Последний дон - Пьюзо Марио (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Заплыть далеко в море – чересчур «киношный» ход; броситься под колеса автобуса – чересчур болезненно, да еще и унизительно, будто он какой-то бездомный бродяжка. Пока что его больше всего прельщал один вариант: снотворное, уже вышедшее из моды, – свеча, которую надо всего-навсего сунуть в задний проход. Но опять же это выглядит не очень достойно, да и не внушает особой уверенности.
Отринув все эти средства, Эрнест подыскивал какой-нибудь иной способ, обеспечивающий верную и счастливую смерть. Процесс изысканий так развеселил его, что Эрнест чуть было не отказался от задуманного. Как и написание набросков посмертных писем. Ему хотелось пустить в ход все свое искусство, чтобы в письмах не прозвучали нотки жалости к себе или обвинения в чей-либо адрес. Более всего ему хотелось, чтобы самоубийство выглядело совершенно рациональным поступком, а не трусливым бегством от жизни.
Начал он с послания первой жене, которую считал своей единственной истинной любовью. Очень старался, чтобы первая же фраза прозвучала сугубо объективно и практично.
«Как только получишь это письмо, свяжись с моим адвокатом Молли Фландерс. У нее для тебя важные новости. Благодарю тебя и детей за череду счастливых лет, подаренных мне. Не хочу, чтобы ты думала, будто я решился на подобное тебе в укор. Перед расставанием мы с тобой невыносимо наскучили друг другу. Пожалуйста, не считай, что я так поступил из-за больного рассудка или несчастья. Мой адвокат объяснит тебе, что подоплека моих действий совершенно рациональна. Передай детям, что я их люблю».
Эрнест отодвинул письмо. Его еще придется переписывать и переписывать. Набросал записки второй и третьей женам, показавшиеся холодными даже ему самому, где извещал их, что оставил им небольшие доли своей недвижимости, благодарил за дарованное счастье и заверял, что они ничуть не повинны в его поступке. Пожалуй, сегодня он отнюдь не настроен на лирический лад. Так что написал короткую записку Бобби Бентсу, простое «На-ка, выкуси».
Потом начертал записку Молли Фландерс, гласившую: «Возьми этих ублюдков за жабры». Это немного развеселило его.
Кроссу Де Лене он написал: «Наконец-то я поступил правильно», чувствуя, что Де Лена презирал его за пустозвонство.
Когда же он принялся за письмо к Клавдии, сердце его наконец-то раскрылось. «Ты доставила мне счастливейшие моменты в жизни, а ведь мы даже не любили друг друга. Что ты думаешь по этому поводу? И как получилось, что все, что ты делала в своей жизни, было правильным, а все, что делал я, – ошибочным? До сих пор. Пожалуйста, выбрось из головы все, что я сказал о твоем творчестве. То, как я принижал твою работу, проистекало только из зависти старого романиста, чье ремесло так же устарело, как ремесло кузнеца. И спасибо за то, что сражалась за мои проценты, хотя в конечном итоге проиграла. Я всем сердцем благодарен тебе за эту попытку».
Он сложил в стопку послания, написанные на желтой писчей бумаге. Они ужасны, но он их перепишет, вся хитрость всегда заключается в переписывании. Но составление посланий расшевелило его подсознание. Наконец-то он придумал идеальный способ самоубийства.
Кеннет Кальдон был величайшим дантистом в Голливуде, славой не уступавшим ни одной Суперзвезде в этом тесном мирке. Он знал свое ремесло от и до, а в частной жизни был затейлив и предприимчив. Он отвергал литературные и киношные образы дантистов, изображающие тех типичными буржуа, и делал все возможное, чтобы разрушить это клише.
И его манера одеваться, и его манера поведения были очаровательны, в приемной его шикарного стоматологического кабинета стоял стеллаж с сотней лучших журналов, публикуемых в Америке и Англии. И еще один стеллаж поменьше для журналов на иностранных языках: немецком, итальянском, французском и даже русском.
Стены приемной были увешаны первоклассными образчиками современной живописи, а коридоры при входе в лабиринт лечебных кабинетов украшали портреты величайших лиц в Голливуде – его пациентов – с их автографами.
Он всегда лучился искрометным весельем и отличался легким жеманством, поначалу вводившим в заблуждение касательно его сексуальной ориентации. Он любил женщин, но никоим образом не понимал, как можно к ним привязываться. Он считал секс не более важным занятием, чем хороший обед, чудесное вино или замечательная музыка.
Единственное, во что Кеннет верил, было искусство стоматологии. Вот в нем он был художник, он поспевал за всеми техническими и косметическими новинками. Он отказывался ставить своим клиентам съемные мосты, настаивая на стальных имплантатах, на которые можно навечно установить искусственные зубы. Он читал лекции на симпозиумах дантистов, он был так авторитетен, что однажды его даже вызвали лечить зубы одному из представителей королевской династии Монако.
Никому из пациентов Кеннета Кальдона не приходилось класть зубы на ночь в стакан с водой. Ни один из пациентов ни разу не почувствовал боли в его ультрасовременном зубоврачебном кресле. Он щедро использовал в своей практике медикаменты, особенно «веселящий газ» – смесь закиси азота и кислорода, вдыхаемую пациентом через резиновую маску. Эта смесь чудесным образом ликвидировала всякую боль и погружала пациента в полубессознательное состояние почти так же приятно, как опиум.
Эрнест и Кеннет подружились во время первого визита Эрнеста в Голливуд, почти за двадцать лет до того. Эрнест ощутил невыносимую зубную боль за обедом, который задал ему продюсер, обхаживающий его ради прав на одну из книг. Продюсер позвонил Кеннету в полночь, и Кеннет покинул вечеринку, чтобы отвести Эрнеста в свой кабинет и излечить больной зуб. Затем отвез Эрнеста в отель, велев прийти на прием завтра.
Позднее Эрнест заметил продюсеру, что он, должно быть, держит дантиста на коротком поводке, раз тот позволяет срывать себя из дому среди ночи. На что продюсер сказал, нет, просто у Кеннета Кальдона такой характер. Человек с зубной болью для него словно тонущий – его надо спасать. Вдобавок к этому Кальдон прочитал все книги Эрнеста и обожает его творчество.
Назавтра, придя на прием к Кеннету, Эрнест принялся выражать свою чрезмерную благодарность. Кеннет прервал его излияния, подняв ладонь:
– Я все еще в долгу перед вами за удовольствие, доставленное мне вашими книгами. А теперь позвольте мне поведать вам о стальных имплантатах. – И прочел длинную лекцию, основным тезисом которой было то, что никогда не рано позаботиться о полости собственного рта. Что Эрнест скоро потеряет еще кое-какие зубы, а стальные имплантаты спасут его от необходимости класть зубы на ночь в стакан с водой.
– Я поразмыслю об этом, – сказал Эрнест.
– Нет, – отрезал Кеннет, – я не могу лечить пациента, не согласного с моими методами работы.
– Хорошо, что вы не романист, – рассмеялся Эрнест. – Ну, тогда будь по-вашему.
Они стали друзьями. Всякий раз, приезжая в Голливуд, Вейл приглашал Кеннета на обед, а порой специально ездил в Лос-Анджелес только для того, чтобы нюхнуть «веселящего газа». Кеннет очень разумно рассуждал о книгах Эрнеста, зная литературу почти так же хорошо, как стоматологию.
Эрнест обожал «веселящий газ». Он ни разу не почувствовал боли, а некоторые лучшие его идеи пришли к нему в полубессознательном состоянии, вызванном этой смесью. За следующие несколько лет их с Кеннетом связала дружба настолько крепкая, что в результате Эрнест обзавелся новым комплектом зубов с корнями из стали, каковой отправится вместе с ним в могилу. Но прежде всего интерес к Кеннету у Эрнеста проявлялся, как к типажу для романа. Эрнест всегда считал, что в характере каждого человека есть какое-то ошеломительное извращение. Кеннет открыл ему свое, и оно оказалось сексуальным, но не в обычном порнографическом стиле.
Они всегда немного болтали перед лечением, прежде чем Эрнесту давали «веселящий газ». Кеннет упомянул, что его основная подружка, «серьезная дама», вдобавок занимается сексом со своим псом – огромной немецкой овчаркой.
