Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
— СТОЙТЕ! — неистово провопил Танкред. — Остановитесь! Мы не давали сигнала к нападению!
Но атакующие, число которых с каждой секундой всё увеличивалось, либо не слышали, либо, что более вероятно, не обращали внимания на призывы своего военачальника и с ещё большим жаром орудовали мечами, беспорядочно разя на своём пути всё, что движется: мужчину, женщину, священника, ребёнка, и забрызгивая кровью как чистую черепичную дорожку, так и стены зданий. Приступ тошноты подступил к горлу Жеана, когда прямо перед его глазами пролетела чья-то голова, изуродованная до неузнаваемости ударом тяжёлого боевого меча, но в конце концов он, набравшись смелости, погнал Лилию в самое сердце бойни, пробиваясь сквозь тесное столпотворение. Улица была узка, и потому давка неимоверна.
— Остановитесь! Вы христиане, а не варвары! Остановитесь! Вы обезумели! — что есть мочи, выкрикивал Жеан в попытке утихомирить безосновательную агрессию собратьев и не быть расплющенным.
В тот же миг мощный удар меча обрушился на него сбоку. Резкая боль поразила тело. Не в силах удерживаться в седле, Жеан бессильно грянулся оземь.
— Это всё… — сквозь пелену бреда прохрипел он, и губы его лихорадочно зашевелились в молитве.
Проглатывая вместе с кровью, а то и вовсе пропуская некоторые слова «Pater noster», Жеан не отрывал взора от белокаменного храма, куда один за другим врывались боевые товарищи, привлечённые его несметными богатствами, и только один крестоносец, с узким лицом и выбившейся из-под шлема светлой прядью волос, не отрываясь, смотрел на корчащегося от боли юношу.
Рон!
Выражение лица мужчины было по-прежнему до отвращения холодно, однако вместе с тем чуть уловимый страх читался в его лукаво прищуренных серых глазах. Только сейчас Жеан вспомнил, как всё утро Рон что-то оживлённо обговаривал со своими бойцами, которых в его отряде — Отряде Золотой Лисы — насчитывалось более пятидесяти. Кажется, теперь он догадался, кто стоит за этим чудовищным недоразумением.
«Он хочет добить меня… Но толпа рассеялась, и он не сможет скрыть от посторонних глаз плоды своих злодеяний. И зачем, если всё и так решено?»
— Господи… Не дай мне устрашиться смерти…
Жеан попытался взглянуть на мозаику с изображением Христа, украшавшую двери храма. В таком состоянии его не тревожила вероотступность Православной Церкви. Перед глазами поплыли размытые круги.
Отзвуки битвы начали глохнуть в ушах Жеана, и он провалился во тьму.
Комментарий к 3 часть “Византия”, глава IV “Фессалоники”
Даёшь описание Фессалоник — наконец-то! Приторно-утопическое, но всё же…
Если будут идеи, какие-то пожелания, напишите в отзыве.
========== 3 часть “Византия”, глава V “Луиза. Богомерзкое вероломство” ==========
Что-то тёплое и мягкое коснулось лба Жеана. «Я в Раю!» — было его первой мыслью, и, превозмогая боль, сковывающую продрогшее тело, он с трудом приоткрыл глаза.
— Кто ты? — промолвил Жеан, завидев в свете тлеющей свечи на своём ложе чей-то изящный, почти воздушный силуэт, отливающий серебром, и невольно залюбовавшись им. — Глупый вопрос! Ты Божий ангел… ты пришёл отозвать меня в небесную обитель.
В ответ ангелоподобное существо залилось прелестным мелодичным смехом, убирая руку со лба Жеана.
— Не узнал, не узнал Луизу, Божий воин! Но ничего. Ничего. Ты ещё слаб, но будешь жить.
— Луиза! — ахнул Жеан, не помня себя от радости. — Это правда ты?! Какое облегчение. О Мария!
— На всё воля Божья, — невозмутимо ответила женщина, поправляя белую вуаль, покрывающую её длинные льняные волосы. — Он хочет, чтобы ты остался в живых, вероятно, для какой-то великой цели. Колющий удар был действительно силён, и, ни к чему лукавить, ты бы не выстоял без покровительства Отца Небесного.
Шумное ликование охватило Жеана. Менее всего ему хотелось прерывать своё земное существование здесь, на землях Византии, да ещё в столь бесчестном, совершенно ненужном бою. С непомерной отдачей, со всей горячностью и искренностью, Жеан боготворил Луизу за оказанные ему, тяжело раненному, внимание и заботу — она была поистине прелестным существом. На редкость отзывчивая, кроткая, учтивая, Луиза не оставляла на произвол судьбы ни единого раненого, а случись с боевым товарищем ужасное — не винила никого и ничего, кроме себя и собственной недобросовестности. Она отличалась не только душевной, но и телесной красотой. Несмотря на немолодой возраст, была отлично сложена — не толста и не худощава, черты бледного лица — плавны и аккуратны. Глаза, опушённые густыми ресницами, мерцали, подобно двум кристально-чистым озерцам в лунную ночь, и дополняло поистине ангельский образ белое шёлковое платье со множеством кружев и оборок. Луиза не носила ни бус, ни браслетов — лишь маленький золотой крестик поблёскивал на её роскошной груди. Она приходилась женой Эмихо, и нередко Жеан жалел эту смышлёную рослую целительницу, когда тот обходился с ней слишком жестоко.
Нежная Луиза и сварливый, самолюбивый Эмихо были полнейшими противоположностями. По всей видимости, брак их являлся вынужденным. У них не было детей, и, возможно, именно поэтому женщина относилась к раненым с такой трепетной заботой. Но Эмихо не понимал этого и воспринимал поведение Луизы как кокетство, пристально следя за тем, чтобы в постели её не очутилось кого-то, кроме него (покрытие головы являлось одной из мер безопасности). Сам же, разумеется, не считал необходимым хранить христианское целомудрие, сношаясь с утончёнными красавицами-византийками и бесстыдно рассказывая о своих похождениях не только соседям по шатру, но и самой Луизе.
— Всё равно… сам Спаситель движет твоими умелыми руками, Луиза.
Лицо женщины осветила застенчивая улыбка, лестные слова Жеана смутили её.
— Сколько погибших? — внезапно полюбопытствовал он.
— Немного. Могло быть и больше. — Она болезненно поморщилась.
— Я бы стал одним из них, если бы Рону представилась возможность добить меня тогда, — мрачно заметил Жеан.
— Рону? Подожди… это, верно, какая-то ошибка. Либо ты обознался, либо Рон нанёс тот удар случайно. Мой муж много лет знаком с ним и готов поклясться: Рону нет равных в доблести и чести. Да и сама я, признаться, не могу припомнить, чтобы он был уличён в каком-либо богопротивном поступке.
— Да-а?! — воскликнул Жеан, разом утратив самообладание и позабыв о боли. — Тогда почему он возглавил то гнусное нападение, почему изгалялся над ни в чём неповинными людьми, среди которых были и женщины, и дети, наравне с прочими нечестивцами?!
— Ты уверен? Может, он, напротив, хотел остановить их?
— Я не слеп. Рон мчался впереди всех, с удвоенным неистовством нанося всё новые и новые удары. И что-то мне подсказывает, его мародёрской шайкой овладела отнюдь не праведная жажда очищения.
— Но что же тогда? — изумилась Луиза.
— Блага. Как ты не понимаешь? Волки в овечьих шкурах затопили кровью мирный христианский город. Воистину, их учение искажено ересью, но мы не имеем права совершать насилие над теми, кто слабее нас, кто не обучался боевому искусству. Таков удел варвара! К тому же, их соображения совести, целиком порабощённые жаждой наживы, не отвратили бы даже от нападения на единоверцев! Я разочарован и… Ах! Этот человек, этот слепой и глухой человек из сна, — был не кто иной, как я! Послушай, Луиза…
«Луиза? Жеан очнулся?» — перебил Жеана взволнованный женский голосок, раздавшийся со стороны выхода из шатра. Подняв голову с ложа, Жеан завидел пред собой Кьяру, до сих пор облачённую в перепачканное кровью и грязью рыцарское платье. Лишь вместо бармицы на её голове красовался платок.
— Тебе лучше? — не дожидаясь ответа Луизы, спросила она Жеана.
— Пожалуй… — задумчиво протянул тот.
— Мы можем остаться наедине? — обратилась Кьяра к Луизе, и целительница охотно исполнила просьбу, покинув помещение.
— Это было просто ужасно! — заявила Кьяра безо всякого предисловия, бесцеремонно взгромождаясь на постель к Жеану и едва не задевая подсвечник на табурете. — Я понадеялась, что Его Сиятельство без лишних раздумий вышвырнет этих головорезов из нашего лагеря, но всё провернулось иначе! Он, как выяснилось, «не намерен лишать Христово воинство его силы». Хотя Танкред настаивал на обратном… они обязаны были подчиниться ему, как военачальнику, но не сделали этого! И заслуживают строжайшего наказания! Но Боэмунд и слушать не пожелал, понимаешь! Так и сказал: «Не лишу воинство его силы!» Позор, срам, бесчестье… Если так дальше пойдёт, что станет с нашим войском? Мы — поистине великая сила, такая сила, какой не сыщешь на всём белом свете, клянётся Боэмунд. Представь, что будет с такой силой, что будет с Востоком, если ею завладеет Лукавый!
