Прогулка среди могил - Блок Лоуренс (читаемые книги читать .txt) 📗

— Ах, вот вы о чем. — Я подумал. — Должно быть, вернусь к себе. Я весь день был на ногах. Хочу принять душ и переодеться.

— Пойдете домой пешком? Или поедете на метро?

— Ну, пешком я не пойду.

— Давайте я вас подвезу.

— Это необязательно.

Он пожал плечами.

— Не могу же я сидеть целый день сложа руки, — сказал он.

В машине он спросил, где находится эта пресловутая прачечная, и сказал, что хочет на нее взглянуть. Мы поехали туда, он остановил свой «бьюик» напротив и заглушил мотор.

— Вот мы и сидим в засаде, — сказал он. — Так это называется, да? Или так говорят только по телевизору?

— В засаде обычно сидят по многу часов, — ответил я. — Очень надеюсь, что сейчас в этом нет надобности.

— Нет, я просто хотел постоять тут несколько минут. Не знаю, сколько раз я проезжал мимо этого места. И мне ни разу не приходило в голову остановиться и позвонить. Мэтт, вы уверены, что это те же самые типы, которые убили двух женщин и изувечили девицу?

— Да.

— Потому что тут это было ради денег, а там — только... как бы это сказать? Ради удовольствия? Ради развлечения?

— Знаю. Но сходство слишком уж разительное. Это должны быть те же самые люди.

— А почему я?

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать — почему именно я?

— Потому что торговец наркотиками — идеальная мишень. У него много наличных и есть основания держаться подальше от полиции. Мы об этом уже говорили. А у одного из этих типов бзик насчет наркотиков. Он все спрашивал Пэм, не знает ли она кого-нибудь из торговцев и не принимает ли наркотики сама. Он явно на этом сдвинулся.

— Это ответ на вопрос, почему торговец наркотиками. Но это не ответ на вопрос, почему я. — Он подался вперед и облокотился на руль. — Кто вообще знает, что я торгую наркотиками? Меня никогда не задерживали, мое имя не попадало в газеты. Мой телефон не прослушивается, микрофонов в доме нет. Я точно знаю, что соседи представления не имеют, чем я зарабатываю на жизнь. Агентство по борьбе с наркотиками занималось мной полтора года назад, но закрыло дело, потому что у них ничего не вышло. А Полицейское управление Нью-Йорка, я думаю, даже не знает о моем существовании. И если какой-то дегенерат, любитель убивать женщин, решил, чтобы разбогатеть, кинуть торговца наркотиками, то откуда он узнал про меня? Вот что я хочу знать. Почему именно я?

— Понимаю, что вы хотите сказать.

— Сначала я думал, что мишенью был я сам. Ну, что с самого начала кто-то решил на меня наехать и немного потрясти. Но у вас получается, что это не так. Что все дело в нескольких психах, для которых насиловать и убивать — это способ оттянуться. Потом им взбрело в голову попутно разжиться деньгами, они решают прихватить какого-нибудь торговца наркотиками и выбирают меня. Это означает, что я ничего не смогу узнать, если наведу справки о своих партнерах — вдруг кто-нибудь из них считает, что я его нагрел на какой-нибудь сделке и что таким способом он со мной расквитался. Я не хочу сказать, что среди торговцев этим товаром нет сумасшедших, но...

— Нет, я понимаю. И вы правы. Вы стали мишенью случайно. Они искали торговца наркотиками, а вы и есть торговец наркотиками, и они это знали.

— Но откуда? — Немного подумав, он сказал: — У меня тут была одна идея.

— Говорите.

— Не думаю, что в этом есть большой смысл. Но, насколько я понимаю, мой брат на собраниях рассказывает о своей жизни, верно? Он выходит вперед и рассказывает всем, что делал и к чему это привело. И, насколько я понимаю, говорит, в частности, чем зарабатывает на жизнь его брат. Правильно?

— Ну, я знал, что у Питера есть брат, который торгует наркотиками, но я понятия не имел, как вас зовут и где вы живете. Я даже не знал фамилию Пита.

— А если бы вы его спросили, он бы вам сказал. И так ли уж трудно выведать все остальное? «По-моему, я знаком с вашим братом. Он живет в Бушвике?» «Нет, в Бэй-Ридже». «А, ну да. На какой улице?» Не знаю, может быть, это уж я чересчур.

— Пожалуй, чересчур, — сказал я. — Вы правы, на собраниях «АА» можно встретить всяких людей, и серийный убийца тоже может туда прийти. Видит Бог, многие из самых известных убийц были алкоголиками и совершали все свои убийства в пьяном виде. Только я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь из них бросил пить и вступил в общество.

— Но это возможно?

— Наверное, да. Мало ли что возможно. Но если наши приятели живут здесь, в Сансет-парке, а Питер ходил на собрания в Манхэттен...

— Да, вы правы. Они живут в двух километрах от меня и вряд ли потащились бы в Манхэттен, чтобы навести обо мне справки. Когда я это говорил, я еще не знал, что они из Бруклина.

— Что вы говорили?

Он взглянул на меня. На лбу у него пролегла страдальческая морщина.

— Ну, когда я сказал Питу, чтобы он перестал трепаться на собраниях про мои дела. Когда сказал, что, может быть, поэтому они на меня и вышли, поэтому и выбрали Франсину. — Он взглянул в окно на прачечную. — Это было, когда он отвозил меня в аэропорт. Я просто не сдержался. Он за что-то меня отчитывал, не помню уж за что, и я ему выдал. Он посмотрел на меня так, как будто я ударил его под дых. Но потом сказал что-то, ну, в том смысле, что не обиделся, мол, он не собирается принимать это всерьез и понимает, что я это сгоряча.

Он повернул ключ зажигания.

— Чертова прачечная, — сказал он. — Что-то я не вижу, чтобы там стояла очередь позвонить. Поехали отсюда, а?

— Конечно.

Проехав квартал или два, он сказал:

— А что если он все время об этом думал и переживал? Что если это не давало ему покоя? Что если он подумал, что это правда? — Он быстро взглянул на меня. — Как вы считаете, не поэтому он сорвался? Потому что скажу вам прямо — если бы я был на месте Пита, мне бы этого хватило.

Когда мы были уже в Манхэттене, он сказал:

— Я хочу заехать к нему, попробую толкнуться в дверь. Не составите мне компанию?

Замок на входной двери пансиона был сломан. Кинен открыл дверь и сказал:

— Что и говорить, охрана надежная. И вообще отличное жилье.

Мы вошли и поднялись на второй этаж по лестнице, пропахшей, как во всякой трущобе, мышами и грязным бельем. Кинен подошел к двери, некоторое время прислушивался, потом постучал и позвал брата по имени. Никто не ответил. Он еще раз постучал, потом подергал дверь и убедился, что она заперта.

— Я боюсь того, что мы там увидим, — сказал он. — И уйти тоже боюсь.

Я нашел у себя в бумажнике просроченную кредитную карточку и с ее помощью отпер дверь. Кинен поглядел на меня с уважением.

Комната была пуста и в полном беспорядке. Простыни наполовину сползли на пол, на деревянном стуле навалена одежда. На дубовом бюро я заметил Библию и несколько брошюрок «АА». Ни бутылок, ни шприца видно не было, но на тумбочке у кровати стоял стакан. Кинен взял его и понюхал.

— Не знаю, — сказал он. — А как по-вашему?

Стакан был сухой, но мне показалось, что он попахивает спиртным. Хотя не исключено, что это было самовнушение. Не в первый раз я чуял спиртное там, где его нет.

— Не нравится мне, что мы роемся в его вещах, — сказал Кинен. — Пусть их у него почти нет, но он имеет право на личную жизнь. У меня просто стояла перед глазами эта картина — как он лежит весь синий с иглой в вене, понимаете?

Когда мы вышли на улицу, он сказал:

— Ну, деньги-то у него есть. Значит, воровать ему незачем. Если только не сорвется на кокаине, тут уж никаких денег не хватит, только он никогда не любил кокаин. Пит предпочитает средства посильнее — старается нырнуть как можно глубже.

— Могу его понять.

— Ну да. А когда у него кончатся деньги, он всегда сможет продать «тойоту» Франси. Документов на нее у него нет, но по каталогам она стоит восемь-девять косых, так что он наверняка найдет покупателя, который выложит за нее несколько сотен без всяких документов. Такая уж у наркоманов экономическая политика, им это кажется вполне разумным.