Возвращение Борна - ван Ластбадер Эрик (книги бесплатно без txt) 📗
Часом позже, распечатав сообщение, полученное от Хирна, Линдрос сел в автомобиль и поехал к Директору, который на днях подхватил грипп и теперь отсиживался дома. По дороге Линдрос думал о том, что Старик, должно быть, страшно переживает. Еще бы, на саммите в Рейкьявике произошло такое, а он прикован к постели и не в силах что-либо предпринять!
Шофер остановил служебную машину у высоких железных ворот, опустил стекло и нажал на кнопку интеркома. С минуту никто не отвечал, и Линдрос подумал, что, возможно, шефу полегчало и он, никого не предупредив, отправился на работу. Однако через некоторое время простуженный голос из динамика осведомился о том, кто приехал, и после того, как водитель назвал имя Линдроса, ворота бесшумно распахнулись и машина въехала во двор.
Поднявшись на крыльцо, Лидрос взялся за бронзовое кольцо и постучал в дверь. Через секунду она открылась, и его взгляду предстал Директор собственной персоной – в полосатой пижаме, поверх которой был надет толстый махровый халат, и в шлепанцах на костлявых ногах. Лицо его было помятым, а волосы растрепались, как будто он только что встал с постели.
– Входи, Мартин, входи, дорогой, – проговорил Старик и, повернувшись к гостю спиной, прошлепал по направлению к своему кабинету, располагавшемуся в левой части дома. Линдрос вошел, закрыл за собой дверь и направился следом за хозяином. Свет в доме не горел, и казалось, кроме Старика, тут нет ни одной живой души.
Все в кабинете говорило о том, что здесь обитает мужчина: зеленые, как в охотничьем домике, стены, кремовый потолок, огромные кожаные кресла и диван. Телевизор, встроенный в книжный шкаф, был выключен, и это удивило Линдроса. Он не в первый раз оказался в этой комнате, но раньше – с включенным или выключенным звуком – телевизор всегда работал, настроенный на канал Си-эн-эн.
Старик тяжело опустился в свое любимое кресло. На столике рядом с ним стояла большая коробка, а в ней – множество пузырьков с лекарствами: тайленол, аспирин, корисидин, дейкил, мазь виквапоруб и сироп от кашля.
Линдрос ткнул пальцем в эту мини-аптеку и вопросительно поднял брови.
– Я не знал, что нужно принимать, вот и вытащил все лекарства, какие были в доме, – пояснил Директор.
Затем Линдрос заметил стоящую на том же столике бутылку бурбона и старинный бокал.
– Что происходит, сэр? – спросил Линдрос и, изогнув шею, выглянул через открытую дверь кабинета в коридор. – Где Мадлен?
– Ах, Мадлен? – Старик взял бокал с виски и сделал большой глоток. – Она уехала к своей сестре в Финикс.
– И оставила вас тут одного? Больного? – Линдрос протянул руку и включил торшер. От яркого света Старик по-совиному заморгал. – Когда она вернется, сэр?
– Гм-гм… – прокашлялся Директор, словно обдумывая ответ на заданный вопрос. – Видишь ли, Мартин, дело в том, что я сам не знаю, когда она вернется.
– В каком смысле, сэр? – спросил уже не на шутку обеспокоенный Линдрос.
– Она ушла от меня. По крайней мере, я так думаю. – Глядя в одну точку, Директор допил содержимое бокала и облизнул губы. Вид у него был беспомощный и растерянный. – В таких ситуациях ничего нельзя знать наверняка.
– Вы с ней говорили?
Директор с видимым усилием сфокусировал взгляд и посмотрел на подчиненного.
– Нет, ни о чем мы не говорили.
– Откуда же вы тогда знаете?
– Полагаешь, я делаю из мухи слона? – Глаза Директора ожили, но теперь в них читалась нескрываемая боль. – Но вместе с Мадлен исчезли и многие ее личные вещи, и теперь, без них, этот чертов дом кажется необитаемым.
Линдрос сел в соседнее кресло и проговорил:
– Сэр, мне очень жаль, что так получилось, но я должен сообщить вам…
– А может, она никогда и не любила меня, а, Мартин? – Старик снова потянулся к бутылке и наполнил бокал. – Впрочем, разве тут разберешься? Чужая душа – потемки.
Линдрос подался вперед и мягко отобрал у начальника бокал с виски. Старика это даже не удивило.
– Если хотите, я поговорю с Мадлен и разберусь в том, что произошло, сэр, – предложил Линдрос.
– Хорошо, – вяло кивнул Директор.
– А сейчас нам необходимо обсудить еще один вопрос, не терпящий отлагательств. – Линдрос переставил бутылку подальше, а на ее место положил папку с материалами, полученными от Этана Хирна.
– Что это такое? Я сейчас не в состоянии прочесть ни строчки.
– Я сам вам все расскажу, – успокоил его Линдрос. Когда он закончил, в кабинете повисла гнетущая тишина. Через некоторое время Старик поднял на своего подчиненного слезящиеся глаза.
– Зачем он это сделал, Мартин? Зачем Алекс нарушил все существующие правила и похитил одного из наших собственных людей?
– Я думаю, он стал догадываться о надвигающихся событиях. Он испугался Спалко и, как мы теперь видим, имел для этого все основания.
Старик тяжело вздохнул и откинул голову на спинку кресла.
– Значит, это все-таки не предательство.
– Нет, сэр.
– Слава богу!
Линдрос прочистил горло и сказал:
– Сэр, вы должны отозвать санкцию на ликвидацию Борна. Кроме того, кто-нибудь должен как можно скорее опросить его, чтобы выяснить все, что ему известно.
– Да, конечно. Я думаю, Мартин, ты – самый подходящий для этого человек.
– Как прикажете, сэр. – Линдрос встал.
– Куда ты собрался? – В голосе Старика зазвучали обычные ворчливые нотки.
– В контору полицейского комиссара Вирджинии. Я хочу бросить ему в физиономию копии вот этих самых документов и собираюсь настаивать на том, чтобы он восстановил в должности детектива Гарриса. А что касается мадам помощника президента по национальной безопасности…
Директор взял со стола папку и нежно погладил ее. Он заметно оживился, на его лицо вернулись краски, а глаза заблестели.
– Дай мне одну ночь, Мартин, и я придумаю для нее что-нибудь особо… вкусненькое. – Он засмеялся – впервые за последние дни. – Пусть наказание соответствует преступлению.
Хан оставался с Зиной до самого конца. Он успел спрятать NX-20 вместе с его жуткой начинкой. Что касается охранников, которыми кишмя кишела геотермальная подстанция, то для них он был героем. Они ничего не знали о биологическом оружии. Они ничего не знали о нем.
Происходящее казалось Хану донельзя странным. Он держал за руку молодую умирающую женщину, которая не могла говорить, едва дышала, но при этом явно не хотела, чтобы он уходил. Возможно, цепляясь за него, она просто цеплялась за жизнь?
После того как Карпов и Халл убедились в том, что террористка – в шаге от смерти и вытянуть из нее ничего не удастся, они потеряли к ней всякий интерес и оставили их с Ханом наедине. А он, столь привычный к смерти, которую ему довелось видеть в самых разных обличиях, испытывал странные чувства. В каждом вдохе, который давался женщине с огромным трудом и болью, заключалась целая жизнь. Хан видел это в ее взгляде, который, как и ее рука, не отпускал его. Она тонула, медленно погружаясь в тишину и мрак. Он не мог этого допустить.
Непрошеная, на поверхность вынырнула его собственная боль. И Хан стал рассказывать ей о своей жизни: о том, как сначала он был брошен, потом стал рабом вьетнамского контрабандиста, о том, как миссионер пытался обратить его в свою веру, а затем – о «красных кхмерах», промывавших ему мозги. И наконец Хан поведал умирающей о самом болезненном воспоминании из всех, что гнездились в его груди, – о Ли-Ли.
– У меня была сестра, – заговорил он ставшим вдруг ломким голосом. – Если бы она осталась в живых, сейчас ей было бы примерно столько же лет, сколько тебе. Она была на два года младше меня, боготворила меня, видела во мне защитника. И я действительно всегда защищал ее, причем не только потому, что так велели родители, а оттого, что мне самому это было необходимо. Моего отца часто не бывало дома, и кто, кроме меня, мог защитить ее, когда мы играли на улице!
Неожиданно для самого Хана его взгляд затуманили слезы, которых он не знал прежде. Ему стало стыдно и захотелось отвернуться, но в этот момент он увидел в глазах Зины безбрежное сострадание, и стыд растаял сам собой. Их теперь связывала какая-то невидимая, но очень прочная нить, и Хан продолжил свой рассказ:
