Год Людоеда. Время стрелять - Кожевников Пётр Валерьевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Здравствуй, Надежда! Ты что, опять интернат прогуливаешь? Смотри, придется тебя поставить на учет к Софье Тарасовне, — Мультипанова погрозила девочке пальцем, на котором узко блеснул камень. — Небось знаешь ее, да? Сережка-то ваш у нее уже не первый год числится. Надо, девочка моя, учиться, а то будешь потом так же, как твои старшие, страдать. Хочется тебе так страдать, скажи мне, очень это весело?
— Не хочется! — Надя Торчкова виновато потупилась. — Да я, это, ну, короче, малёхо приболела, вот и задержалась дома, а завтра опять в Пушкин поеду, обещаю вам! Правда!
— Ты мне лучше ничего не обещай, а просто делай то, что тебе сейчас в первую голову необходимо делать. И все у тебя тогда будет хорошо, — Лариса внимательно осматривала комнату, в которой, судя по вещам, обитал старший сын Торчковых. — Ты меня как, хорошо понимаешь?
— Понимаю, Лариса Карловна, я все понимаю, — Надя нервно оглядывалась, очевидно дожидаясь того момента, когда она сможет отсюда исчезнуть. — Я, честное слово, утром уеду.
— Надюша, я тебе тоже хочу посоветовать: сядь и спокойно обо всем подумай: что тебя ждет дальше? Ты только посмотри, как вы тут живете, — разве это нормально? Ты вообще где-нибудь видела нормальную семью, нормальную квартиру? Может быть, в кино? Вот к этому тебе и надо стремиться, а не к развлечениям и порокам! — сейчас Софья хотела сказать девочке очень важные, какие-то главные слова, которые на долгие годы смогут стать для нее своеобразной формулой выживания, но, отслеживая свою речь, соглашалась с тем, что все это Наде непонятно и скучно. — Поверь, деточка, что мы обе очень хотим, чтобы твоя жизнь сложилась как можно удачней, но для этого ты должна сама приложить очень много усилий. Понимаешь?
— Конечно! — Надя послушно смотрела куда-то в пространство. — Я буду хорошо учиться!
Морошкина обратила внимание на то, что со стен на все происходящее взирают достойные и даже величественные лица, принадлежавшие, очевидно, предкам этой семьи, различной родне, да и тем, кто сейчас пребывает здесь в столь убогом и безысходном положении. Вот сам Кирилл, на фотографии он изображен в морской форме — наверное, во время воинской службы. И что же? Вполне нормальный, даже приятной наружности молодой человек! Да на такого даже и заглядеться можно! А что с ним теперь-то сталось и как все это приключилось? Так же, наверное, и их Артур Ревень опустился? А когда и с чего все это начинается? Знали бы о своей горемычной судьбе заранее все нынешние бомжи, смогли бы они удержаться на поверхности жизни и не опуститься на самое дно, где их постоянно караулит смерть?
А вот, наверное, сама Марья Потаповна со своим мужем: они одеты по моде восьмидесятых, на их лицах — уверенность в завтрашнем дне, да это и понятно — скоро пенсия, а значит, возможность заняться собой: подлечиться, достроить загородный дом, съездить куда-нибудь отдохнуть.
— Ладно, а Костя где? — Лариса вновь перешла в большую комнату, в которой проживали Марья Потаповна и Кирилл. — Почему он у вас опять не в интернате?
— Так он был здесь, мать честная! Только вот недавно по квартире шарился, — Кирилл стал оглядываться по сторонам, словно рассчитывая обнаружить своего младшего сына. — Мать, куда же он подевался? Слышь, Надюха, Костька-то куда убег, не видала?!
— А Костик приболел! — старуха изобразила суровость. — Он два дня температурил, вот и приехал домой. Где же ему еще лечиться, как не дома? Мы ему тут постелили, вона, у батареи, там мальчонке и теплее будет…
Гости обратили внимание на кучу тряпок, набросанных возле окна, примявших своей массой кипы старых газет и журналов, которые, очевидно, заменяли мальчику матрас.
— Послушайте, Марья Потаповна! — не выдержала Морошкина. — Одиннадцатилетний мальчик спит у вас вот в этих жутких тряпках? Вы сами-то посмотрите внимательно на то, что вы ему тут постелили! Да любому нормальному человеку сюда было бы даже собаку жалко класть!
— Сонечка, ну о чем ты с ней говоришь? Для них-то это норма! Они уже давно превратились в пещерных людей. Разве ты этого не видишь? — инспектор по опеке мягко взяла свою коллегу под руку. — Давай не будем тратить время, составим акт об условиях жизни детей и начнем заниматься лишением родительских прав.
— Давай сядем и покурим, — предложила Мультипанова, когда женщины вышли из дома. — Да вот хоть здесь, на скамеечке.
— Лучше вон там, на солнце, — согласилась Морошкина. — А то меня чего-то знобит. Кто у нас следующие, Заметновы?
— Пойдем, какие проблемы? Знаешь, Сонечка, семья Заметновых — это вообще нечто: отец инвалид, мать практически не работает, четверо детей, и, конечно, все с глобальными проблемами, — Лариса достала сигареты, но Софья ей уже предлагала угоститься из своей пачки. — Ой нет, спасибо тебе большое, но для меня они уже слишком крепкие!
— Я эту семью знаю, у меня их старшая дочь, Катя, была на учете. Мы ее еще на лечение от наркомании направляли. Она сейчас в другом районе проживает. Вроде как и замуж вышла. Ну так ей уже лет девятнадцать, наверное, — Софья прикурила от зажигалки инспектора по опеке. — Спасибо, Ларочка.
— Кате семнадцать, она сейчас в баре работает. Ну а младшие? — Мультипанова шумно выдохнула струю дыма. — Паша, четырнадцать лет, — в интернате, Вера, десять лет, — в школе, но у нее-то как раз самый тяжелый случай.
— А что такое? — майор милиции коснулась средним пальцем своей щеки, легонько прижала его, немного провела в сторону рта и отвела руку от лица. — Опять какой-нибудь криминал?
— А то, что она и по крайней мере две ее подруги уже не первый год сожительствуют со взрослыми мужчинами кавказской национальности! — Лариса машинально отследила движение собеседницы, но тут же изобразила еще большее равнодушие к ее манипуляциям. — Не веришь? На вот, почитай! Это Верочка пишет им послание, мне эту тетрадку их социальный педагог передала, говорит, если только увидите Морошкину, она женщина боевая, отдайте, пожалуйста, сразу ей, пусть она попробует что-нибудь сделать — школа пока бессильна!
Лариса протянула инспектору ОППН тонкую ученическую тетрадь. На обложке нежно-розового цвета среди веселых персонажей детских мультяшек было написано: «Вера». Под типографским словом «Тетрадь» было написано, что это черновик ученицы 6 «е» такой-то школы Заметновой Веры.
Софья перевернула обложку. Бумага была разлинована в клетку. Поля отсутствовали. На первой странице были неаккуратным почерком выведены различные слова под номерами: «пить», «молоко», «ужин». На второй странице были написаны и перечеркнуты несколько французских фраз. На третьей странице наличествовало расписание занятий. Далее следовали чистые листы. На середине тетради Морошкина обнаружила текст письма. Оно занимало целую страницу, разрисованную красными сердечками, а на соседней странице было изображено огромное сердце, внутри которого оставались незакрашенными буквы, образующие слово «Love». Софья начала читать текст:
«Превет Ариф!
Пишет тебе Вера. Как у тебя на стройке дела? Приезжай на Василеостровскую (метро) в среду на весь день. У меня день рождения. Можно будит все делать долго и как ты любиш.
Пожалуста и с Маруфом. Ксюша ждет не дождется когда ты приедишь с Маруфом. Она его любит. Она ему сделает в кайф. А я тебе. Правда.
Ариф приедит Рита не пускайте ее, у нее бельевые вши.
Ладно Ариф пока!
Пиши ответ!
Целую
Вера (простенькая неуверенная подпись).
Я сошла с ума!
Без тебя
Я люблю тебя! Ариф!
Спасибо что ты нас этому учишь! Другие этого не знают и живут как придурки а мы торчим и летаем. Делай со мной что хочешь. Я твоя. Еще раз Вера».
— Ну как тебе эта беллетристика? — на лице Мультипановой возникло торжество, она водрузила правую ногу на левую и нервно покачивала повисшей голенью из стороны в сторону. — Вот такая сексуальная революция! Что дальше-то будет?
