Год Людоеда. Время стрелять - Кожевников Пётр Валерьевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Лариса Карловна должна была также подойти к отделу милиции, но вот почему-то задерживалась, а Ваня с Эльдаром уже приближались к 9-й линии. Морошкина поежилась от порывистого холодного ветра, огляделась и пошла в сторону 7-й линии. Дойдя до угла, она всмотрелась в перспективу линий и различила знакомую фигуру инспектора Мультипановой. Женщины пошли друг другу навстречу, встретились напротив сквера, примыкающего к Академии художеств, и приветливо поздоровались. Лариса, оказывается, заходила на рынок кое-что купить больному сыну, вот потому и задержалась. Они направились в сторону первого намеченного адреса, на ходу обмениваясь последними новостями.
Об инспекторе по опеке и попечительству Ларисе Мультипановой говорили самое разное. Недоброжелатели обвиняли Ларису Карловну в получении и даже вымогании взяток за выдачу различных справок, соучастии в продаже детей иностранным усыновителям и склонении к невыгодному, а иногда криминальному обмену жилья, принадлежащего их, как правило, обнищавшим и не совсем адекватным новым условиям жизни родственникам.
Поклонники Ларисы Мультипановой представляли женщину как бесстрашного и бескомпромиссного борца за детские судьбы, готовую противостоять любому ведомству и любой бандитской группировке. Эти люди поражались тому, как Ларису Карловну до сих пор не уничтожили ее бесчисленные и достаточно могучие противники, которых она нажила за годы своего несомненного подвижничества.
— Пока этот дом не рухнет, его, наверное, и не расселят? — Лариса Карловна с болью в выпуклых, словно постоянно испуганных глазах посмотрела на Софью Тарасовну. Очевидно, у Мультипановой не все благополучно обстояло с эндокринной системой, что и заставляло ее зрачки плавать в глазном яблоке, не соприкасаясь ни с нижними, ни с верхними веками. — Представляешь, чего стоит провести в таких жутких условиях свое детство? Мне кажется, если ребятишки в эту стену футбольным мячом посильнее ударят, так он и насквозь пройдет.
— Когда я смотрю на наш старый фонд, то каждый раз думаю: сколько же, вообще-то, нужно денег, чтобы все это привести хотя бы в относительный порядок? А если этим делом сейчас не заняться, то через несколько лет уже наверняка будет поздно. И что тогда? — поддержала Морошкина обеспокоенную спутницу. — Допустим, снести половину старых домов? А где же тогда жить? Да и снос, наверное, тоже немалых денег стоит?
— Ты знаешь, Сонечка, я никогда не была особым партийным активистом, хотя партбилет имела и, надо сказать, этого никогда не стеснялась, — тряхнула головой Лариса Мультипанова, что полагалось у нее в качестве нервного тика. — Но если честно говорить, то когда лучше всего строили? При Иосифе Сталине, правда? И никто, кажется, этого до сих пор пока не отрицает? А что при Никите Хрущеве построили, а при Леониде Брежневе? Да это же было просто форменное издевательство над человеческим достоинством, я такой, мягко говоря, архитектуре просто не нахожу иного определения!
— Это правда, Лара, и все мечтают жить именно в сталинском доме, — согласилась Софья. — У меня вот сколько есть друзей и знакомых, которые себе приличное жилье ищут и, главное, могут себе это удовольствие позволить, — так все они только на сталинские квартиры и нацеливаются! Ну вот еще немецкие дома всегда в моде — это те, которые пленные строили. Да ты их знаешь! Они и на улице Савушкина, и на проспекте Энгельса до сих пор стоят, и ничего им не делается! А строили-то когда? Тоже при Иосифе Виссарионовиче!
— Ну! А я что тебе говорю?! — понимание и поддержка воодушевили Мультипанову, и она еще несколько раз коротко дернула головой, словно дирижер, подчинивший все свое существо воплощаемой им музыкальной гармонии. — А что, скажите мне на милость, воздвигли при товарище Андропове, а при Черненко, а при Горбачеве? Сейчас, конечно, очень много строят, и я с этим нисколько не спорю, — но сейчас, согласись, настало совсем другое время, и это совсем другое строительство, это уже рынок! Шутка ли, по триста баксов за один метр брать?! Ну что, пойдем в хату, посмотрим, что там у нас творится с нашими горемыками?
— Да, сейчас об этом многие говорят. Правда, Лара, я уже не раз слышала похожие мысли, да и сама думаю примерно так же. Наверное, многие люди, которые хотят понять, что же сейчас происходит, приходят к подобным выводам, — вновь согласилась Морошкина. — Взять хотя бы тех же Торчковых. Они ведь когда-то жили как все нормальные люди, ни в чем не нуждались, а теперь? Одни долги и никакого просвета!
Мультипанова стала инспектором по опеке и попечительству в конце восьмидесятых, когда ради спасения детей она покинула пост директора весьма благополучной школы. «Вы только посмотрите, как она обращается с ребятишками, — умилялись сторонники Ларисы Карловны. — Она им и конфетку предложит, и даже денежку, пусть небольшую, но и это для обездоленных малышей немало! А насколько Мультипанова чуткий и внимательный человек в отношении родителей да всяких там бабушек-дедушек: на стульчик посадит, чайку предложит, а кому-то даже и лекарства накапает (у иного пенсионера сейчас и на валидол-то денег не найдется!)».
Сама Лариса Мультипанова объясняла свой выбор очень просто и, как всегда, предельно скромно: «В наше время, когда многие люди стали настолько злыми и бессовестными, что посягают на самое святое — на наших детей, — кто-то ведь должен и за них заступиться, правда? Вот я и решила стать таким человеком. Конечно, мне иногда бывает очень страшно, да я этого, кажется, ни перед кем и не скрываю. Мне уже сколько раз и по телефону страшными голосами угрожали, и стекла в окнах били, и дверь входную поджигали, а я все никак не унимаюсь! Такая я уж, наверное, дуреха! А как это еще назвать? Живу, можно сказать, себе во вред, а изменить ничего не могу!»
Флигель, к которому приближались женщины, стоял во дворе, защищенный от проезжей части огороженным сквером. По периметру сквера высились тополя, а глубже, ближе к флигелю, виднелись кусты. Было заметно, что когда-то сквер был неплохо обустроен: посредине площадки для отдыха темнел разрушенный фонтан, по сторонам торчали бетонные основы исчезнувших скамеек, в глубине уныло маячили бревенчатые остовы каких-то конструкций.
Около флигеля скопилось с десяток машин, большинство из которых было явно не на ходу, а от нескольких остался только гниющий кузов. Посреди этого обилия металла блуждали кошки, чьи глаза были, наверное, слепыми, а морды изъедены лишаем. Здесь же топтались голуби, очевидно не очень обеспокоенные соседством искалеченных хищников. Птицы выглядели тоже безнадежно больными: большинство из них были странно взъерошены и даже как будто чем-то облиты, один же голубь безучастно сидел возле спущенного колеса, а его глаза почти полностью затянулись подрагивающей полупрозрачной пленкой.
Морошкина и Мультипанова подошли к флигелю, из недр которого раздавались различные коммунальные звуки: играла музыка, причитала старуха, надрывался младенец.
— Так, квартира три, — Лариса внимательно посмотрела на перечень квартир, выведенный черной краской на неаккуратно обрезанном фанерном листе, прибитом к дверному косяку. — Это на втором этаже. Ты здесь уже бывала?
— Да, несколько лет назад, у меня же Сережа Торчков на учете состоит, — Софья остановилась рядом с Мультипановой. — И в первой квартире один неблагополучный паренек жил. Он сейчас в колонии. Письма пишет. Вроде исправляется.
— А там исправляются? И ты в это веришь? — Лариса помахала перед носами просительно потянувшихся к ним кошек своей изящной замшевой сумочкой. — Брысь! Брысь!
— Стараюсь верить, хотя на практике с положительным результатом сталкивалась крайне редко, — Морошкина подняла правую ногу, преграждая путь бело-серой облезлой кошке. — Кыш, гадость противная, пошла!
Еще не войдя в парадную, женщины почувствовали очень неприятный запах.
— Так здесь всегда, — покачала головой Мультипанова. — Словно где-то крыса сдохла. Да и у них там, наверху, не лучше, хоть дезиком перед собой прыскай, чтобы не стошнило.
