Умножающий печаль - Вайнер Аркадий Александрович (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ПОДАРОК
— Если по справедливости, мне должны были бы платить зарплату водителя, от которого ты отказался, — сказала Лена, выворачивая наш джип на Садовую.
— Могу переговорить с руководством, — предложил я.
— Ладно уж, — смилостивилась Лена. — Доберу с тебя натурой…
Мы, конечно, заспались немного, потому что вчера оттянулись по полной программе. Мне же велел Хитрый Пес радоваться жизни, а я человек дисциплинированный, ослушаться начальство не могу. А если принять во внимание, что лучшего партнера по радованию жизни, чем моя странная подружка — лживая, заботливая, коварная и нежная, — жизнь придумать не сумела, то я поручение босса выполнил замечательно. С другими поручениями не справился, а вот с этим — превосходно.
Наверное, потому, что он сам организовал мне эту радость и эту жизнь.
Ночью я пытался расспросить Лену, а она смеялась, ласкала меня и шептала:
— Поверь мне, есть ситуации, состояния и отношения, в которых не надо ковыряться, не надо их трогать руками и задавать вопросы. В них надо жить, дышать, чувствовать… От первого вопроса — «зачем?», «почему?» — они рассыпаются. Живу, дышу, чувствую. Как просят в рекламе — чувствую разницу.
Мы ползли через мучительный утренний трафик, Лена краем уха слушала радио, постукивала в такт музыке пальчиками по рулю. Повернулась ко мне с мягким напоминанием:
— Надеюсь, босс, вы не забыли, что сегодня у главного босса день рождения?
— Не забыл, спасибо. — Положил ей руку на плечо и начал совершенно серьезно: — Слушай, юный нераспустившийся цветок, ты ведь все про тусовню знаешь…
— Ну, не все, конечно, — скромно потупилась Лена, чиркнула зажигалкой, выпустила струйку дыма. — Так, кое-чего слышала, видела…
— А что можно подарить на день рождения миллиардеру?
Лена заливисто, с чувством расхохоталась:
— Вон что тебя мучит! Так это не проблема…
— А что?
— Ну, подари ему, например, нефтяную вышку! Или ма-а-ленький такой, портативный телеканал. Он любит русскую живопись — можешь отдать одного из своих Венециановых. Это подарок недорогой, но со вкусом!
— Ужасно остроумно! Смотри на дорогу, сейчас вбахаемся в «Жигуля»!…
— Не вбахаемся! И что ты у меня такой трусишка! В ум не возьму, как ты там со своей шпаной уголовной раньше управлялся…
— Не знаю. Наверное, они, как и ты, входили в мое положение, сочувствовали…
— Я тебе не сочувствую, я тобой восхищаюсь, — снова заулыбалась Лена. — Как говорят сейчас — я тащусь от тебя…
— Ага! Вот это точно! Так что с подарком? Какие-нибудь более прикладные идеи имеются?
— Сережа, это действительно просто! Для начала — твой подарок не должен иметь никакой материальной ценности. Все, что ты можешь купить, для Серебровского выглядит смешно. Он нас самих давным-давно купил с потрохами…
Мне это было невыносимо слышать. Наверное, со стороны это так и выглядит. Но он меня не купил. И не купит. Никогда. Умру раньше.
Я вдруг ощутил глупое, страстное, мальчишеское желание объяснить этой нахальной бойкой девчонке, что я не продажно-покупной товар. Я задыхался от стыда, досады и злости.
И все-таки сумел одолеть себя — ничего не сказал. Я ей не верил. Пусть все пока будет по-прежнему, пусть и дальше думает, что мы все — крысята одного помета.
А Лена увлеклась моим воспитанием.
Воспитание чувств.
Воспитание памяти.
— … Вспомни, что вы дарили друг другу, когда были молодые? Когда вы еще дружили все вместе? Чем можно было обрадовать в детстве? Или в юности?
Приятные пустяки…
Я не помню, что мы дарили в детстве. А в юности мы ничего друг другу не дарили, мы собирали все деньги — сколько у кого было, — накупали выпивки и учиняли огромный шумный гулянс с плясками до упаду. Наверное, мы себя дарили друг другу — без остатка.
Нет, я помню, как Кот подарил Сашке приятный пустяк. Хитрому Псу исполнилось семнадцать лет, и он был девственник, и от стыда врал нам, что это его совершенно не интересует, что эти животные утехи волнуют только ничтожных некультурных недоумков. Сашка был маленький, тщедушный, головастый очкарик — он боялся девок, он не верил, что они не оттолкнут со смехом, что они дадут, что все получится, что он попадет, влезет ей между ног туда, куда надо, что… что… что…
Тьма страхов обуяла его, и он старательно выказывал нам с Котом свое презрение за низменность наших интересов. А если честно признаться, у нас тогда никаких более важных интересов, чем факание, и не существовало — мы, как тот солдат из анекдота, думали об ей всегда. Я еще только-только начал кое-как обустраивать свою неуверенную сексуальную жизнь с одноклассницами и девульками с танцев, а Кот уже бушевал по-настоящему.
К Сашке на день рождения он пришел с Эльзой Мальцевой — микрорайонной секс-бомбой. С нашей точки зрения, девушка была уже сильно немолода — годиков ей тогда натикало никак не меньше двадцати двух, а может, и двадцати четырех. Но хороша телка была невыносимо — рослая, сливочно-белая, мягко-упругая. А цыцуганы под кофточкой — будто гантели в лифчик запихала. Нас, молокососов, она шугала прочь как брехливых псов.
Ребята злобно-завистливо говорили, что она дает, но только за деньги. Наверное, врали. С Котом-то она хороводилась безо всяких денег.
Короче, в тот душный августовский вечер в тесной квартирке Серебровских кипел большой разгул. Кот взял Эльзу за руку и, сопровождаемый нашими завистливыми взглядами, повел в спальню. Известно зачем! Проходя мимо меня, наклонился, быстро горячо шепнул:
— Доставь Пса…
Во мне есть единственный талант — аккуратно-вдумчивой исполнительности. Я и реализовал его, втащив через пять минут упирающегося Сашку в спальню.
Закрыл дверь, и мы оба чуток обомлели.
В комнате остро, волнующе, прекрасно пахло женщиной. Эльза, здоровенная, белоснежная, совершенно голая, лежала на родительской двуспальной кровати, и поперек ее живота и богатых чресел вилась голубая лента из подарочного магазина с надписью: «С днем рожденья, Хитрый Пес! You are welcome!»
А она, гадюка, хохотала и приветливо махала белой рукой.
Я почувствовал, что сейчас металлическая молния на моих джинсах проплавится и разлетится в прах мелкими бронзовыми брызгами.
Сашка, забыв, что должен сейчас возмущаться и презирать нас, стоял в сладком оцепенении, завороженно глядя на огромную белую лебедь, спустившуюся с небес его юношеских мечтаний на деревянную румынскую кровать, и жадно, судорожно вздыхал, будто в городе вслед за сахаром и водкой кончился воздух.
Кот, стоя в изголовье, наклонил набок голову, сложив под подбородком ладони, сказал голосом протестантского проповедника:
— Благословляю вас, дети мои… Возлюбите друг друга и станьте единой плотью…
Сашка хотел что-то заявить, наверняка очень умное, но из него вырвалось только сдавленное кудахтанье. Кот рявкнул:
— Разговорчики в строю! Серега, ложи его сюда… Ремень, дурак, расстегни… Ну, ботинки-то сними, козе-е-е-л! Эльза, не сглазь новобранца! Любимая, подмахни с душой!…
Мы с Котом выскочили за дверь и с восторгом слушали их нежное сопение, медовое рычание, счастливые стоны и крики. Хохотали, обнимались, пили за успешное окончание, мы были как сумасшедшие. Потому что уже тогда предчувствовали, что такие подарки потянут подороже, чем нефтяная вышка или глиноземный завод.
И Эльза, прекрасная, обильная, щедрая, как земля, сказала потом:
— А мелкий-то ваш! Такой боец, оказывается! — и нежно поцеловала Саньку в затылок…
Удивительные прихоти, чудные выкрутасы памяти! Я забыл, я плохо помню своих женщин, а Эльзу, с которой никогда не спал, не дотронулся до нее, двух слов не сказал, я запомнил навсегда. Для кого-то она, возможно, недорогая молодая шлюха, разнузданная развеселая потаскуха. Для меня она память о самой прекрасной женщине, какую я видел, о счастье, весело подаренном ею, напоминание о том, что женщина — это как небо, как море, как благодать. Для всех.
