Город пустых. Побег из Дома странных детей - Риггз Ренсом (электронная книга txt) 📗
Тут он прижал уши и, опустив голову, заскулил, как делают некоторые собаки во время грозы.
Мы вернулись под наше раскидистое дерево и закончили свой обед. Когда мы набили животы так, что не могли уже протолкнуть в себя ни единого кусочка, Бронвин обернулась к Эддисону и произнесла:
— А знаете ли, мистер Пес, все не так плохо, как вы думаете.
Затем она перевела взгляд на Эмму и подняла брови. И на этот раз Эмма кивнула.
— Вы так считаете? — отозвался Эддисон.
— Я уверена. А если точнее, у меня тут есть кое-что, способное вас подбодрить.
— Я очень сильно в этом сомневаюсь, — пробормотал пес, но оторвал голову от передних лап, чтобы взглянуть, что собирается показать ему девочка.
Бронвин распахнула пальто и воскликнула:
— Я хочу представить вам предпоследнюю из оставшихся на свободе имбрин, мисс Алму Сапсан!
Птица вытянула шею и заморгала, ослепленная ярким солнцем.
Теперь наступила очередь зверей демонстрировать свое изумление. Дердра ахнула, Грант взвизгнул и захлопал в мохнатые ладоши, а куры замахали своими бесполезными крыльями.
— Но мы слышали, что вашу петлю захватили! — произнес Эддисон. — А вашу имбрину похитили!
— Так и было, — гордо ответила Эмма. — Но мы выкрали ее обратно.
— В таком случае, — произнес Эддисон, кланяясь мисс Сапсан, — мне необычайно приятно с вами познакомиться, мадам. Я к вашим услугам. Если вам понадобится место для превращения, я с радостью провожу вас в жилище мисс Королек.
— Она не может превратиться, — произнесла Бронвин.
— Что это означает? — удивился Эддисон. — Она стесняется?
— Нет, — покачала головой Бронвин. — Она застряла в теле птицы.
Эддисон даже трубку из пасти выронил.
— О нет, — прошептал он. — Вы уверены?
— Она такая уже два дня, — ответила Эмма. — Я думаю, если бы она могла измениться, то уже сделала бы это.
Эддисон стряхнул очки с морды и озабоченно присмотрелся к птице.
— Можно я ее осмотрю? — спросил он.
— Он настоящий доктор Дулиттл, — закивала эму-раф. — Эдди всех нас лечит.
Бронвин вынула мисс Сапсан из-под пальто и посадила птицу на землю.
— Только осторожно, у нее крыло сломано, — заметила она.
— Конечно, — закивал Эддисон.
Он начал с того, что медленно обошел птицу вокруг, осматривая ее со всех сторон. Затем обнюхал ее голову и крылья своим большим мокрым носом.
— Расскажите мне, что с ней случилось, — попросил он. — А также когда и как. Расскажите мне все, ничего не упуская.
Эмма изложила ему всю историю с самого начала: то, как Голан похитил мисс Сапсан, как она едва не утонула в океане в клетке, как мы спасли ее с подводной лодки, управляемой тварями. Животные восхищенно слушали. Когда мы закончили, пес несколько мгновений собирался с мыслями, а затем провозгласил свой диагноз:
— Ее отравили. Я в этом уверен. Она обработана препаратом, который удерживает ее в теле птицы.
— Как? — воскликнула Эмма. — Откуда вы знаете?
— Похищать и перевозить имбрин в их человеческом облике очень опасно, потому что они способны проделывать свои штучки по остановке времени. Но когда они превращаются в птиц, их возможности весьма ограничены. В таком виде ваша директриса не занимает много места, ее легко спрятать… одним словом, она представляет совсем незначительную угрозу. — Он перевел взгляд на мисс Сапсан. — Та тварь, которая вас похитила, чем-то опрыскивала вас? — поинтересовался он. — Какой-нибудь жидкостью или газом?
Мисс Сапсан зашевелила головой. Казалось, она кивала, отвечая на вопрос Эддисона.
Бронвин ахнула.
— О, мисс, как это ужасно. Мы не знали.
Я ощутил укол вины. Это я привел тварей на остров. Это из-за меня мисс Сапсан попала в беду. Из-за меня странные дети потеряли свой дом. Во всяком случае, в этом была и моя вина. Чувство вины за происшедшее комком стояло у меня в горле.
— Но ведь она выздоровеет? — спросил я. — Она вернется?
— Ее крыло заживет, — кивнул Эддисон. — Но для того, чтобы снова стать человеком, ей понадобится помощь.
— Какая помощь ей нужна? — спросила Эмма. — Вы можете ее оказать?
— Ей способна помочь только другая имбрина. И у нее очень мало времени.
Я напрягся. Это было что-то новое.
— Что вы имеете в виду? — спросила Эмма.
— Мне очень жаль, но я вынужден вас огорчить. Два дня в теле птицы — это для имбрины очень долго. Чем больше времени она проведет в теле птицы, тем больше человеческого начала может быть утрачено. Уйдет все — ее память, ее слова, все, что делало ее тем человеком, которым она была, пока наконец она не перестанет быть имбриной. Она станет самой обычной птицей. Навсегда.
Передо мной возникло видение — мисс Сапсан, распластанная на операционном столе. Она не дышит, а вокруг суетятся врачи. И с каждой секундой повреждения, нанесенные ее мозгу, становятся все серьезнее и необратимее.
— Сколько? — спросил Миллард. — Сколько у нее времени?
Эддисон прищурился и покачал головой.
— Два дня, если у нее хватит сил.
Раздались возгласы ужаса, мы все побледнели.
— Вы уверены? — спросила Эмма. — Вы абсолютно в этом уверены?
— На моих глазах такое уже происходило. — Эддисон подбежал к маленькой сове, сидевшей на ветке поблизости. — Это Оливия, она была молодой имбриной, которая в процессе подготовки получила серьезную травму. Ее привезли к нам только через пять дней. Мы с мисс Королек сделали все, что могли, чтобы ее вернуть, но было слишком поздно. Это произошло десять лет назад. С тех пор она такая.
Сова молча смотрела на нас. В ней не осталось ничего от человека, это было видно по ее равнодушным глазам.
Эмма встала. Казалось, она хочет что-то сказать, чтобы подбодрить нас, какой-то зажигательной речью вывести из оцепенения, но, похоже, не могла подобрать слов. Подавив рыдания, она побрела прочь.
Я ее окликнул, но она не обернулась. Остальные просто смотрели ей вслед, потрясенные ужасной новостью, а также слабостью и нерешительностью, которые проявила Эмма. Она так долго держалась перед лицом всех этих ужасных испытаний, что мы привыкли принимать это как само собой разумеющееся, но оказалось, что и у нее есть свой предел. Она была странной девушкой, но помимо этого она была человеком.
— Вы бы сбегали за ней, мистер Джейкоб, — обратилась ко мне Бронвин. — Нам не стоит здесь надолго задерживаться.
Когда я догнал Эмму, она стояла на краю плато, глядя на пейзаж внизу. Покатые зеленые холмы плавно переходили в долину. Она услышала мои шаги, но не обернулась.
Я топтался рядом с ней, не зная, как ее утешить.
— Я знаю, что тебе страшно, и… и три дня — это очень мало, но…
— Два дня, — перебила она меня. — Два дня в лучшем случае. — Ее губы дрожали. — И это еще не самое худшее.
— Что может быть хуже? — возразил я.
Я видел, что она борется с подступающими слезами, но внезапно Эмма сломалась. Опустившись на землю, она разрыдалась. Я встал рядом с ней на колени и обхватил ее обеими руками.
— Прости, — произнесла она и трижды повторила это слово срывающимся голосом, в котором слышалось отчаяние. — Тебе лучше было уйти. Я не должна была позволять тебе остаться. Но я была эгоисткой… ужасной эгоисткой!
— Не говори так, — произнес я. — Я здесь… я здесь, и я никуда не уйду.
Мне показалось, что от этих слов она расплакалась еще сильнее. Я прижался губами к ее лбу и целовал ее, пока не почувствовал, что буря стихает. Она уже не рыдала, а тоненько всхлипывала.
— Пожалуйста, поговори со мной, — попросил я. — Скажи мне, что случилось.
Прошло несколько минут, и она выпрямилась, вытерла глаза и попыталась взять себя в руки.
— Я надеялась, что мне никогда не придется об этом говорить, — произнесла она, — что это не будет иметь значения. Ты помнишь, в ту ночь, когда ты решил остаться с нами, я сказала, что тебе, возможно, уже никогда не удастся вернуться домой?
