Декстер мёртв - Линдсей Джеффри (е книги txt) 📗

Я пошел напрямик к патрульной машине, по-прежнему вооруженный деланой улыбкой, и постучал в окошко. Две головы синхронно повернулись ко мне, и две пары холодных (голубых и карих) глаз, не моргая, окинули меня выжидающим взором.

Я жестом попросил опустить окно; спустя еще мгновение бессмысленного пялянья обладатель карих глаз, сидевший ближе ко мне, опустил окошко.

– Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр? – поинтересовался полицейский, угрожающе подчеркнув слово «помочь».

Я улыбнулся чуть шире, но полицейского это не обрадовало. Он был худой, лет сорока, с оливкового цвета кожей и короткими черными волосами, а его напарник, не отрывавший от меня взгляда, – гораздо моложе, бледный, со светлым, по-солдатски коротким «ежиком».

– Да, надеюсь, – сказал я. – Это вот мой дом. Можно мне забрать оттуда пару вещичек?

Ни один из полицейских моим словам не обрадовался.

– Какие такие вещи? – спросил кареглазый.

Слова его звучали скорее как обвинение, чем как вопрос.

– Сменную одежду? – с надеждой ответил я. – И может, еще зубную щетку?

Наконец кареглазый моргнул, хотя и не смягчился.

– Дом опечатан. Никого не впускать – никого не выпускать.

– Хотя бы на минутку, – взмолился я. – Можете зайти со мной.

– Нет же, говорю, – пробурчал кареглазый, переходя с бесстрастного на агрессивный тон.

Зная, что копов совершенно точно не удастся переубедить, я все-таки не удержался и с жалким отчаянием взвыл:

– Но это же мой дом!

– Был, – буркнул голубоглазый. – Теперь это место преступления.

– Мы знаем, кто вы, – огрызнулся кареглазый, уже весь на взводе. – Ты тот гребаный психопат, что прикончил Джекки Форест.

– И Роберта Чейса, – прибавил голубоглазый.

– Ты выставил нас всех лохами, ты в курсах? Всю гребаную полицию.

В голове моей пронеслось великое множество остроумных ответов, вроде: «Нет-нет, вы и так были лохами», или «Может, и выставил, но вы сами мне помогли», или даже «А было-то и не сложно». В любой другой день я бы не сомневаясь что-нибудь отпустил, но, глядя в глаза кареглазому, я понял, что он жаждет задать мне трепку и может в любой миг сорваться и выхватить пистолет, поэтому свое bon mot [10] пришлось проглотить.

– Ты за решеткой должен быть, – продолжал кареглазый. – Какого черта ты делаешь на воле?

– Давай вызовем подмогу, – вмешался голубоглазый.

– Меня отпустили сегодня утром, – выпалил я. – Все по закону.

Я хотел было дружелюбно улыбнуться, но передумал. Голубоглазый уже держал рацию, а его напарник открыл дверь и вывалился наружу, вооруженный еле сдерживаемой яростью и Силой Закона. Эффект испортило лишь то, что ростом он был под метр шестьдесят, хоть и пытался сделаться выше за счет своей ярости.

– Встаньте в положение, – рыкнул он, кивнув на машину.

Я собрался было возразить, что не сделал ничего дурного, как вдруг рука его потянулась к пистолету. Я закрыл рот, широко расставил ноги и положил руки на крышу машины.

Я всю свою жизнь прожил среди копов и прекрасно знал, что значит «встать в положение». Признаюсь, получилось у меня мастерски. Но кареглазый грубыми пинками раздвинул мои ноги пошире и толкнул на машину, рассчитывая, что я случайно ударюсь головой. Рискуя окончательно взбесить кареглазого, я вовремя подставил руки и спас свое лицо. Тот быстро и тщательно меня прохлопал, то и дело «случайно» задевая побольнее, а потом грубо завел руки за спину и защелкнул наручники. Туже некуда, разумеется. Я не ожидал ничего другого, но и поделать ничего не мог.

После, удерживая меня одной рукой, полицейский открыл заднюю дверь автомобиля. Конечно, я знал, что за этим последует. Он толкнет меня на заднее сиденье и по ходу дела «случайно» треснет лбом о крышу. Я собрался было увернуться, как вдруг, к моему счастью, кареглазого позвал напарник.

– Рамирес, постой, – сказал голубоглазый.

Рамирес замер, потом схватил меня за запястье и заломил руки вверх. Больно.

– Погодь, я усажу его сначала, – ответил он.

– Рамирес! – повторил голубоглазый. – Диспетчер велит его отпустить.

Рамирес схватил меня покрепче и процедил:

– Он сопротивляется аресту!

– Нет, ничуточки, – встрял я.

Так и было: если я чему и сопротивлялся – так это кровообращению, и руки у меня, вероятно, уже стали пунцовыми от наручников. Но Рамирес включил режим задиры и плевать на все хотел. Он снова меня толкнул, и я врезался-таки в машину.

– Твое слово против моего, – прошипел он. – Посмотрим, кому поверят.

– Завязывай, Хулио, не арестован он, – продолжал голубоглазый. – Хватит, отпусти его, Хулио. Черт, кончай уже.

Повисла долгая пауза, а потом позади меня точно пар рванул из трубы. Неужто Рамиресу и правда придется меня отпустить?…

Похоже, что так. Он резко бросил мои руки и мгновение спустя снял наручники. Я обернулся и взглянул ему в глаза. Стоял он ко мне совсем близко, как делают все задиры, и будто бы ждал, что я, поджав хвост, убегу подальше; будто хотел подставить мне подножку и рыкнуть вслед что-нибудь угрожающе-победоносное. Может, он надеялся, что на таком расстоянии я не замечу, какой он коротышка. Но я заметил, как и все его жалкие попытки меня запугать, задеть и сломить. Он превысил свои полномочия, нарушил закон – а ведь я невиновен. Его измывательства меня задели. Я не стал отступать, напротив – шагнул ему навстречу: недостаточно близко, чтоб он воспользовался оружием, но ровно настолько, чтобы задрал голову и понял, насколько я выше.

– Хулио Рамирес, – я коротко кивнул, мол, «я тебя запомнил», – мой адвокат с вами свяжется. – Потом помолчал, дожидаясь его нахальной усмешки, и прибавил: – Его зовут Фрэнк Кронауэр.

Имя Кронауэра творит чудеса: при его упоминании судьи почтительно кланяются, а присяжные немеют от восторга – поэтому я, конечно, рассчитывал, что и Рамиреса оно напугает, пускай и самую малость. Но выражение полицейского превзошло все мои ожидания: к моему удовольствию, он вдруг побелел и отпрянул.

– Я ничего такого не делал, – выпалил Рамирес.

– Ваше слово против моего, – ответил я и, дав ему пару секунд переварить услышанное, улыбнулся: – И против слова Фрэнка Кронауэра.

Рамирес часто заморгал и потянулся к пистолету.

– Черт тебя возьми, Хулио, полезай уже в машину! – проорал голубоглазый.

Рамирес пришел в себя.

– Гребаный психопат, – выплюнул он.

Потом сел в машину и хлопнул дверцей.

Это была совсем крошечная победа (ведь мне не удалось насладиться душем и сменить запятнанную кровью одежду) – но все-таки победа, а их в моей жизни в последнее время было немного. В любом случае лучше уж так, чем в синяках и наручниках ехать в участок. Нацепив уверенную мину, я развернулся и пошел назад по улице, ведшей к торговому центру, у которого ждал меня Брайан.

Шел я быстро; во-первых, потому, что нацепил уверенную мину, во-вторых, потому, что хотел уйти подальше от Рамиреса, на случай если он все-таки сорвется и решит устроить бойню. Однако скрыться за поворотом мне удалось лишь минут через десять; потом я прошел еще полквартала и дошел до стоянки у торгового центра.

Погода разыгралась; я весь взмок и теперь еще больше сокрушался над упущенной возможностью принять душ и переодеться. Ну хоть Брайан был на месте: он остановился перед мебельным магазином и сидел с выключенным двигателем.

Увидев мое потное лицо и грязную одежду, он кивнул и улыбнулся с деланым сочувствием. Я обошел машину и сел на пассажирское сиденье.

– Ну что, – заговорил он, – я верно понимаю, что все пошло не так, как ты рассчитывал?

– Верно, – ответил я и показал ему запястья, красные и натертые наручниками. – Не лучший исход.

– Тебе еще повезло, – заметил Брайан, – я не из тех, кто скажет «ну я же говорил».

– А разве ты не это сейчас сказал? – поинтересовался я.

– Никто не совершенен, – хмыкнул Брайан и включил двигатель. – Что теперь?