Милосердные сестры - Палмер Майкл (книги онлайн полные TXT) 📗
Какое-то время Дэвид ходил взад-вперед по безлюдной раздевалке, закрывая двери шкафов. Как ни странно, но это помогло немного успокоиться, хотя сорок пять минут в пустой комнате, где обычно переодевались хирурги, никак не вписывались в его сценарий проведения вечера.
Решив, что Хатнер забыл о нем, он снял костюм, в который облачился по случаю такого события, и надел зеленый хирургический халат, потом закрыл чехлами свои поношенные ботинки из мягкой кожи и убрал внутрь черную пластину заземления. Он хотел было переобуться в новые парусиновые ботинки, предназначавшиеся для работы в операционной, но отказался от этой мысли, опасаясь, что новая пара может создать впечатление (впрочем, вполне правдоподобное), будто бы он в последнее время не слишком часто бывал на операциях.
Ритуал переодевания немедленно и положительно сказался на его неустойчивом боевом духе. Надев бумажную маску и зажим для волос, Дэвид принялся беззаботно напевать "Девушку из Макарены" – песню о появлении на арене Мехико матадора, готового сразиться с быком, – мелодию которой он впервые услышал много лет назад.
Поймав себя на том, что он поет, Дэвид громко рассмеялся. "Шелтон, ты определенно не в себе. Похоже, что ты собрался удалять аппендикс через задницу". Остановившись перед зеркалом, он убрал выбившиеся пряди волос под шапочку и вышел в коридор.
Хирургическое отделение Диккенсона, названное в честь первого главного хирурга больницы, состоявшее из двадцати шести палат и комнат без окон, занимало весь седьмой и восьмой этажи восточного корпуса. Настенные часы, попадавшиеся на каждом шагу, служили единственным намеком на то, что за пределами больницы течет жизнь. В смысле окружающей среды, политики, социального порядка, даже языка хирургическое отделение представляло собой мир внутри мира.
Будучи студентом-медиком, даже еще раньше, Дэвид мечтал стать частицей этого мира. Он любил мягкие звуки работающих машин и приглушенные голоса, эхом раздававшиеся по коридорам, многочасовое напряжение трудной операции, секунды стремительных действий, когда борьба шла в прямом смысле не на жизнь, а на смерть. И вот, второй раз в его жизни, мечте суждено воплотиться в жизнь.
Обозревая коридор, выложенный паркетом из липы, он заметил признаки активности только в двух операционных. Остальные были вычищены и подготовлены к приему первых больных утренней смены, и там не горел свет.
Дэвид загадал, что Хатнер, вероятно, находится в зале справа, – и проиграл самому себе уик-энд в Акапулько с Мерил Стрип.
– Я могу вам помочь? – встретила его в дверях другой операционной дежурная сестра в широком халате, который не в состоянии был скрыть ее мощную, как у защитника в американском футболе, конституцию. Бирюзовые глаза из-под косынки в цветочек глядели на него изучающе.
Держись уверенно, сказал себе Дэвид. Изобрази неподдельный ужас от того, что тебя не узнали. Он пытался подобрать какой-нибудь грозный ответ, когда Хатнер, склонившийся над столом, поднял голову и проговорил:
– А... Дэвид, добро пожаловать. Эдна, это доктор Шелтон. Помогите ему, пожалуйста, встать... вон там, позади доктора Брюстера. – Он кивнул в сторону врача, стоявшего по другую сторону операционного стола.
Дэвид ступил на подставку для ног и взглянул на сделанный надрез.
– Все началось с простого шва при кровоточащей язве, – пояснил Хатнер, не подозревая или по крайней мере не признавая, что он задерживается с обходом, – когда мы проникли внутрь, но я, тем не менее, решил довести до конца резекцию половины желудка и анастомоз по Билроту.
Дэвид обратил внимание на то, в каком порядке Хатнер произнес местоимения, и решил подумать об этом на досуге.
Через несколько секунд рабочий ритм, прерванный с появлением Дэвида, восстановился. Ему с первого взгляда стало ясно, что сосредоточенность Хатнера, его уменье и самоконтроль – экстраординарны. Ни одного лишнего движения или слова. Ни малейшего проявления нерешительности. Несмотря на то, что в комнате находились и другие, исполняющие свои партии, он, вне всякого сомнения, был дирижером и главным солистом.
Внезапно ножницы, поданные хирургической сестрой, выскользнули из руки Хатнера и с шумом, похожим на небольшой взрыв, упали на пол. В серо-голубых глазах хирурга мелькнул гнев.
– Черт возьми, Джинни, – зло бросил он. – Поаккуратней!
Сестра замерла, затем пробормотала извинение и осторожно подала ему вторые ножницы. Глаза Дэвида чуть сузились от удивления, поскольку ему было хорошо видно, что она не виновата. Он взглянул на стенные часы. Семь тридцать. Хатнер, выходит, оперирует двенадцать часов подряд.
Через минуту Хатнер критически осмотрел результаты своей работы и повернул затекшую шею.
– О'кей, Рик, она твоя, – сказал он врачу-стажеру. – Берись за дело и доводи его до конца. Стандартная послеоперационная методика. Я не думаю, что ей потребуется аппарат, но решай сам, что делать и когда она сможет оставить послеоперационную палату. В случае чего, обращайся к доктору Шелтону. Он подменит меня, а я отправляюсь на конференцию по сосудистым болезням в Кейп-Код. Есть вопросы?
Дэвиду показалось, что в глазах хирургической сестры он уловил возросший интерес. Реальный или воображаемый, этот взгляд немедленно возродил в нем возбуждение, связанное с тем, что готовят ему ближайшие три дня.
Хатнер отошел от стола, одним движением освободился от перепачканного кровью халата и перчаток и направился в" комнату отдыха. Следом за ним вышел Дэвид. Вместо того, чтобы рухнуть в ближайшее мягкое кресло, как предполагал Дэвид, Хатнер приблизился к своему шкафу и вытащил трубку с кисетом. Он набил пеньковую трубку тонкой работы и раскурил ее, и только тогда опустился в кожаное кресло. Затем движением руки пригласил Дэвида сесть на софу.
– Тернбуллу следовало бы направить на операцию эту женщину два дня назад, – проговорил он, имея в виду терапевта, который не сумел остановить кровотечение язвы. – Наверняка мне не пришлось бы браться за нее, поступи он так. – Хатнер закрыл глаза и принялся потирать нос тщательно наманикюренными, изящными пальцами.
Шестидесяти с небольшим лет, высокий, угловатый, с темными, посеребренными на висках волосами Хатнер в мельчайших деталях напоминал одного из тех патрициев, которых так любят изображать газеты и журналы.
– Я слышал много хорошего о твоей работе от сестер из операционной, Дэвид, – сказал Хатнер с ярко выраженным акцентом жителя Новой Англии.
Приятные вещи... Дэвид несколько секунд оценивал комплимент. Это было реакцией, выработанной почти восемью годами общения со снисходительными журналистами и притворно заботливыми коллегами. Дэвиду не нравилась эта черта в людях, но ничего не поделаешь. Однако он был уверен, что Хатнер льстит искренне.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Но, если вы заметили, меня не все знают. Я хочу сказать, что нельзя судить по одной операции за две-три недели. – Его слова не прозвучали упреком, это было простое изложение факта. Дэвид знал, что Хатнер может совершить в пятнадцать раз больше тяжелых операций, чем он.
– Терпение, Дэвид, терпение, – заметил Хатнер. – Ты помнишь, что я говорил тебе, когда ты пришел ко мне устраиваться на работу? Помни, врачей постоянно возносят на пьедестал, поэтому они постоянно находятся под тщательным наблюдением. – Он медленно пошевелил пальцами, подбирая слова. – Проблемы, такие как... а... с которыми столкнулся ты, не легко забываются в медицинских кругах. Они говорят о твоей странности, а многим докторам это не нравится. Просто делай свою работу хорошо и добросовестно, как ты привык делать, и пациенты пойдут. – С видом архиепископа он откинулся назад, держа трубку в ладонях.
– Надеюсь, – усмехнулся Дэвид. – Я хочу сказать, что очень благодарен вам за ваше доверие и признание. Лично для меня это очень много значит.
Хатнер отмахнулся от комплимента, хотя по выражению его лица можно было догадаться, что он его ждал и хотел услышать.
