Гибель Гражданина - Гамильтон Дональд (читать хорошую книгу TXT) 📗
Генерала на самом деле звали не фон Шмидт, а фон Лауше, и база его располагалась не возле Сен-Мари - ежели подобный городок и существует, а возле Кронгейма, и был генерал, как уже сказано, военным гением и сволочью девяносто шестой пробы. Его штаб, с вооруженным часовым при входе, отстоял на несколько дверей от упомянутой выше таверны. Установив контакт с Тиной, я наблюдал за домом издали. Приказ этого не предусматривал. Напротив, до поры до времени следить за штабом воспрещалось. Я и сам не знал, зачем стерегу, - Тина уже представила исчерпывающий доклад о привычках фон Лауше и размещении часовых; но я впервые работал в паре с женщиной, да еще молоденькой и привлекательной, сознательно пошедшей на такое, - и поэтому решил находиться неподалеку.
Неделю спустя решение оправдало себя. Был серый вечер, на Кронгейм ложился мокрый запоздалый снег - чтобы жилось еще веселее. Тина выскочила на улицу полураздетая: маленькая белая фигурка в моем инфракрасном бинокле. Она проковыляла мимо часовых прямо в слякоть, неся в руках нечто похожее на дешевую темную юбку и жакет, в которых часом ранее вошла в дом.
Я поторопился перехватить ее за ближайшим углом. Я не знал, куда она идет; пожалуй, не знала этого и она сама. Это было вопиющим нарушением инструкций, чистым безумием - встречаться открыто, почти рядом с объектом; а приводить ее к себе выглядело прямым преступлением. Я ставил под удар и операцию, и прятавшую меня французскую семью. Но положение откровенно становилось чрезвычайным, следовало спасать его любой ценой.
Помогла удача - удача и мерзкая погода. Я незаметно втащил Тину в дом, задвинул засов, опустил занавеску, зажег свечу, - поселиться пришлось на чердаке, без электричества. Тина продолжала прижимать скомканную одежду к груди. Ни слова не говоря, повернулась и показала спину. Хлыст измочалил дешевое белье и основательно смочил его кровью.
- Прикончу свинью, - прошептала Тина. - Я прикончу его!
- Да, - ответил я. - Семнадцатого, через два дня, в четыре утра ты его прикончишь.
Меня прислали именно за этим: проследить, чтобы Тина не сорвалась - она впервые вышла на задание, обеспечить ликвидацию, а потом, по возможности, вызволить напарницу. Мог подвернуться часовой, он также поручался моим заботам. Я считался специалистом по бесшумному снятию часовых. К Тине я не прикасался, даже не намекал на подобное - в первую неделю. Я был командиром, и подрывать дисциплину не годилось.
- Ты хочешь, - прошептала Тина, - ты хочешь, чтобы я вернулась? - Ее глаза стали огромными, темно-фиолетовыми, глубокими и живыми, как никогда прежде. - Вернулась к этой свинье?
Я глубоко вздохнул и сказал:
- Черт возьми, детка, тебе же ведено получать удовольствие.
Фиолетовые глаза медленно угасли. Она вздохнула и потрогала сухие губы кончиком языка. Снова заговорила, и ее голос прозвучал безжизненно, бесцветно.
- Разумеется, cheri. Ты, как всегда, прав. Я дурочка. Я обожаю, когда меня хлещут генералы. Помоги одеться, только осторожно...
Сейчас, когда она стояла посреди студии, через пятнадцать лет, в пяти тысячах миль от Кронгейма, я разглядел тончайший шрам на обнаженной руке. Его даже нельзя было назвать шрамом. Я подобрал пелерину, вытащил кольт из потайного кармана в сатиновой подкладке и сунул его за пояс. Извлек из сумочки револьвер и убедился, что Барбара Эррера носила под бесчисленными юбками настоящую вещь - маленького тридцативосьмикалиберного зверя с алюминиевой рукояткой. Я видел рекламу в спортивном журнале, куда изредка поставляю рассказы рыболова. Револьвер, умещавшийся на ладони, легок был, как игрушка: он наверняка не поглощал отдачи и при выстреле дергался не хуже отбойного молотка. Я затолкал его в боковой карман джинсов.
Тина стояла, задумчиво глядя на ванну сквозь открытую дверь и словно решая, как же быть с ее содержимым. Я накинул пелеринку ей на плечи, а остальное вложил в руки. Провел пальцем по шрамику. Тина подняла глаза.
- До сих пор виден?
- Совсем чуть-чуть, - ответил я. Тина повернулась, посмотрела на меня в упор, вспомнила все - видно было по глазам.
- Мы убили свинью, - пробормотала она. - Убили скотину. А потом убили офицера, который гнался за нами по пятам в лесу, а затем залегли в кустах, и ты любил меня, и я забыла эту нацистскую тварь, а солдаты бегали рядом, под дождем, и прочесывали весь лесок. А потом прилетели бомбардировщики, чудесные бомбардировщики, славные американские бомбардировщики, на рассвете, минута в минуту: они ревели и разносили все вокруг... А теперь у тебя жена, трое детей и ты пишешь повести о ковбоях и об индейцах!
- Да, - сказал я. - И кое-кто изо всех сил старался поломать мою счастливую семью. Девушку зачем пристрелила?
- А зачем же, ты полагаешь, Мак отправил нас, если не за этим?
Глава 11
Дело менялось. Даже повидав нож и пистолет, я продолжал считать Барбару Эрреру второстепенным персонажем, забредшим, так сказать, на линию огня. Но если Мак учинил ради нее полномасштабную операцию...
Прежде, чем я успел обдумать вопрос, в дверь постучали. Мы с Тиной тревожно переглянулись. Бет, наверное, заметила пикап во дворе, горящий свет - и пришла помочь; возможно, даже принесла чашечку кофе. Я мгновенно осмотрел студию: внимание могли привлечь только дробовик у двери, пистолет у меня за поясом и, разумеется, Тина.
- В ванную, живо, - шепнул я. - Спусти воду в унитаз. Посчитай до десяти, потом закрой дверь и запрись. - Она кивнула и убежала на цыпочках. Обернувшись к двери, я крикнул: - Сейчас, минутку!
Зарокотал унитаз - мы действовали слаженно, - я сунул пистолет за пазуху, револьвер протолкнул поглубже в карман, а дробовик отправил в шкаф. Черт возьми, ведь это собственную жену я обманываю с такой математической точностью, - ради другой женщины, вдобавок бывшей любовницы... Однако выбирать не приходилось. Едва ли мне удалось бы объяснить присутствие Тины, не вдаваясь в запретные объяснения. Так же невозможно было проводить Бет в ванную, показать покойницу, а потом послать за лопатой, чтобы вырыть яму поглубже. Размышляя в таком духе, я отворил дверь, и на пороге вырос Фрэнк Лорис.
Невзирая на взаимную любовь, я ощутил облегчение. Отступив, пропустил Франка и закрыл за ним дверь.
- Где она?
Я кивнул в сторону ванной. Он сделал шаг, но Тина, услыхав знакомый голос, вышла сама.
- Чем занимаешься, Фрэнк?
- Смотрю, чем занимаешься ты. - Лорис быстро взглянул на меня. - Что, упрямится? - Он уставился на Тину, явно проверяя состояние ее платья и помады. - Вспоминаете старую дружбу? Сколько мне торчать за углом в машине этой курочки?
- У тебя есть приказ.
- Он мне не нравится.
- Где машина Эрреры?
- В аллее. А пожитки - в фургоне у нашего писателя. Только что закинул. Чемодан, сумка, шляпная картонка, плащ и куча платьев на плечиках. Теперь они твои, парень. Машина чистая, можно гнать в Альбукерке и похоронить, как условлено. С вашего позволения, конечно. - Он издевательски поклонился, повернулся, подошел ко мне, посмотрел и спросил Тину через плечо: - Парень к тебе приставал?
Тина быстро сказала:
- Фрэнк! Если ты все вынул из машины, уезжай вон, пока тебя не увидели.
Великан уже не слушал. Мы все еще глядели друг на друга. Подумалось, что этой квадратной челюстью, светлыми, вьющимися волосами, громадным телом он должен привлекать многих женщин. Странные были у него глаза. Золотисто-карие, с темными искорками, очень широко поставленные. Это считается признаком ума и честности, но лично я так не думаю. Шире всего сидели глаза у чеха с непроизносимым именем; чеха пришлось оглушить, чтобы он не выдал нашей засады, набросившись на уже прошагавший мимо немецкий патруль. В тот день чех успел убить один раз, и аппетит, видимо, пришел к нему во время еды. Парень глядеть спокойно не мог на красивые, широкие, обтянутые мундирами, безмятежно удалявшиеся спины.
- Писака, - тихо сказал Лорис, - не задирай носа, писака! Ты, говорят, был немалой шишкой, но война давно закончилась. Делай что скажут, писака, и останешься цел.
