Год Людоеда. Время стрелять - Кожевников Пётр Валерьевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Ага, так-то оно так, все они ему вячат примерно одно и то же — а сами? Он что, по их раскладу, напрочь слепым родился? Или у него уже собственная жопа стала такая бесчувственная? Они думают, Колька когда-нибудь забудет, как те же менты не один раз его хором в дежурке тарабанили? А Носорог со своими клиентами что с ним вытворяли? Ну ладно, Виктор Казимирович хоть своих корешей на бабки разводил и Махлаткину в принципе нормально отстегивал. Да и за новеньких положенную долю засылал. А чужие мужики, которых он на самосъеме кадрил, — от них он сколько раз чуть живым сдрискивал!
Ладно, пусть все они победят со своими правильными наставлениями, и он уйдет в глухую завязку. Хорошо, ну а как ему тогда жить-то? В натуре, пойти да в школу записаться? А что он там будет делать? А на хера ему, спрашивается, все эти задачки и диктанты? Да он, если захочет, любого профессора на бабки кинет, да еще и на его хату бандюков наведет!
Вот то-то и оно, что только на себя Кольке и остается надеяться! Ну а дальше-то как быть? Вон Федор Данилович говорит: «Сгниешь ты, Махлаткин, к двадцати годам от СПИДа!» А что, он разве и взаправду до двадцати лет жить собрался? Кто это такую глупость сказал? Зачем ему это надо? Поживет, покумарится, да и хватит! Как говорится, хорошего понемножку! Дальше-то, после двадцати лет, чего там интересного может быть? Вон эти старики по Гостинке шастают, малолеток мандят. На них только посмотришь, так сразу блевать тянет!
Да он, между прочим, и не стремится взрослеть! Если бы ему сейчас сказали: проживешь еще только десять лет, но таким же пацаном, не взрослея, — он бы на такие условия тотчас согласился! Ну не в кайф ему волосеть, как все эти мужики! И голоса такого грубого ему не надо! И такого живота! И такой жопы! И таких пальцев на ногах с кривыми ногтями!..
Конечно, самое клевое — это суперкиллером заделаться! Ага, где-нибудь под землей себе офис оборудовать, чтобы никто никогда туда даже и добраться не смог! А в офисе всякого оружия затарить, вплоть до ядерной бомбы, чтобы уже вообще никого, в натуре, не бояться! Если что, какая серьезная опасность вдруг возникнет — так сразу даю предупреждение: только троньте меня, суки позорные, я вам сразу и «Медного всадника», и Эрмитаж разметелю! Так что пусть они наперед крепко подумают, наезжать на Коляна или лучше каким другим полезным и безопасным делом заняться.
А как он будет людей мочить? О, это будет каждый раз очень классно! Колька незаметно затаится где-нибудь на заброшенной стройке, свой лазерный прицел настроит и будет ждать, а как увидит своего заказанного барыгу или депутата (этих-то почему лучше, потому что за них клевые бабки максают!), и только — джи! — все, готов! Нет, обязательно надо второй выстрел, контрольный! Второй раз — джи! Теперь все!
А однажды Махлатке его собственного батяню закажут. Ведь все то, что Жанка про его отца галчит, — это брехня собачья, а папаня его жив-здоров и серьезными делами занимается, денег у него — мама не горюй! У него и машина — супер, и прикид как на витрине! Ну так вот, отец-то себе едет, клевый музон слушает и ничего о нависшей над ним смертельной опасности даже и не подозревает. А Колька сидит себе в укромном месте и держит батю под лазерным прицелом. Ну, такой, от которого еще красная точка светится! Ага, как в кино! А пули у него такие, что любую мишень на куски, как газету, разрывают!
Сидит, значит, Колян, сидит, и вдруг… А что вдруг? Ну как, от кого это он вдруг узнает, что у него на прицеле родной папаня засветился? А как?! Наверное, должен быть какой-нибудь тайный знак? А какой? Ну что-нибудь в одежде или на лице, родинка там какая или глаза. Что-то такое ведь должно же быть особенное, единственное, чтобы сын мог своего отца узнать? Глаза, ну да, глаза! «Он так вдруг на меня посмотрит, то есть не то что чисто на меня, а просто как бы в мою сторону. А я-то сижу довольно далеко, так что простым глазом и не увидеть. Да, а он вот так смотрит, будто прямо мне в глаза, — так получается, что якобы прямо в глаза смотрит. А глаза, наверное, на мои очень похожие. Ну да, точно, похожие как две капли воды!
Короче, сижу я в своей засаде, наблюдаю за своим клиентом и понимаю, что он и есть по жизни мой родной папочка. Так как же я его могу теперь убить? А если я его не убью, то, значит, мои хозяева прикажут тогда, чтобы меня самого замочили. А то как же? Заказ-то не выполнен!
Значит, отец-то только посмотрел на меня и дальше поехал, а я остался и сам себе думаю: правильно ли я сделал? Да ну, конечно правильно! И тут я объявляю мафии войну и всех их одного за другим валю».
Коля, кажется, окончательно проснулся, открыл глаза и осмотрелся. Он все так же лежал на своей кровати в больничной палате, а напротив него съежился под цветастым одеялом, выделенным Данилычем из гуманитарки, Петька Желтый.
— Петруха, пожар! — закричал Коля, поднял ноги и начал ими быстро делать «велосипед», пытаясь таким образом сбросить с себя одеяло. — У тебя подушка горит!
— Не свисти, Лохматка! — не открывая глаз, среагировал Бросов. — Слухай, Колян, скажи, а это что, в натуре, правда круто, когда тебя мужики в жопу пидарасят? Ну ты, к примеру, к этому делу ради кайфа пристрастился?
— А ты думаешь, Желтый, я поначалу врубался в то, что со мной мужики делают, которым меня маманя на ночь сдавала? Думаю, что в первые разы я вообще ничего не понял, да и забыл уже про это, — тогда у меня еще памяти не было! А вот что помню об этом, так мне все казалось, что мне в очко почему-то все какие-то палки засовывают.
Одеяло сползло с Махлаткина и упало на пол, он прекратил «велосипед», дотянулся ногами до спинки кровати, сунул стопы между металлическими трубками и начал изгибаться.
— Хочу акробатикой заняться!.. Ну вот, я так матке потом и жаловался: чего это они в меня своими палками тыкают? А мать говорит: «Да это к тебе ночью врачи приходили и специальные такие вещи с тобой делали, чтобы ты лучше какал». А я ей говорю: «Да мне чего-то все больнее какать-то, вон и кровь опять идет». А она все свое талдычит: «Потерпи, сынок, ты уже не маленький, потерпи, и все пройдет!»
— А чего, ты сам-то разве за мужиками не бегал? — Петя поднял голову, широко раскрыл свои красивые глаза и изобразил наивное удивление. — Мне Любка, правда, как-то прокололась, что ей на поездах тоже всю задницу разворотили, так она говорила, что все это говенное дело только из-за денег и терпела. А ты, Махлатка, много на этой теме зарабатывал? По чем один сеанс в дупло?
— Прикалываешься? — Махлаткин сел на кровати и начал осматривать свое худое, истерзанное тело. — А я-то откуда знаю, меня что, трахали, что ли? Ты чего, не видишь, что я еще целка?
— Да нет, мне это по правде интересно! — оживился Желтый. — Ну как это вообще бывает? Чего, тебе хер прямо в задницу вгоняют? Больно, наверное?
— А куда же еще? В ухо, что ли? Да! По самые помидоры! — недоверчиво откликнулся Коля. — А ты попробуй! Тебе глиномеса подогнать? Вначале будет малёхо больно, а зато потом — кайф! Вечный кайф!
— He-а, я пока еще подожду! — Бросов тоже вылез из-под одеяла, сел на кровати и часто заморгал глазами. — Чего-то у меня шнифты после сна запотели!
— А тебя что, Петруха, бандюки даже ни разу не трахнули? — Коля облокотился о подоконник, рядом с которым стояла его кровать, и посмотрел в окно, за которым развивалось мутное городское утро. — Для чего ж они тебя у себя столько времени держали, заместо собаки, что ли?
— Да они там только телок каждый день тарабанили, а до меня, может быть, просто дело не дошло, — Бросов начал часто тереть глаза. — А на что я им вообще-то сдался? Буферов у меня нет, жопа, вон смотри, меньше их кулака!
— Ты не скажи, Желтый, у некоторых менов такие запросы бывают, что и твоя жопа сгодится! — Махлаткин наблюдал за тем, как остановился трамвай, в который сразу стали ломиться люди, даже не давая никому возможности из него выйти. — Одним надо, чтобы ты им просто подрочил, другим — отвафлировал, а третьи и сами не знают, чем с тобой заняться, — бабы-то им, видать, надоели, а к пацанятам они еще не пристрастились, вот и фантазируют, а ты заодно с ними инженеришь.
