Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз (лучшие бесплатные книги txt) 📗

— Зачем мужчине носить женское кольцо?

— Подарок любовницы? — предположил Фелипе.

— Если женщина подарит вам на память кольцо, вы что же, станете его носить? Подгоните к своему размеру и будете носить? — спросил Фалькон.

— Ну, может, и нет. Захочется сохранить его в первозданном виде, — сказал Хорхе.

— Мне кажется, оно скорее всего принадлежало женщине, которая умерла, — заметил Фалькон. — Это фамильная ценность.

— Но вы так и не ответили на свой же вопрос, — напомнил Фелипе. — Зачем мужчине носить женское кольцо? В этом должен быть какой-то смысл.

— У Рамиреса женское кольцо, — встрепенулся Хорхе. — Вот и спросите у него.

— Откуда ты знаешь? — удивился Фелипе.

— Неужели вам никогда не было любопытно, почему он носит золотое кольцо с тремя бриллиантиками? Это Рамирес-то! Так вот, я спросил его как-то ночью в баре, — объяснил Хорхе. — Это бабушкино наследство. У него нет ни одной сестры. Он его увеличил. Они с бабушкой души друг в друге не чаяли.

— И что это говорит нам о Серхио?

— Что у него нет ни одной сестры, — выпалил Хорхе, и эксперты загоготали.

— Имеется кто-нибудь, кто может просветить нас насчет серебра? — спросил Фалькон.

— Прежде мы обращались к одному старику-ювелиру в городе. Сейчас он на пенсии, но по-прежнему держит мастерскую на Пласа-дель-Пан. Хотя сомнительно, чтобы вы застали его там в субботу.

Мастерская была закрыта, и никто в соседних лавочках не знал ни домашнего адреса, ни номера телефона ювелира. Фалькон попробовал обратиться к другим ювелирам, но все они оказались либо заняты, либо некомпетентны. Он вернулся на улицу Сарагосы и постучал в дверь галереи на тот случай, если Рамирес продвинулся в обольщении Греты. Дверь была заперта. Ближайшие магазинчики закрывались на обед.

Фалькон достал пакет, в котором лежало кольцо, и в сознании вдруг промелькнуло что-то быстро движущееся, сверкающее в воде, как крючок в глазах рыбы. Промелькнуло и скрылось во мраке. На память пришли слова отца: «Имеют ценность именно те идеи, которые на мгновение выныривают из глубин». Фалькон сунул пакет обратно в карман. Женщина, запиравшая соседний магазин, сказала ему, что Грета, вероятно, пошла перекусить в «Каир».

Рамирес и Грета действительно сидели в баре и ели кальмаров с красным перцем, фаршированным хеком. Они потягивали пиво. Их колени соприкасались. Фалькон показал кольцо Рамиресу. Тот взял его и принялся разглядывать на свету, слушая рассказ Фалькона.

— Он возвращался за ним не потому, что оно ценное, — заметил Рамирес. — Стоимость серебра и сапфира не так уж велика.

— Оно должно много для него значить, — продолжил Фалькон. — Поэтому-то он и позвонил мне сегодня утром. Ему необходимо было выяснить, нашел ли я кольцо.

— Думаете, он беспокоился, что мы как-то догадаемся, чем оно ему дорого?

— С ним явно связана какая-то история. Иначе бы женское кольцо не переделывалось для мужчины.

— Но как и зачем нам раскапывать эту историю?

— Помните тот телефонный разговор, когда он заявил, что хочет рассказать мне какую-то историю и что я не смогу его остановить? — спросил Фалькон. — Так вот, кольцо — часть этой истории, и я думаю, что оно попало нам в руки раньше, чем было задумано. Если мы узнаем тайну кольца, то раскроем и многие секреты убийцы. Оно каким-нибудь образом выведет нас на него.

— Но мы ее не знаем, — сказал Рамирес, озадаченный тем, что Фалькон придает такое большое значение пустяковой улике.

— Узнаем непременно, — заверил его Фалькон, направляясь к выходу. — Из-под земли выкопаем.

Когда он вывалился на улицу, у него перед глазами все еще стояли два лица — Греты, по-видимому заинтересованное, и Рамиреса, который явно считал его ненормальным.

Вернувшись домой, Фалькон сразу взбежал в мастерскую. Он знал, что в других комнатах не осталось никаких личных вещей отца. После его смерти Энкарнасьон за несколько недель все убрала. Он открыл ставни и принялся расхаживать вокруг сгруженных посреди комнаты столов. Он воскрешал в памяти картину, как мать, сняв кольца, купает его. Куда делись все ее украшения? Ну конечно, они перешли к Мануэле. Фалькон позвонил ей по мобильному телефону. И Мануэла ответила, что в глаза их не видела. В момент маминой смерти она была еще слишком мала для драгоценностей, а позднее, когда ей пришло в голову спросить отца, куда они подевались, он признался, что потерял их при переезде из Танжера.

— Потерял?! — воскликнул Фалькон. — Кто же теряет драгоценности умершей жены?

— Ну, ты же знаешь, как мы с ним ладили, — сказала Мануэла. — Отец был уверен, что меня, кроме денег, ничего не интересует, и заставлял чуть не на коленях перед ним ползать, вымаливая какую-нибудь вещь. Ну, в данном случае я ему такого удовольствия не доставила. Да, насколько я помню, у мамы и не было ничего особенного.

— Какие из ее украшений ты помнишь?

— Ей нравились кольца и броши, а не браслеты и не ожерелья. Она говорила, что чувствует себя в них как рабыня в цепях. Да и уши она никогда не прокалывала, так что носила только клипсы. Она не любила дорогих побрякушек и, поскольку была смуглой, предпочитала серебро. Мне кажется, у нее было единственное золотое кольцо — ее обручальное. — Мануэла рассказывала так, словно ждала этого вопроса. — А зачем, братишка, тебе понадобилось выяснять это субботним днем?

— Мне необходимо кое-что вспомнить.

— Что именно?

— Если бы я знал, что ты будешь…

— Шучу, шучу, Хавьер, — сказала она. — Тебе надо успокоиться. Ты принимаешь свою работу слишком близко к сердцу. Так нельзя, hijo. [106] Пако сказал мне, что ты успел забыть о завтрашнем обеде.

— Ты тоже приедешь?

— Да, с Алехандро и его сестрой.

Фалькон попытался зафиксировать в памяти все детали диеты сестры Алехандро и повесил трубку. Он прошел в кладовку, где недавно обнаружил дневники, и опять перерыл все коробки. Единственной новой находкой были пять свернутых в трубку холстов, из которых, когда он их развернул, вылетел маленький листочек с какой-то схемкой и провалился в щель между коробок. Фалькон разложил холсты в мастерской, но не узнал их. Они были написаны не его отцом. Слои акриловой краски создавали эффект лунного света, пробивающегося сквозь облака. Он снова скрутил холсты в трубку.

Уже стемнело. Фалькон в бессилии опустился на пол, осознав, что забыл сходить на похороны Сальгадо и даже поесть. Он сидел, привалившись спиной к стене и свесив руки между коленей. Он превратился в одержимого. Беспорядок из мастерской отца, похоже, проник в его голову. Сумбурные мысли напоминали моток перепутанной лески. Он набрал номер Алисии и нарвался на автоответчик. Оставлять сообщение не хотелось.

Фалькон снял с книжной полки первую попавшуюся книгу и вдруг осознал, что она стояла не впритык к стенке. С удвоенным рвением он принялся шарить по всем полкам и наконец отыскал за книгами по искусству деревянную коробочку, в которой узнал шкатулку с туалетного столика матери. Он даже вспомнил, что запускал в нее свои маленькие пальчики, как в сундук с пиратскими сокровищами.

Шкатулка была украшена мавританским узором. Она не открывалась, хотя замка не было видно. Фалькон бился над ней больше часа, пока не повернул одну из маленьких пирамидок на стенке. Крышка откинулась.

При виде кучки безделушек он ощутил присутствие матери, ощутил так живо, что наклонился к ним в надежде — через столько-то лет! — уловить хотя бы намек на ее запах. Ничего. Металл был холоден на ощупь. Фалькон выложил все украшения на стол. Клипсы — грозди винограда из черненого серебра, серебряная серповидная брошь, усыпанная аметистами, большой агатовый кубик на серебряном ободке. Как и сказала Мануэла, никакого золота. Обручальное кольцо, должно быть, было погребено вместе с нею.

Фалькон смотрел на эти вещицы и ждал, что вот сейчас вернется то священное воспоминание, которое почти воскресло у дверей галереи Сальгадо. Но в сознании брезжил лишь один образ — качающаяся на периферии зрения морская ракушка, полная колец, в то время как мыльная рука матери скользит вверх-вниз по его тонким ребрам.