Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
— Вы мне посочувствовали? Вы меня пожалели? — воскликнула Рут. — А я-то думала…
— Что? Что вы думали?
— Ничего. Но я скажу, что думаю сейчас. Похоже, мы стоим друг друга. Вы и я. И не просто стоим — мы заслужили друг друга.
— Вы покормили кошку?
— Перестаньте уходить от темы.
— А почему вы считаете, что никто, кроме вас, не имеет права определять, какой быть этой теме? — парировала Лидия.
— Потерпите. Хотя бы разок. Для разнообразия. Мне надоело ходить вокруг да около. Я хочу услышать ясные и четкие ответы. Если, конечно, вас не затруднят мои вопросы. Например, такой. Томас Спрингер когда-либо появлялся у вас со своим чернокожим другом по имени Камерон?
— С чернокожим другом?
— Только не говорите, что вы запамятовали. Или что к вам никогда никто не приходит. Эти отговорки не пройдут. Итак?
— Ну, раз уж на то пошло… Да, я припоминаю, что видела здесь того, о ком вы спросили. Должна признаться, я была не в восторге от его манер. Выдул полбутылки моего джина.
— В этом разговоре упоминалось мое имя? В любом контексте.
Лидия фыркнула.
— Не думаете же вы, что я помню детали какого-то давнего разговора. Может быть, мы и говорили о вас, а может быть, нет.
— Спасибо, вы мне очень помогли. Ладно, попробуем зайти с другой стороны. Помните, зачем к вам приходил господин Бломмендааль?
Старуха закрыла глаза, ясно показывая, что не намерена отвечать.
— Видите ли, я знаю, зачем он приходил, — немного смягчившись, продолжала Рут. — Я знаю о завещании. — Она попыталась взять Лидию за руку, но та резко отстранилась. — И я знаю, что вы руководствовались самыми благими намерениями. Только вот ситуация полностью вышла из-под контроля. Вы говорили Томасу или его другу, что намерены изменить завещание?
Лидия медленно покачала головой и открыла глаза.
— Вы рылись в моих вещах, — едва слышно, с болью проговорила она. — Вы злоупотребили моим гостеприимством.
— Признаюсь, да, рылась. Если бы не рылась, мы не нашли бы писем. Но еще я рылась в них потому, что вы до невозможности скрытная. Хотите, чтобы я вам доверяла, а сами кормите меня полуправдой, вымыслом и просто ложью.
— Я поделилась с вами всем.
— И это я тоже знаю. — Рут вздохнула и закрыла лицо руками. Она не знала, что еще сказать.
— Так это Скиль вам досаждает? — встревожилась старуха. — В этом дело?
— Скиль — старый, немощный и совершенно сбрендивший старик. В отличие от вас. Если мне кто-то и досаждает, то определенно не он.
— Конечно, он, — уверенно отрезала Лидия. — Я всегда вам говорила, что это он.
— Претендует на картину Скиль, но есть и другие заинтересованные стороны. Если вы прочитали письма, то понимаете почему.
— Картина, — хмыкнула Лидия.
— Да, картина. А что?
— Это ведь какой-то новый процесс, да? Новая технология?
— Это фотография, черт бы ее побрал! Фотография, понимаете? — Рут чувствовала, что теряет терпение. — Возможно, первая фотография в истории человечества. А если так, то она стоит больших денег. Mucho dinero. Говоря вашим языком, особнячок в колониальном стиле в центре Питсбурга и сколько угодно джина из золотого крана прямо у вас в кухне.
— Мне не нужна картина. Она ваша.
— О? Могу спросить почему?
— Она мне не нравится, — высокомерно объявила старая упрямица. — Думала, что нравится, а теперь вижу, что нет.
Обе повернулись к картине.
Йоханнес никуда не делся — он все так же смотрел из своего окна. Теперь он не собирал музейную пыль. И не скучал в отделении химического машиностроения. Йоханнес ван дер Хейден вернулся домой. В аптеку на Кейзерсграхте. Туда, где все случилось. Несчастный, он смотрел в окно, все еще спрашивая себя, почему мир обошелся с ним так несправедливо, так жестоко. Неудивительно, что Эстер сделала то, что сделала. По крайней мере Джакомо не терялся. Не растрачивал жизнь по пустякам, не предавался пустому самобичеванию, не жаловался на судьбу и не хныкал. Да, хорошего в нем было мало — та еще скотина, — но в его беспардонном прагматизме было что-то живительное.
Рут была согласна с Лидией.
От картины — или фотографии, как ни назови — разило желчью. При всех ее с дотошной тщательностью выписанных деталях, при всей прелести мимозы, при всем очаровании Эстер — да, ей картина тоже не нравилась.
— Значит, нас уже двое, — со вздохом согласилась она.
— Тогда почему вы ее украли?
— Извините?
— Только не уверяйте меня, что вы ничего такого не делали. Я знаю. Никакого рассмотрения не было. Никакого решения не принималось. И претензии Скиля никто еще не отверг. Вы взяли картину. Сами по себе, не сказав мне ни слова. И вам еще достает наглости говорить о полуправде, вымысле и лжи! Пусть я сделала вас своей наследницей — за что, дорогуша, приношу извинения, — но вы сделали меня соучастницей в краже. Меня могут арестовать за хранение краденого. А теперь ответьте, кто из нас кому удружил? Я вас спрашиваю!
— Пожалуйста, перестаньте! — в отчаянии взмолилась Рут. — Вам нельзя так волноваться.
Губы старухи тряслись от гнева.
В таком состоянии с ней могло случиться все, что угодно. Еще один приступ — и конец. И тогда ее обвинят уже не в краже, а в доведении до смерти.
— Ладно, признаю. Я украла картину. А знаете почему? Потому что иногда приходит время, когда, если хочешь что-то сделать, надо действовать самому. С первой нашей встречи все вертелось вокруг картины. Она свела нас, она же и разводит. Вы так хотели ее вернуть — по причинам чисто сентиментальным, как я тогда считала. Потом мы выяснили, что на нее положил глаз кое-кто еще — по причинам, скажем так, далеким от сентиментальных. Да, верно, я сделала кое-что, чтобы предопределить решение комиссии. Вероятнее всего, ее признают вашей собственностью. Но когда? Через год? Через два? Или пять? Вечно никто не живет, Лидия. Посмертное удовлетворение — полагаю, вы со мной согласитесь — полная чушь. Да, все так, я украла картину. И теперь выясняется, что она вам не нужна. Дело не в деньгах — упаси Бог! Она вам просто не нравится. Что ж — справедливо. Ничего не попишешь. Но, черт возьми, вы могли сказать мне об этом раньше? Мы с первого дня знакомства мусолили эту тему…
— Не грубите мне! Если мне не нравится картина, то виноваты в этом вы!
— Я?
— Да, вы. Вы нашли письма, так? И они все изменили… весь контекст. Мы, в семье, всегда считали, что женщина на картине — наш предок. Теперь же выясняется, что она не только не имеет никакого отношения к ван дер Хейденам, но еще и виновна в предательстве. Она, сама того не желая, сломала Йоханнесу жизнь, и картина хранит печать ее отвратительного поступка. Не представляю, как я могла бы терпеть ее присутствие в нашем доме. Для нас она все равно что чума!
— Попробуйте взглянуть на случившееся с другой точки зрения. Если бы она не дала Йоханнесу отставку, вас, может быть, и на свете бы не было. В любом случае Сандер, несомненно, прочитал письма. Он должен был знать. И все равно хотел вернуть картину.
— Я не сторож брату моему.
— Неужели? А я как раз думала, что вы только тем и занимались, что присматривали за ним.
Слова слетели с языка раньше, чем Рут успела остановиться.
Что-то изменилось.
Лидия окаменела. Глаза ее излучали холодную ярость.
— Убирайтесь! — прошипела она. — И забирайте с собой эту картину!
Рут колебалась.
Что это? Шутка? Может, Лидия просто переиграла?
Но потом в ней тоже всколыхнулась злость. Нет, не шутка. Далеко не шутка. Они обе дошли до предела. С нее хватит. С самого начала Лидия только и делала, что использовала ее. Уж не была ли их вторая встреча подстроена кем-то? Но чего ради? Ясно, что не ради картины. Картина ей не нужна. Все переплелось, перепуталось, и вот — замыкание на линии.
Краем сознания Рут понимала, что нужно остаться. Не из сострадания и жалости. По необходимости. В каком-то смысле она возложила на себя ответственность за Лидию. Стала ее матерью, сестрой, ребенком. Но теперь на первое место вышел вопрос чести.
