Лето страха - Паркер Т. Джефферсон (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Наконец Мартин потянул меня за воротник рубахи. Револьвер, приставленный к моему затылку, сопровождал все мои вынужденные действия.
— Ради Бога, Рассел, я же предоставляю тебе поистине уникальную возможность.
Я едва стоял, ощущая, как по всему телу растекается боль. В ушах от удара звенело, шею ломило.
— А теперь вытаскивай ее и неси вверх по холму, — сказал он. — Я брошу камень тебе в спину, когда захочу, чтобы ты повернул.
— Зачем?
— Лучше не спрашивай зачем, Монро. Делай то, что тебе сказано, или я брошу твою задницу в тюрьму, и ты будешь сидеть и слушать, как тикают часы, — день за днем. У тебя появится предостаточно времени, чтобы подумать о своей защите, и об Изабелле, и о том, как ты оплатишь адвоката и эту свою хибару на сваях. Или — вытаскивай Элис, взваливай ее себе на хребет и при на тот чертов холм.
Револьвер оставил в покое мою голову. Мартин указал мне на морозильник. Я посмотрел сквозь дымку на лицо Элис.
Если богоявление есть миг открытия или понимания сути жизни, то открытие, которое я в себе обнаружил, вовсе не явилось ни богоявлением, ни озарением, — а еще большей слепотой, чем любой род видения, ибо не прояснило ничего и не принесло мне никакого облегчения. И пришло это открытие не через мозг, а из каких-то глубин моего естества — из земли и камня, из крови и рождения, из плоти и крови. И вовсе не из страха перед нашей системой уголовного судопроизводства я предпочел избежать той последовательности событий, которую подбросил мне Мартин и которая фактически диктовалось бы верой, близкой к религиозности, — в общем-то, я готов бросить себя в пасть нашего общества с целью доказать собственную невиновность! Но в тот момент я раскрыл в себе гораздо более примитивное существо, чем ощущал обычно: волею обстоятельств я возмечтал о насущном. То, в чем я нуждался больше всего, чего всего сильнее хотел в тот конкретный момент, сводилось лишь к отысканию практичного и действенного способа спасти свою собственную дрожащую шкуру.
Едва ли на сердце Иуды было тяжелее, когда он запечатлевал свой прощальный поцелуй, нежели у меня в тот миг, когда я приступил к выполнению приказания Мартина.
Я принялся извлекать из морозильника Элис Фульц. Когда я дернул ее к себе, прядь заледеневших волос отломилась и, щелкнув, стукнулась о стенку. Я взвалил Элис себе на плечо и, с трудом передвигая ноги, стал подниматься в гору. Ее талия покоилась на моем левом плече, и мне пришлось вытянуть обе руки, чтобы ухватиться за ее твердые ледяные лодыжки. Я видел ее правую руку, покачивающуюся в темноте. Ее левая рука постукивала меня по затылку, как жуткое напоминание о том, что с ней случилось, а где-то далеко справа от себя, уголком глаза, я видел ее бледные пальцы, упруго покачивающиеся при каждом моем движении.
С каждым новым шагом, пока я восходил на вершину, я все более отчетливо понимал: многое в моей жизни после этой ночи должно будет измениться. Это ужасное шествие — та четкая разграничительная линия, которая отделит мое будущее от всего, что было ранее. Две жизни, две силы не смогут одновременно сосуществовать во мне, это я знал точно. Придется выработать новые правила, придется создать какие-то альтернативные системы, необходимо будет внести значительные поправки, вступить в выгодные сделки, предложить уступки, подписать соглашения. Отныне моя душа будет принадлежать уже не мне, но и этой женщине, и этим мужчинам, и этой ночи. Никогда я даже представить себе не мог, что буду вынужден за столь ничтожную цену пройти подобное испытание.
Я молился, пока всходил по склону холма (если, конечно, может быть названо молитвой мое невнятное, отчаянное бормотание), лишь о том, чтобы во мне сохранилось хоть что-то из моей старой жизни, что-то, что я смог бы потом распознать и вспомнить, а если понадобится, в минуту крайней необходимости смог бы уцепиться за это «что-то», а не только за ужас и стыд.
С талии Элис мне на плечо скатилась струйка ледяной жидкости — ничего более холодного этот мир мне еще не предлагал.
С юга катился к нам туман, и вскоре мы погрузились во мрак каньона. Восходя все выше и выше, все больше углубляясь в густые сухие заросли кустарника, я все отчетливее слышал звуки шагов трех пар наших ног. При каждой новой капле влаги, которая падала с подтаивающего тела Элис, я всякий раз ощущал острую боль и — вздрагивал.
Прямо передо мной все так же маячил фонарь видеокамеры.
Наконец галька ударила мне в спину, и я свернул влево, шагнул в глубь оврага, в заросли дубов, бузины, шалфея и опунции. Мои ноги горели. Я ступил под полог зеленых ветвей. И тут же споткнулся и упал. Элис сорвалась на землю и сразу замерла, подобно громоздкой детской игрушке, — уткнувшись лицом в заросли кактусов. Лампа над видеокамерой погасла, и я, стоя на четвереньках, наконец получил возможность немного отдышаться.
— Ну что ж, Монро, для начала неплохо, — услышал я позади себя голос Мартина. — А теперь вставай и пошли назад, к гаражу. Нельзя же копать могилу без лопаты.
Я копал не меньше двух часов, и все еще было неглубоко. Марти предложил мне перчатки, которые и в самом деле немного помогли. Пришлось сходить в гараж за киркой, поскольку почва оказалась настолько твердой, что лопата попросту отскакивала от нее.
Нас окутал туман. Луна исчезла. Вокруг Элис образовался темный круг. Кейес снимал на пленку почти все. Ощущение было такое, что я попал в ад, и я потратил минут двадцать на то, чтобы определить — стоя по пояс в яме и долбя киркой камень — точный момент собственной смерти. Как мог я пропустить его? Оставалась какая-то толика веры, что происходящее — просто жесточайший ночной кошмар, от которого я очень скоро пробужусь.
«Лихорадка, — подумал я. — Это, должно быть, лихорадка».
Но чем глубже становилась яма, тем, как ни странно я лучше чувствовал себя! Происходящее становилось все более реальным, и, пока пот заливал меня, затекая даже в перчатки, я пытался разрешить один вопрос: а что если — вдруг, — когда последний ком земли упадет на то, что было когда-то Элис, Мартином и Кейтом, и погребет всю эту проклятую жизнь, я снова стану самим собой, снова обрету себя?! Волна небывалого оптимизма захлестнула меня. И позволила мне сосредоточиться на отдельных фрагментах кошмара — на том безумии, которое заставило Мартина Пэриша — несомненно помимо его воли — засунуть тело Элис в мой морозильник, на его убийственной страсти к Эмбер Мэй, на том способе — каком-то способе — любом способе, — которым я мог бы добиться, хотя бы в малой степени, искупления за все случившееся этой ночью. Именно в тот момент И в том самом месте я поклялся, что не позволю ни малейшей частице всего этого бреда и ужаса коснуться Изабеллы, что, если я должен буду отдать свою жизнь — и уж конечно, любую чужую, — отдам, но не допущу, чтобы ее поразило смертоносное безумие этой ночи. В тот момент мне казалось совершенно ясным, что Изабелла — единственное светлое пятно, оставшееся в моем мире, и что она должна быть — во что бы то ни стало — ограждена от этой заразы, от этой длящейся вот уже два десятилетия болезни, поразившей и Эмбер, и Мартина, и Грейс, и — с очевидностью — меня самого. Я взглянул на заляпанные грязью туфли, почти ожидая увидеть вместо них копыта.
«Никогда, — подумал я, — никогда, Иззи, я не позволю, чтобы все это испачкало тебя. И, даже если я умру, не совершив ничего другого, кроме приготовления могилы для жертвы зла, я умру с тайной улыбкой на устах. Клянусь тебе. Обещаю. Клянусь».
Едва я произнес эту безмолвную клятву, как на меня словно прозрение нашло, и я осознал, что существуют вопросы, на которые мне необходимо получить ответы.
К тому времени я уже на четыре фута опустился под землю. Рукавом окончательно провонявшей рубахи смахнул пот со лба. Кейес сидел на камне, положив видеокамеру на колени. Я посмотрел на Мартина.
— Итак, за какую же кучу денег я убил ни в чем не повинную женщину? — спросил я.
