Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр (читать книги без TXT, FB2) 📗

Наморщив лоб, она некоторое время вспоминала, затем ответила:

— Недавно, недели две… нет, если быть точный — десять дней назад.

Прелестная женщина. Любая другая на ее месте обязательно добавила бы «а что?», заставив придумывать заведомо неправдоподобный ответ. А эта только добавила:

— Не представляю, что будет с материалом. Некоторые вещи из того, что он говорит, звучат вполне разумно. Но я абсолютно не понимаю, как из этого выстроить что-нибудь приемлемое.

— Судя по его монологам, твоего изобретателя выгнали с работы. Причем выгнали с треском. Вообще говоря, история развития человеческого общества показывает, что у непризнанных гениев есть два пути прославиться — что-нибудь изобрести или что-нибудь взорвать, причем второй путь значительно проще. Поэтому хотелось бы верить, что Тьери в настоящий момент изобретает вечный двигатель, чтобы утереть нос бывшим начальникам и заодно — всему человечеству. Ты не в курсе его занятий?

Вера пожала плечами.

— Мне его жалко. Как правило, агрессивные люди страдают от каких-то проблем, в которых им не смогли или не захотели помочь. Но, что касается славы, то, вполне вероятно, он ее действительно сможет добиться. Практические задачи — ерунда. Они касаются частных заказов, и я ими не интересовалась. Главное, чем он занимается и занимается успешно, — это математика компьютерных процессоров. Ты понимаешь, что это значит?

Положим, я не столько понимаю, сколько могу приблизительно представить. От математических решений зависит, в первую очередь, быстродействие компьютерных процессоров, и каждый серьезный шаг вперед в этой области может означать прорыв для их производителей и деньги и славу для автора. Но эта тема носит для меня отвлеченный характер. Больший интерес представляют «чисто практические задачи», которые, по словам Веры, решает Тьери.

За окном машины — душноватый осенний вечер. Теплый ветер врывается в салон, принося незнакомые запахи чужого города. Нужно несколько недель, чтобы город со всеми ощущениями от него стал «своим». А пока продолжается прелестный в своей свежести период знакомства.

Улицы заполнены людьми. Легкие застекленные веранды ресторанов и кафе освещены, все места заняты. Мелькают витрины, прохожие, вынесенные на тротуар столики, стволы каштанов.

Проезжаем восточную часть Парижа, я постепенно перестаю ориентироваться в названиях улиц, по которым мы едем. Начинаются кварталы частных домов и тихих переулков. Наконец Вера притормаживает, съезжая на узкую мощеную плиткой дорожку. Аккуратно подстриженый жесткий кустарник с крошечными листьями отделяет дом от дороги. Едва мы подходим к двери невысокого кирпичного здания, металлический голос из ожившего домофона предлагает нам войти и замок со щелчком открывается. В этой процедуре есть что-то от детского желания произвести впечатление, и это очень похоже на того чудака, который на набережной кидал хлеб в небо.

В просторной, но довольно безликой гостиной нам навстречу из мягкого кресла поднимается Тьери. Это вполне в его стиле — сидеть с газетой и ждать, пока автомат откроет гостям дверь, чтобы затем встать при их появлении. Широким жестом в сторону низкого стола хозяин дома предлагает нам выбрать напитки на свой вкус. Принесенное нами вино он, взглянув на этикету, отставляет в сторону. У Тьери хватает терпения только на то, чтобы дождаться, пока будут наполнены бокалы. Сразу после этого он тащит нас в подвал, в мастерскую.

Изобретатель не очень доволен моим появлением, поэтому, показывая дорогу и предупреждая о высоких ступеньках, разговаривает преимущественно с Верой. Наконец, он распахивает обитую железом дверь, восклицая:

— Не многие удостоены чести! Лишь близкие люди приходили сюда!

Мониторы, компьютеры, непонятные инструменты и приборы нагоняют тоску, напоминая о школьных уроках физики, математики и химии одновременно. Вера вежливо слушает пояснения хозяина, пока я оглядываю сложное хозяйство Тьери. В углу за спиной раздается шорох. Осторожно повернувшись, в двух шагах от себя между шкафом и столом с компьютером вижу крупного пингвина, который! с интересом уставил свои блестящие глазки на мои ботинки.

Насладившись зрелищем, птица вперевалку приближается и, вытянув шею, клювом пытается лишить меня шнурков. Собственно, шнурки — это ерунда, копеечное дело, их совсем не жалко, но пингвин легко может ими подавиться. Поэтому осторожно убираю ноги и в виде компенсации глажу его по голове. Пингвин готов к компромиссу — замерев на месте и поводя крыльями, позволяет провести ладонью еще по шее и спине.

Прервав рассказ о своем компьютере, Тьери всплескивает руками.

— Смотрите, Поль вас совсем по-другому встречает. Чувствует отношение. А вот… в общем, один мой знакомый его не любит. И Поль его тоже. Пытался укусить. Правда, Поль?

Отлаживание пингвина заставило Тьери растаять, и он принимается рассказывать нам о своей работе. Слова льются потоком, Вера слушает с профессиональной вежливостью, хотя взгляд ее серых глаз все больше становится прозрачноотсутствующим. Чтобы не заснуть, прогуливаюсь вдоль железных стеллажей с книгами и чертежами. Те, которыми хозяин пользуется реже, вертикально стоят в дальнем и более темном углу. Ближе к рабочему столу Тьери на стеллаже стопкой сложены несколько справочников и толстых папок. На корешке одной из них надпись: «Системы управления тяжелых носителей. Россия».

Сидя в своем кабинете, Гутманис еще и еще раз продумывал свои действия на ближайшие дни. Он полностью отдавал себе отчет в том, что вмешательство Соловьева в его космический бизнес, предложенный Ковальски, спасало ему жизнь. Но чувства благодарности у него не возникало. Гутма-нис прекрасно понимал, что они станут вынужденными союзниками, и помощь в устройстве на новом месте, которую обещал ему Соловьев, почти наверняка будет означать кабалу на долгие годы, если не на всю жизнь. Гутманис не строил на этот счет иллюзий, так как не верил в бескорыстное содействие спецслужб. Но для того, чтобы завершить расчеты в Париже и беспрепятственно перебраться в другую страну или даже на другої» континент, следовало быть весьма и весьма осмотрительным. Поэтому он хладнокровно просчитывал окончательный вариант своих действий.

Резко встав, Гутманис вышел из кабинета, дошел до кабинета бухгалтера и открыл дверь. Бухгалтер — крупный пожилой мужчина — посмотрел на шефа, никак не выразив удивления. За многие годы работы с финансами он привык к двум вещам: ни при каких обстоятельствах не обсуждать служебные дела с теми, к кому они прямо не относятся, и ничему не удивляться. В данном случае, если шеф не стал вызывать по телефону, а сам пришел в его кабинет, плотно притворил дверь и уселся на край стола, значит, у него были веские причины прийти именно самому и сесть на край стола.

Гутманис, не говоря ни слова, с порога внимательно оглядел кабинет одного из своих наиболее доверенных лиц. Эти сутки он напряженно думал, пытаясь решить, кому из сотрудников он пока может доверять. Бухгалтера он знал еще по своей работе в рижском порту, то есть больше двадцати лет. Но не это было главным. По роду своей работы бухгалтер не был склонен к авантюрам, и вряд ли Хелле стал бы вовлекать его в свои дела. Кроме того, судя по рассказанному Соловьевым, задуманная операция против проекта «Гермес» не требовала никаких махинаций с финансовыми документами изнутри компании Гутманиса. Схема взаимоотношений с российской стороной с точки зрения денежных расчетов, была достаточно прозрачной, и не предполагала участия бухгалтера.

Таким образом, со всех точек зрения, бухгалтер был чист. По крайней мере, должен был. По времени для проверок у Гутманиса не оставалось, а значит, следовало просто довериться интуиции. Побарабанив пальцами по краю стола, он начал:

— Вот о чем я хотел тебя просить. Мне будет нужна вся документация…

Он не успел закончить фразы, как дверь в кабинет без стука открылась, и вошел Хелде. Он был единственным, кто позволял себе не стучать в дверь, даже входя к Гутманису. Предполагалось, что от него секретов в этой конторе быть просто не может. Гутманис с досадой подумал о том, что фактически так оно и было.