Гибель Гражданина - Гамильтон Дональд (читать хорошую книгу TXT) 📗
- Застрял в чулане, заряжал кассеты для панорамной камеры, - солгал я безо всякой нужды, как и положено тупому преступнику. - Терпеть не могу пользоваться мешком. Почему не спишь?
- Услыхала шум мотора, - сказал она, кивнув на урчащий пикап. - Думала, ты уже уехал, и не поняла, что это. Потом в аллее остановилась машина - наверное, какая-то парочка облюбовала себе место. Но... Я всегда немного нервничаю, когда остаюсь одна. Они укатили, а уснуть мне уже не удалось. Закрой за собой ворота, иначе следующая парочка расположится прямо во дворе.
- Конечно, - сказал я. - Позвоню из Сан-Антон:
так мы, техасцы, зовем этот город.
- Будь осторожен, - сказала Бет. - Не гони машину.
- Эту рухлядь? Было бы чудом. Беги в дом, покуда не простыла.
Конечно, ее следовало поцеловать, но я не мог. Маскарад окончился. Я больше не был Мэттом Хелмом, эсквайром, - писателем, фотографом, мужем, отцом. Я был парнем по имени Эрик, обладателем ножа и двух пистолетов, субъектом с непонятными намерениями и неизвестной целью. И не имел права прикасаться к Бет - жене другого человека.
Еще через минуту она повернулась и ушла. Я забрался в кабину "шевроле" и выехал на аллею. Затем вышел из машины, закрыл и запер ворота. Когда я вернулся к пикапу, огни во дворе погасли. Бет не любила жечь электричество попусту.
У меня хороший пикап - "шевви" выпуска 1951 года, с четырехступенчатой передачей и шестицилиндровым двигателем примерно в девяносто лошадиных сил. Столкнет в кювет любой трехсотсильный лимузин... У этой машины нет акульих плавников над стоп-сигналами, а фары не окованы хромом. "Шевроле" сошел с конвейера в счастливые послевоенные годы, когда не было нужды рекламировать автомобили. Их просто собирали и вызывали следующего по списку. В то время глянцевые покрытия не были в ходу; все рабочие "шевроле" красились одним цветом - хаки. По-моему, прекрасный цвет, куда лучше тошнотворных сочетаний на новейших детройтовских радугах на четырех колесах.
Настоящая машина, с ней можно вытворять что угодно. Я буксировал тридцатифутовый трейлер, проходил по перевалу Вулф Крик Пасс во время бурана, вытягивал из кювета громадный "кадиллак". Вытворяйте что угодно, только не спешите и не бойтесь набить себе сотню шишек. Бет уверяет, будто езда в моей машине вызывает головную боль; не вижу причины. Головой о крышу колотится, во всяком случае, не Бет. Она не понимает, почему я привязался к пикапу и не хочу сменить его на что-нибудь поновее, побыстрее, пореспектабельнее. Я же отвечаю, что респектабельность нам обеспечивает "бьюик", а быстро ездить совсем не хочется. И это почти правда.
Дело в том, что перед войной, как и положено юнцу, я использовал очень быстрые средства передвижения. Сам участвовал в гонках и чужие гонки фотографировал. Во время войны, как вы уже знаете, вашему покорному слуге доводилось вертеть баранку в поистине адских условиях. Потом, счастливо женившись, я послал острые ощущения ко всем чертям. Продолжения не последует. Ни с автомобилями, ни с винтовками. Я не собирался выслеживать и убивать безобидного маленького оленя, проведя четыре года в погоне за дичью, которая умела отстреливаться. И не хотел издеваться над собой, загоняя в гараж нечто приземистое, гладкое, мощное, чтобы потом ездить к зеленщику, не превышая положенных двадцати пяти миль в час. Я намеревался уморить голодом сидящего внутри зверя. Может быть, его удастся уморить. Тубо, Рекс, тубо!
До известного предела все шло без перебоев, но сегодня вечером в преступил предел и сейчас, выезжая во мраке ночи из Санта-Фе, уже не восторгался крепкой, надежной и тихоходной колымагой. К дьяволу фургон в качестве транспорта - даже если это мой персональный вызов мерзким, разукрашенным машинам, идущим навстречу.
В голове неотступно вертелась мысль, что мы наверняка ни от кого не удерем, как бы все ни повернулось. О да, бывало, я перебирал мотор, когда не боялся выпачкать руки. Машина все еще могла делать шестьдесят пять миль в час - с утра до вечера; при необходимости выжимала и восемьдесят, но для этого требовался длинный, ровный, прямой участок дороги; а ногу с педали газа полагалось убирать задолго до поворота, иначе такой поворот преспокойно мог оказаться последним. Пикапы делаются, чтобы перевозить груз - вовсе не для того, чтобы завоевывать "Гран-при" в Монако.
Любой семейный "седан", собранный в последние пять лет, нагнал бы нас - даже ублюдочная модель с одной выхлопной трубой, вшивым карбюратором и дешевым бензином в баке. Полицейский автомобиль с форсированным мотором бодал бы наш кузов, прежде чем автоматическая трансмиссия успевала бы переключиться. Мы были, по сути, неподвижной мишенью. Такое же чувство беззащитности охватывало меня в окаянных маленьких самолетах, которые иногда перебрасывали меня через Ла-Манш, - тех самых, что в панике сворачивают перед клином перелетных гусей.
Увы, я отвык от опасности. Я вел машину очень медленно и осторожно, ежеминутно поглядывая в зеркало, и, когда Тина внезапно заколотила по стеклу за спиной, чуть не наложил в штаны.
Переднее стекло фургона примыкает к окошечку в кабине водителя, но и то, и другое закрыты наглухо. Настоящего сообщения между кузовом и кабиной нет. Я сделал долгий выдох, включил верхнее освещение и обернулся. Лицо Тины призрачно белело за двойным стеклом. В руке у нее был маленький пистолет. Она стучала рукояткой по стеклу и отчаянно махала рукой в сторону.
Я свернул, притормозил, выскочил, обежал фургон, отпер и открыл дверцу.
- Что стряслось?
- Вытащи эту тварь! - голос из темноты звучал испуганно и глухо. - Вытащи тварь, не то я выстрелю!
На секунду мне почудилось, будто речь идет об уже убитой девушке. Я представил Барбару Эрреру - вставшую, холодную, пустоглазую... Затем во тьме фургона блеснули два огонька и появился наш серый кот, щурящийся, взъерошенный. Кажется, он тоже не был в восторге от компании, в которой пришлось путешествовать. Он тихо мяукнул. Я взял кота и сунул под мышку.
- Дьявольщина, - сказал я, - это же кот. Наверное, вскочил, пока мы грузились. Он любит ездить. Привет, Тигр.
Тина сдавленно сказала из темноты:
- А как бы тебе понравилось запереться с трупом и увидеть такое?.. Терпеть их не могу! От них, гадин, мурашки по коже бегают!
- Прогоним мурашек,- правда, парень? Ну-ну, едем домой.
Я поскреб кота за ухом. Говоря по чести, я тоже не люблю кошек - Тигра завели только потому, что дети хотели иметь животное, а собака лает и мешает работать, - но для Тигра я стал кошачьим богом. Мы были родственными душами, и в доказательство кот урчал, словно влюбленный чайник.
Тина отодвинулась в глубь кузова - не без труда. Распрямиться было негде, а для передвижения на четвереньках она оделась неподходяще.
- Что ты намерен с ним делать?
- Отвезти домой, - сказал я. - Конечно, если не захочешь вернуть парня к себе.
- Домой? Ты спятил! Разве нельзя...
- ...Выкинуть его прямо здесь? За пять миль от жилья? Да он собственную миску с молоком отыскать не в состоянии, когда ее передвинут. Сразу же попадет под колеса, а дети его любят.
- Ты сентиментальный болван. Я запрещаю...
Я ухмыльнулся: "Слушаюсь, дорогая!" И захлопнул дверцу. Тина вовремя отпрянула - дверца ни обо что не ударилась. Уронив задвижку на место, я сел за руль, пропустил одинокий автомобиль и развернулся по направлению к городу.
Внезапно пришло облегчение. Волноваться можно только определенное время. Это время кончилось. Я делал десятимильный крюк, везя в кузове покойника, - и все лишь для того, чтобы доставить домой никчемного полубродячего кота. Именно глупости в подобном роде недоставало, дабы выйти из панического состояния. Я протянул руку и почесал Тигру живот. На руле осталась одна рука. Зверюга восторженно плюхнулся на спину, размахивая всеми четырьмя лапами. Он, видимо, отродясь не слыхивал, что кошки, в отличие от собак, очень замкнутые и надменные животные.
