Бегство Квиллера - Холл Адам (книги без регистрации полные версии .txt) 📗

Он нажал клавишу.

— Да?

— Меня зовут Пепперидж. Мистер Чен сообщил мне ваш номер, потому что я близкий друг мистера Джордана. Могу ли я передать ему ваше послание?

— Скажите, пожалуйста, где он сейчас?

— Пока еще точно не знаю, но скоро мы с ним увидимся. (Она замялась, и я услышал только шуршание ленты.)

— Очень хорошо. Я хотела бы переговорить с ним, если у него будет такое желание. Это очень важно для меня лично. Кроме того, он должен знать, что Марико Шода пришла в ярость из-за этой истории со взрывом машины, которая позволила мистеру Джордану избежать встречи с Кишнаром. Она приказала казнить того, кто подложил бомбу в машину. Я могу сообщить ему гораздо больше, если он захочет поговорить со мной по телефону. Передайте ему это, пожалуйста.

— Обязательно передам. Но я пользуюсь полным его доверием, мисс Сайако, так что вы можете сказать мне все, что…

— Простите? Вы сказали — доверие?

— Я хочу сказать, что мне вы можете сказать все, что хотели бы сказать ему. Это совершенно безопасно.

(Она снова помедлила, на этот раз молчание длилось, дольше.)

— Мне очень хочется поговорить с ним лично. Передайте ему, пожалуйста.”

Щелчок.

— Она положила трубку, — сказал я. — Или ты?

— Совершенно верно. Она очень осторожна.

— Ты считаешь, я должен позвонить ей?

— Да. Если у нее нет какого-то официального положения, она не может вычислить, с какого номера ты ей звонишь. Раздался шелест подошв по сырой траве и женский голос:

— Прошу прощения, но уже девять часов. Больничный распорядок.

— Благодарю вас, — кивнул ей Пепперидж. Лужайка погрузилась в темноту. Когда мы подошли к веранде, основное освещение было уже выключено и горела только дежурная лампа.

— Проводить тебя до палаты?

— Да:

— Они не позволяют посещений после отбоя, но в случае необходимости я проберусь к тебе… Дело в том, что слова Сайако по телефону скрывают в себе значительно больше, чем ты можешь себе представить. — В коридоре стояла тишина, и он понизил голос. — У нас появилось возможность найти ахиллесову пяту у Шоды, и, предполагаю, нам удастся это сделать. Думаю, миссия увенчается успехом.

— С помощью “клопа”?

— Нет. С твоей помощью.

23. Одержимость

“Мне нужна его голова.”

Дымок от тонкой сигары доктора Израэля плыл в душном воздухе, серо-голубоватым облачком клубясь вокруг настольной лампы.

“В твоем распоряжении ровно двадцать четыре часа. И мне нужна его голова, ясно?”

Моя. Моя голова.

— Расскажите мне, — попросил я доктора Израэля, — об одержимости.

Он помолчал. Позади трудный день. Вечером привезли еще двух, покушавшихся на собственную жизнь, и я видел, как санитары двадцать минут назад бежали в палату, из которой слышались крики и плач женщины.

“Здесь не дом отдыха, — успел предупредить меня Пепперидж, — а линия фронта. Но старайся ни на что не обращать внимания.”

Теперь, наконец, воцарилась тишина, и доктор Израэль слегка расслабился, что было заметно по тому, как он сидел, скрестив свои короткие ножки, распахнув белый халат; тлеющий кончик его сигары светился в полумраке комнаты.

— Одержимость… — повторил он и улыбнулся. — Что я могу вам сказать о ней? Ну, существует она в реальности. Я имею в виду… — он сделал неопределенный жест худой угловатой кистью руки, — жена может сказать о своем муже, что он одержим гольфом, понимаете? Или же он может сказать, что его жена просто помешалась на диете, одержима ею или чем-то еще. — Он покачал головой. — Но это не одержимость.

Мне захотелось спросить: как он воспринимает меня? Мою голову?

Но не спросил.

— Понимаете ли, есть бесконечное количество проявлений одержимости. Человек может страстно увлекаться множеством вещей, но реальная его одержимость сфокусирована на некой абстракции. Ненависть. Месть. Жизнь. Смерть. Секс. Болезнь.

Здоровье. — Он пожал плечами. — Я знал человека, который был уверен, что у него рак желудка, хотя он подвергся всем обследованиям, и все они дали отрицательный результат. Но он все равно не успокоился! Он был уверен, что у него рак желудка. Почему? Может быть — нам так и не удалось выяснить — может быть, потому, что его отец умер от рака желудка, а этот человек плохо относился к своему отцу, и после смерти старика он стал настолько терзаться угрызениями совести, что решил подвергнуться тем же самым страданиям — о, конечно, на подсознательном уровне. — Усталая улыбка. — А то немногое, что, нам под силу, обращено именно к сознанию. Так что, — еще одно пожатие плеч, — он позвонил из таксофона в больницу, сказал, чтобы за ним приехала скорая помощь, после чего вытащил пистолет и выстрелил себе в живот. Дело в том, что ему отказали в полостной операции, поскольку отсутствовали показания. А теперь ему обязывают ее сделать, и он не сомневался, что найдут раковую опухоль. Мягкие шаги.

— Доктор Израэль?

— Да.

— С Мэри все в порядке? Он не обернулся.

— Да. Если она не предпримет еще одной попытки. Не спускайте с нее глаз.

Шорох халатика — медсестра ушла.

— Так нашли у него рак? — спросил я доктора Израэля.

— У него нашли только пулю. Вот это и есть одержимость. — Смертельное заболевание.

— Порой в самом деле. И часто. Один из моих пациентов мучился тем, что, как он считал, не нравится женщинам. Он отнюдь не был уродом, с ними он был мягок и добр, раскован в общении и богат — разве этого мало, чтобы привлечь внимание женщин? Но нет — кто-то в детстве сказал ему, что он маленький уродец-коротышка, и он жил с этим приговором — ведь дети порой бывают очень жестоки по отношению друг к другу. И этот человек тратил огромные деньги, укладывая в постель одну женщину за другой, дабы убедиться в собственной неотразимости, в результате чего он, в конце концов, получил СПИД и повесился. Вот это и есть одержимость, мания.

Вдали мелькнул белый халат и раздался тихий детский смех. Господи, как только кто-то может смеяться в таком месте?

— И вы ничего не можете с этим сделать.

— Да. — Он изменил положение ног. — Одержимость начинает постепенно овладевать человеком на скорости десять миль в час, потом доходит до пятидесяти, а затем до девяноста, и остановить эту гонку невозможно. И человек — вдребезги.

Двадцать четыре часа. Ее голос был записан на пленку три часа назад. То есть двадцать один час.

— Но, скажем, человек, обладающий силой воли, — сказал я, — достаточно умный, сообразительный, интеллигентный — неужели, попав под власть одержимости, он в конце концов теряет над собой контроль и гибнет?

— Вы слышали об Адольфе Гитлере?

“Принимал ли в этом деле участие и Гантер?” Голос на пленке был не ее собственный; я слушал в переводе на английском с акцентом.

— В той группе, что следила за “Краской Орхидеей”, — вспомнил я, — был европеец, типично тевтонского вида. Может быть, он и подложил бомбу. Звали его Гантер.

Включив запись снова, Пепперидж лишь молча кивнул, слушая голос.

“Где Кишнар? Я хочу, чтобы вы мне сообщили, где он. Передайте, что я даю ему всего двадцать четыре часа. Мне нужна голова этого человека.”

(Переводчик сделал ударение на последних словах.)

“Мы не обнаружили тело третьего агента, но его голова в картонной коробке была доставлена в мой офис.”

(Генерал-майор Васуратна. Из тайской военной разведки.)

— Часть их культуры, — сказал мне Пепперидж, пытаясь, как я понял, как-то прояснить ситуацию.

— Когда тебя прихлопнут, тебе уже плевать, как она выглядит.

Он выключил магнитофон и погнал опенку обратно

— Тесноватая комнатенка, не так ли? — В ней были кровать, покосившийся шкаф, стул с прямой спинкой, циновка, лампа, небольшое зеркало — и это вся обстановка. — Хочешь, чтобы я договорился о другой?

— Я не собираюсь торчать тут все время. Его желтоватые глаза остановились на мне.

— Я хочу тебе сказать, что мы нашли ее ахиллесову пяту — и это ты. Согласен?