировать не только, с какого номера звонят, но и устанавливать адреса звонков.
Попросив держать его в курсе событий, генерал откланялся. Камалов задержался на работе еще час, все надеялся, что Татьяна прорвется к нему откуда-нибудь звонком, но телефон молчал. Стараясь держать свой телефон свободным для Татьяны, Камалов из соседнего кабинета позвонил Шубарину на работу, в машину – никто не отвечал. Из дома сообщили, что после обеда он ни разу не звонил. Тогда Камалов вспомнил еще один телефон Шубарина, в старой «Волге», он пользовался им до того, как появилась у него «Мазерати». Этот ответил. Камалов назвался и объяснил, что разыскивает Артура Александровича. Человек, представившийся именем Коста, сказал, что все послеобеденное время находился в поисках авиабензина для «Мазерати» и только в конце рабочего дня появился в банке, где ему велели подъехать к «Лидо». На автостоянке он нашел сиреневую «Мазерати», но Артура Александровича нигде не было. Появлялся ли он один или с кем-нибудь в «Лидо» – в ресторане никто толком подтвердить не мог. Попросив Коста держать его в курсе дел, прокурор назвал ему свои телефоны.
– Опять всплыло это поганое «Лидо»! – сказал вслух Камалов, положив трубку. Для него стало ясно, что пропал не только Шубарин, но и Татьяна. Попросив дежурного по приемной переговорить с Шиловой, если та позвонит, и поставить его об этом тут же в известность, он отбыл домой.
Подъезжая к Дархану, он обратился к своему шоферу:
– Нортухта, чувствую, что ночь предстоит нам бессонная, поэтому ставь машину у подъезда, поужинаем, если удастся, вместе и будем ждать телефонного звонка хоть от Артура Александровича, хоть от Татьяны, хоть от Коста, а может, люди Саматова позвонят. Мне кажется, генерал уже поднял на ноги своих сотрудников.
Не успели они в две руки приготовить ужин, как в доме раздался телефонный звонок, Камалов метнулся с невероятной скоростью от горящей газовой плиты к подоконнику, на котором стоял аппарат. В трубке раздалось тяжелое дыхание и невнятный, нечленораздельный звук. Ферганец подумал вначале, что какой-то пьяный мужик ошибся номером и хотел уже положить трубку, как вдруг его озарило, и он крикнул:
– Артур, дорогой, говори, говори, я слышу тебя…
И тут он уловил слабый звук из разбитых губ: «я… я…»
Прокурор узнал какие-то оттенки голоса Шубарина, хотя назвал его по наитию. Видимо, у Шубарина не было сил или возможности говорить, и он слышал только тяжелое, больное дыхание и снова закричал:
– Артур, держись, я буду у тебя через двадцать минут, не клади трубку, брось ее, я все понял, я в курсе дел…
И как бы подтверждая, что его услышали, на другом конце провода замолчали, и прокурор уловил какой-то шум, словно звонивший упал.
Прокурор кинулся в другую комнату, к другому телефону, и набрал номер на Ленинградской. Он еще не успел спросить, как дежурный офицер сразу выпалил:
– Товарищ Камалов, это тот самый адрес, заброшенный дом с телефоном-автоматом, откуда Шубарину не раз звонили, на Луначарском шоссе… – но Ферганец уже положил трубку.
– Быстро вниз, заводи машину, – приказал он Нортухте, а сам бросился вначале к серванту, оттуда достал именной пистолет, а затем к платяному шкафу, откуда вытащил автомат, оставшийся со дня покушения на него на трассе Коканд-Ленинабад, и кинулся вслед за шофером.
Включив на всю мощь милицейскую сирену, «Волга» рванула в сторону Кибрая. Минут через двадцать, выключив сирену и погасив огни, они подъезжали к дому, за которым полковник Джураев давно установил догляд, но после отъезда Шубарина в Италию никто сюда не наведывался и никто не пользовался хитрым телефоном. Сегодня, видимо, Джураев оплошал, ослабил бдительность, снял наблюдение. Оценив обстановку во дворе, подошли к дому. Кругом стояла тишина, и ничто не напоминало засаду. Дверь оказалась крепкой, из толстой лиственницы, и на висящем замке. К тому же открывалась наружу, и вышибать ее пришлось бы долго и шумно. Нортухта, с автоматом в руках, показал взглядом на окно, его и решили выбить. В теплых краях рамы хлипкие, одинарные, от удара прикладом она вывалилась, и Камалов с Нортухтой нырнули следом в оконный проем. Ворвавшийся первым шофер отыскал в темноте выключатель. В просторной захламленной комнате с пустыми бутылками на неубранном столе никого не было, и они кинулись в смежную, откуда раздался стон.
Возле телефона-автомата давнишней конструкции, помнившего еще пятнашки пятидесятых годов, прибитого над обшарпанным письменным столом, чтобы можно было разговаривать сидя и делать записи, в луже крови почти нагишом лежал Шубарин. Следы пыток изменили его до неузнаваемости, но это был Артур Александрович. Камалов рывком оказался рядом и, положив голову Шубарина на колени, не обращая внимания на кровь, пытался привести его в чувство.
– Артур, я здесь… Артур, очнись, рядом я, Камалов…
Нортухта снова бросился к выбитому окну и вернулся с нашатырным спиртом из автомобильной аптечки, Камалов показал ему взглядом на телефон с болтающейся трубкой и сказал:
– Срочно вызови сюда реанимационную машину, позвони Саматову, чтобы приготовили палату в госпитале КГБ и собрали консилиум, мы будем там через полчаса.
Видимо, сильный раствор нашатыря подействовал или Шубарин слышал разговор, он вдруг открыл заплывшие в страшном кровоподтеке глаза и прошептал:
– Спасибо, вы всегда успеваете вовремя…
Камалов понимал: пока Шубарин в сознании, надо что-то узнать, чтобы действовать, в еще раз поднес тампон к лицу Артура Александровича.
– Где мы просчитались? Почему?
– Не просчитались. Сенатор увидел Стрельцова в аэропорту, – выдохнул с трудом меж выбитых зубов Шубарин.
