Черный вечер (сборник) - Моррелл Дэвид (прочитать книгу .txt) 📗
— Совершенно верно, однако я не хочу встречаться с матерью. Она, скорее всего, мертва. Мне бы только узнать, усыновили меня или нет.
Бекки разочарованно качает головой, берет трубку и набирает какой-то номер.
— Это архив? Привет, Чарли, как жизнь? Я тоже в порядке. Слушай, к тебе тут приходил адвокат, хотел закрытые файлы посмотреть. Да, ты все правильно сделал. У меня просьба... Просто посмотри, есть там его свидетельство или нет, больше ничего. — Бекки передает дату, место рождения и фамилию усыновителей. — Да, подожду... — Кажется, минута тянется бесконечно. — Да, Чарли? Угу, спасибо огромное. — Она кладет трубку. — Мистер Вайнберг, ваших данных там нет. Вас не усыновили. Возвращайтесь к своей семье.
— Если только...
— Если только что?
— Возможно, усыновление было организовано не официально, а в результате личной договоренности между биологической матерью и усыновителями. Слышали о так называемом «сером рынке»?
— Слышала. В любом случае усыновление должно быть разрешено официально и документально зафиксировано. А еще... — Бекки нерешительно мнется. — Лучше попробую так объяснить. Сейчас детей на усыновление почти не отдают — из-за легализации абортов, широкого выбора противозачаточных средств. Однако даже в наши дни усыновляют только белых малышей европеоидного типа. Ни темнокожих, ни мулатов, ни азиатов, а лишь белых. А в тридцатые ситуация была совершенно иной. Забеременев, белые девушки стремились избавиться от ребенка. Не хочу вас обидеть, но...
— Все в порядке.
— Ваша фамилия Вайнберг, значит, вы еврей. И в тридцатые, и сейчас большинство пар, желающих усыновить ребенка, были протестантами и хотели малыша от матери-протестантки. Если бы вас отдавали на усыновление даже полулегально, вряд ли нашлось бы много желающих. Боюсь, в конце концов у вашей матери остался бы только один вариант...
— "Черный рынок"? — подсказываешь ты, чувствуя, как на виске начинает биться жилка.
— Да, продажа ребенка, что является нарушением аболиционистского закона. В таких случаях врачи и юристы наживаются на отчаявшихся стать родителями парах.
— А если у моей матери были шотландские корни?
Бекки растерянно качает головой.
— Хотите сказать, что...
— Еврейские пары, — хмуришься, вспоминая фамилии, мелькавшие на свидетельствах: Майер, Бегельман, Маргулис, Вайнберг.
— Думаете, они так хотели детей, что согласились...
— Да, усыновить протестантских малышей.
Все это только догадки. Единственное, что якобы связывает тебя с Мэри Дункан, — отказ, который она подписала в Редвуд-Пойнте за неделю до твоего рождения. Доказательство, прямо сказать, неубедительное, на суде такое не представишь. Даже большое число еврейских фамилий на выданных в Редвуд-Пойнте свидетельствах о рождении может иметь вполне невинное объяснение: на курорте привечали евреев, синагогу построили, подавали кошерную еду...
Почему же тебе так неспокойно? Что не дает заснуть и заставляет мерить шагами гостиничный номер? Как действовать дальше? Вернуться в Редвуд-Пойнт и еще раз расспросить шерифа Китрика? О чем? Он скажет то же, что и Бекки Хьюз: «Это все домыслы, мистер Вайнберг, а доказательств нет».
И тут тебя осеняет. Доктор Джонатан Адамс! Тот самый, который заверил не только твое, но и свидетельства всех рожденных в Редвуд-Пойнте детей. Ты ликуешь... потом одергиваешь себя. Доктора-то, наверное, нет в живых. Хотя почему, совершенно необязательно! Саймон и Эстер были живы еще три недели назад. Горло судорожно сжимается: Саймон и Эстер... Кто знает, может, доктор Адамс был их ровесником?
Где же его найти? Клиника в Редвуд-Пойнте закрылась еще в сороковые, так что доктор мог перебраться куда угодно. Рука машинально тянется к телефону. Год назад ты представлял на суде интересы молодой женщины, лишившейся зрения в результате преступной халатности офтальмолога. Сколько часов пришлось вести переговоры с представителями Американской медицинской ассоциации! До сих пор помнишь наизусть телефон их горячей линии.
— Справочная медицинской ассоциации, слушаем вас! — говорит бодрый мужской голос. — Доктор Джонатан Адамс? Такой не значится... Подождите, есть Джонатан Адамс-младший, акушер из Сан-Франциско. Рабочий телефон...
Быстро записываешь номер, и вот пальцы снова порхают по телефонным кнопкам. В медицине семейственность принята не меньше, чем в юриспруденции, да и сыновей часто называют так же, как отцов. Конечно, на свете много Джонатанов Адамсов, но то, что живущий в Сан-Франциско — акушер, вселяет определенную надежду.
Трубку берет секретарша.
— Доктора Адамса, будьте любезны.
— Он сейчас с пациенткой. Если желаете, оставьте свой номер.
— Да, пожалуйста... Только, думаю, доктор захочет поговорить со мной прямо сейчас. Скажите, что это касается его отца и клиники в Редвуд-Пойнте.
— Но у него пациентка....
— А вы попробуйте! Полагаю, он не станет ругаться!
— Ну, если вы...
— Уверен? Да, на все сто!
— Тогда подождите.
Через полминуты ты слышишь низкий мужской голос:
— Доктор Адамс у телефона. В чем дело?
— Я уже объяснил вашей секретарше: это касается вашего отца, клиники в Редвуд-Пойнте и того, что там произошло в тридцать восьмом году.
— Мне ничего об этом не известно. О господи!
В трубке раздаются короткие гудки.
Остаток дня уходит на поиски Джун Энгл. Кажется, она единственная ниточка, которая может привести к разгадке. Если бывшая медсестра жива, то наверняка на пенсии. Может, она состоит в какой-нибудь организации или выписывает журналы? Нет... Целый вечер на телефоне, а все без толку! Медсестра будто испарилась.
Незаметно подкрадывается вечер. Идти в ресторан не хочется, и ты заказываешь тушеную лососину прямо в номер. М-м, от стресса даже аппетит пропал.
Рискнуть и позвонить доктору Адамсу домой?
Трубку берет какая-то женщина.
— Он еще... Нет, подождите, кажется, подъехал.
Пальцы судорожно впиваются в трубку.
— Доктор Адамс слушает!
— Я уже звонил сегодня по поводу вашего отца, клиники в Редвуд-Пойнте и того...
— Ты, сукин сын...
— Доктор Адамс, не нужно меня оскорблять. Просто ответьте на несколько вопросов, и я оставлю вас в покое.
— Это телефонное хулиганство! За такое в тюрьму сажают!
— Не беспокойтесь, я адвокат и знаю законы. У меня частная практика в Чикаго.
— В Калифорнии ваша лицензия недействительна, вы не имеете права звонить мне и запугивать!
— Слушайте, зачем лезть в бутылку? Просто ответьте на несколько вопросов о клинике.
— Я не обязан с вами разговаривать!
— Похоже, вам есть что скрывать!
— Почему бы вам не... О клинике я ничего не знаю, — уже спокойнее говорит доктор. — Отец умер десять лет назад. Почему бы вам не оставить прошлое в покое?
— Не могу, пока во всем не разберусь, — настаиваешь ты. — В тысяча девятьсот тридцать восьмом году ваш отец подписал мое свидетельство о рождении. Мне нужно кое-что узнать.
— Например?
— Например, о нелегальных усыновлениях. — Слушая участившееся дыхание доктора, ты продолжаешь: — Думаю, ваш отец указал в моем свидетельстве заведомо ложную информацию. Биологическая мать нигде не фигурировала, родителями он сразу записал тех, кто меня усыновил. Усыновления фактически не было, поэтому и не возникло необходимости оформлять второе свидетельство о рождении.
— Боже милостивый! — шепчет Адамс.
— Так это правда?
— Откуда мне, черт возьми, знать? Когда отец закрыл клинику и уехал из Редвуд-Пойнта, я еще ребенком был! Даже если вас усыновили нелегально, я-то тут при чем?
— Правильно, ваш отец умер, значит, осужден быть не может. Да его и так бы не осудили за истечением срока давности. Но вас, доктор Адамс, мои вопросы взволновали, выходит, вам что-то известно. Вас за отцовские злодеяния не осудят, так что вы теряете, рассказав мне все как было?
