Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Йожеф Габор (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗

— В тот раз, — вмешался Петерсен.

— Что вы хотите сказать? — удивилась Анна этому заявлению. Она пришла говорить о сыне, а не о своем разводе. Будто этого недостаточно. Петерсен попытался объясниться:

— Обычно человек решается на развод и думает, что знает все последствия. Он даже согласен принять их. А потом все идет хуже и хуже, и не хочется признать, совершил ты ошибку или недооценил последствия. Человек торопится, а чувства, подлинные, реальные, часто не успевают за его поступками. В этом отношении он становится похож на неискреннего актера. Человек, возможно, раскаивается, хочет понять и признать действительность и не может сразу. Разве я не прав?

Его болтовня раздражала. Она хорошо понимала, что ей предназначена роль кулисы в театре.

— Вряд ли этот разговор теперь важен, — вмешалась она, взяв себя в руки, чтобы не обнаружить раздражения. Но тон выдал ее, и он это сразу почувствовал.

— Ваш муж, Йеппе Нильсен, архитектор в Копенгагене?

Наверное, Пер рассказывал об отце. Она почувствовала себя задетой, не привыкла, чтобы ее встряхивали. Она сама умела применять ту же тактику, сидя по другую сторону стола.

— Я должен узнать побольше о ваших делах и вашей жизни, чтоб понять поведение Пера в школе. Он же не изолированный человек. Он живет и учится вместе со всеми, кто его окружает. Вы сами это понимаете. Вы тоже обращаетесь в своих делах к психологии, ищете мотивы преступления.

— Да, — устало согласилась она. У нее стучало в висках.

— Я знаю из газет, что вы эти дни очень загружены.

— Есть немного.

— Пер тоже это знает. Мальчик чувствует, что вам трудно здесь на новой работе.

— Трудно?

Анна была поражена. Петерсен буквально сразил ее. Она испугалась, что вот-вот потеряет сознание. Лишь бы не упасть и не сломать шею. Неужели Пер так далек от нее?

— Он бережет вас. Ему самому нелегко. Может, вам поговорить с ним?

— Мы разговариваем, когда мы вместе, и я не представляла себе, что ему трудно, — она безрезультатно пыталась казаться убежденной.

— Мальчику достаточно тяжело. Не забывайте, что он далеко от отца.

— Он сказал об этом?

— Нет, он этого не говорил. — Петерсен внимательно смотрел на Анну, закуривая еще одну сигарету. — Какие отношения были у Пера с отцом до того, как вы переехали сюда?

— Достаточно хорошие.

— Что значит достаточно?

— Они виделись пять-шесть раз в месяц. У нас не было никаких установленных дней. Пер мог поехать к отцу когда хотел. Йеппе всегда мог позвонить и договориться о встрече.

— А потом вы уехали, — заметил Петерсен.

— Конечно, я уехала. Разве я была прикована к месту? — Она пыталась засмеяться над глупым вопросом.

— Нет, конечно, но Перу 13 лет, возраст, когда мальчики, даже не сознавая, очень нуждаются в отце, пытаются подражать ему. Ваш отъезд в Эгесхавн увеличил разрыв между Пером и отцом. К тому же мальчик очень любит вас. Он сам не свой в школе. О нем говорят как о грустном и сосредоточенном в себе ребенке. Так бывает не каждый день, но почти каждый.

Анна промычала что-то.

— А вы не можете откровенно с ним поговорить? Дать ему понять, что прекрасно понимаете, что он тоскует без отца и что тоска вполне естественна. Для него было бы важно, что вы признаете это. Может быть, они смогли бы видеться. Каждый день ведь есть самолет. Всего полчаса лету. Я очень советую.

— Хорошо, хорошо, — заторопилась Анна.

— Думаю, это только половина решения проблемы.

— А другая половина?

— Вы сами найдете ее. Я постарался дать некоторые идеи. Больше ничего не могу сделать. Вам думать дальше.

Петерсен поставил локоть на стол, подпер одной рукой голову, в другой держал сигарету. Несколько светлых волосков упали на лоб. Лицо приобрело чуть неряшливый вид. Он покосился в окно, там моросил дождь. Дал ей время подумать. Анна была ему благодарна. Она уже не замечала, что у него глухой, слабый голос. Может, этого и не было совсем. Может, она подумала, потому что не привыкла, чтоб кто-то вмешивался в ее жизнь. Анна привыкла к противоположному. Она встряхивала других. Но этот разговор был необходим, ведь она сама не смогла понять Пера. Анна улыбнулась с благодарностью.

— Я обязательно поговорю с ним.

Школьный психолог затушил сигарету и, следя за тем, что происходило в пепельнице, продолжал:

— Будьте с ним осторожны, он легкораним. Так бывает с детьми, когда не ладят родители. Можно привести в порядок собственные чувства, но не всегда легко разобраться в фальши ситуаций. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Франк перехватил Анну в приемной.

— Ты что, забыла, что назначила встречу на полдесятого? Он ждет уже пятнадцать минут.

— Кто? — в полной растерянности спросила Анна. Время показывало без десяти десять.

— Расмус из «Эгесхавн Тиденде». Ты сама ему назначила. Он хотел расспросить о нашей ежегодной статистике.

Франк изумленно смотрел на Анну. Его лицо выражало плохо скрытое огорчение. Не мог же он представить, что она даже не удосужилась заглянуть в рабочее расписание. Анна выбрала единственно правильный ответ.

— Господи, правда, я забыла, бумаги лежат…

Франк подхватил, он был способный малый.

— …Лежат прямо перед тобой, как сядешь за стол.

Они улыбнулись друг другу.

Расмус было сокращением от фамилии Расмуссен, но в полном соответствии с журналистскими обычаями его всегда называли именем, которым он подписывал статьи. Расмус был репортером уголовной хроники в «Эгесхавн Тиденде». Ему было около двадцати пяти лет, он был так же неопытен и убежден в своем знании жизни, как и другие двадцатипятилетние провинциальные репортеры.

— Извините, что заставила ждать. В эти дни много дел.

Расмус тоже намекал на убийство:

— Да, вы начали горячо. Но поскольку вы не в ответе за нашу ежегодную статистику, мы можем спокойно ее обсудить.

Он широко и дружелюбно улыбнулся. Анна знала его недостаточно хорошо, поэтому выбрала нейтральную интонацию.

— Что конкретно вы хотели бы узнать?

Расмус кинулся в бой:

— Официальная статистика говорит, что в уголовной полиции Эгесхавна процент раскрытия преступлений за период с 1971 по 1979 год снизился с 45 до 25, однако полиция в это же время и не запрашивала и не получала подкрепления. Хотелось бы узнать, касается ли этот процент мелких преступлений, таких, как насилия и кражи, и что думает делать полиция?

Анна ответила вежливо, достаточно уклончиво:

— Когда читаешь, что число объявленных правонарушений удвоилось, понимаешь, что в уголовной полиции должны определить очередность задач. Сегодня еще бывает трудно раскрыть все преступления. Во всяком случае, мы стараемся выявить и подключиться как можно раньше, когда шанс еще велик.

— Это касается всех нарушений закона в городе?

— Мы бы очень хотели, чтобы все нарушители закона в Эгесхавне были бы наказаны, но это зачастую невозможно из-за нехватки людей и… — Она остановилась, ибо не хотела касаться этой стороны проблемы. Расмус был похож на хищника. Его уши буквально стояли дыбом. Было бы приятнее, если б он либо коротко остриг волосы, либо, наоборот, дал им отрасти и закрыть эти самые уши, которые сейчас топорщились от любопытства.

— И что?

— Я хотела подчеркнуть, что нехватка кадров в полиции только одна сторона дела. Другая — в обсуждении проблемы. Необходимо не просто признать, что преступность растет, а поставить на карту все, чтоб избежать возможных нарушений.

— Вы говорите о предупреждении преступлений?

— Да!

— Должно ли это, по вашему мнению, интересовать комиссара уголовной полиции, которому в жизни приходится решать уже возникшие проблемы?

— Это тема желанной дискуссии, в которой, уверена, многие датские криминалисты хотели бы принять участие.

— Ну что ж, может, мы добьемся, пока молодая женщина-комиссар уголовной полиции в Эгесхавне…

Анна резко оборвала его. Вот уже два месяца вокруг болтали этот вздор. А рожа у Расмуса была настолько нахальна, что она с трудом сдержала себя. Ей вполне хватило воспоминаний, когда она с плохо скрываемым раздражением, пытаясь призвать на помощь уважение к государственным порядкам и свою вежливость, отвечала на подобные вопросы корреспондента женского иллюстрированного журнала. Терпению пришел конец.