Искатель. 1995. Выпуск №2 - Козлов Игорь Данилович (серия книг .txt) 📗
Это неожиданное признание показалось мне еще более странным, чем его изменившееся отношение к моей работе, однако у меня не было выбора. Мне требовался помощник, и я не мог не оценить готовности Шратта сотрудничать со мной.
Особенно теперь, после бегства Франклина.
21 ноября
Я в Лос-Анджелесе, в отеле «Рузвельт».
Заботы по поддержанию жизнедеятельности мозга взял на себя Шратт. Он с таким энтузиазмом принялся исполнять свои новые обязанности, что я отчасти поверил ему.
Во всяком случае, можно положиться на его добросовестность. Я велел ему поминутно регистрировать состояние мозга и решил ежедневно созваниваться с ним.
Перед отъездом я связался с мозгом посредством азбуки Морзе и сообщил ему о своем намерении.
Ответ я получил без промедления. Усилия, потраченные на тренировку, не пропали даром — мои рецепторы могут в любой миг настроиться на прием его управляющих сигналов.
Мозг одобрил мое решение. У меня даже сложилось впечатление, что это он внушил мне мысль поехать в Лос-Анджелес. Дело в том, что я все еще не знал цели своей поездки, — просто чувствовал необходимость присутствовать здесь и подчиняться телепатическим командам из моего дома.
По ночам мне снился один и тот же сон. Уверен, в нем заключено какое-то послание, которое Донован желает передать мне.
Донован меня не видел — когда его нашли, он был в коматозном состоянии. Следовательно, визуально его мозг не может меня представить: он должен во всем полагаться на свою память, а в его памяти я не сохранился.
Что в ней запечатлено, так это Коммерческий банк Калифорнии. Во сне я часто захожу в него и разговариваю с клерком, худощавым лысеющим мужчиной с тонкими варшавскими усиками. Я прошу у него чистый бланк, сажусь за стол, заполняю чек на какую-то умопомрачительную сумму, а вместо свой подписи ставлю имя Роджера Хиндса — человека, которого никогда в жизни не видел. Перед тем, как вручить чек кассиру, рисую в правом верхнем углу значок — пиковый туз, обведенный кружочком.
Этот сон повторяется вновь и вновь, как урок, заданный нерадивому дошкольнику.
Просыпаясь, я нахожу на столе лист бумаги с грубо начерченной схемой Лос-Анджелеса. Некоторые улицы обозначены названиями, отдельной стрелкой указан Коммерческий банк.
Я долго ломал голову над смыслом этих посланий, а затем обратился за помощью к Шратту — надеялся получить у него какие-нибудь разъяснения, — и он посоветовал мне поехать в Лос-Анджелес.
Мне стало ясно, что мой эксперимент подошел к какому-то непредвиденному рубежу: полностью подчиняясь указаниям мозга, я перестаю быть ученым и превращаюсь в послушного исполнителя его желаний.
Мозг не мог заставить меня. Для поездки требовалось мое добровольное согласие, поскольку в то время я был в состоянии пренебречь этим кусочком живой материи, продолжающей свое странное существование в стеклянном сосуде с дыхательной смесью.
Один раз Донован чуть не заставил меня совершить убийство, однако для резкого увеличения его телепатической энергии необходимы определенные условия. В ту ночь оно было вызвано чрезвычайными обстоятельствами.
У меня кончались деньги. Уезжая, Дженис оставила Шрапу несколько стодолларовых купюр — мне пришлось забрать их. Иначе бы я не смог привести в исполнение план, созревший в нескольких фунтах серого вещества с бледным наростом на оболочке.
Поскольку жизненный опыт Уоррена Донована оборвался в момент падения самолета, можно предположить, что свой план он начал задумывать непосредственно перед катастрофой.
22 ноября
Сегодня утром состоялась одна очень неприятная встреча. Я уже собирался вызвать такси и поехать в банк, как вдруг портье сообщил, что меня желает видеть некий мистер Йокум. Имя посетителя мне ни о чем не говорило. Немного поколебавшись, я попросил передать, что он может подождать меня в фойе.
Выйдя из лифта, я сразу узнал его. Это был тот самый фотограф, который заснял меня на ступенях госпиталя в Финиксе. Сейчас он старательно делал вид, будто не замечает меня. Под мышкой у него была зажата потертая кожаная папка. Когда портье показал ему на меня, он быстро подошел и остановился почти вплотную.
— Доктор Кори? — сиплым голосом осведомился он.
Его маленькие колючие глазки смотрели на меня с каким-то хищным любопытством — однако, встретив мой взгляд, вдруг забегали и почему-то покосились на дверь.
Казалось, он заранее все продумал, но сейчас не находил в себе достаточно мужества, чтобы достойно сыграть свою роль. В самой внешности этого человека было нечто такое, что позволяло с первого взгляда сделать вывод о его эмоциональной неуравновешенности, о подверженности частым приступам депрессии. Он нервничал — судя по всему, возлагал слишком большие надежды на нашу встречу.
Я молча разглядывал его. Обычно неврастеники не выдерживают открытого противостояния. Этому типу явно требовались деньги. Он выслеживал меня с самого дня катастрофы. Вероятно, шпионил, устраивал засады возле моего дома и снимал на пленку все, что считал более или менее подозрительным. Меня вдруг осенило: это он фотографировал Донована в морге! Следовательно, он же и развязывал бинты на его голове.
Должно быть, он угадал мои мысли — потому что набрался храбрости и спросил:
— Могу я поговорить с вами без свидетелей?
Мы спустились в коктейль-бар и сели за дальний столик.
— В Финиксе я сделал несколько ваших снимков. Вот они, — начал он, открывая свою кожаную папку.
Двумя пожелтевшими от табака пальцами он протянул мне три или четыре глянцевых фотографии. Я даже не взглянул на них — продолжал молча смотреть на него. Он снова замешкался и несколько минут тоже ничего не говорил.
— Я не собираюсь приобретать их, — наконец сказал я.
Он как будто ждал этих слов — быстро кивнул и извлек из папки еще одно фото.
На сей раз это был Донован в морге. Я не удержался и посмотрел. Лицо Донована было вполне узнаваемо, поэтому я задержал на нем взгляд. Мне хотелось сопоставить его черты с формой мозга, хранящегося в моей лаборатории.
Йокум оживился. Видимо, заметил мою заинтересованность.
— Я знал, что она вам понравится, доктор, — произнес он тоном, насторожившим меня. — Но, думаю, настоящий интерес для вас представляет вот эта.
На следующем снимке Донован был запечатлен без повязок. Объектив смотрел ему прямо в затылок, и на фото отчетливо виднелись марлевые тампоны, которыми я заполнил черепную полость. Ракурс и экспозиция были выбраны мастерски, со знанием дела.
Я оцепенел и первые несколько секунд тупо разглядывал фотоснимок. Затем взял в руки и снова положил на стол, повернув изображением вниз.
— Могу предложить негатив, — спокойно произнес Йокум.
Я подался вперед, и он тотчас отпрянул, будто опасался, что я ударю его. К этому времени я уже справился с волнением и бесстрастно смотрел на него.
— Зачем они мне? Неужели я похож на собирателя фотораритетов? — спросил я.
Йокум улыбнулся, при этом у него задрожал подбородок. Он слишком долго готовился к нашей встрече. Ему требовались деньги, а они были рядом, почти у него в руках.
Без определенной довольно крупной суммы он явно не смог бы обойтись. Его потрепанный пиджак висел на нем, как мешок, под пиджаком не было ничего, кроме засаленной манишки. При малейшем движении предательски выглядывало дряблое тело.
Я с улыбкой поднялся. Он побледнел, на его исхудалом лице отразилось отчаяние.
— Кстати, кто дал вам разрешение на съемку в морге? — строго спросил я.
Он помолчал, собрался с духом и вдруг выпалил:
— Родственники Донована не постоят за ценой, чтобы получить этот снимок. Как ни странно, они до сих пор не знают, что вы похитили мозг их почтенного родителя.
Потрясенный услышанным, я медленно сел на стул. Что ему известно о мозге Донована?
— У меня есть еще один снимок, — с победоносным видом добавил он и вновь потянулся к папке.
