Месть - Гаррисон Джим (серия книг TXT) 📗

Но дороге в аэропорт он заехал к себе за Куклой и сумкой с вещами и наскоро выпил бокал вина, чтобы заглушить приступы трепыхания в животе. Он смеялся над собой, вспоминая годы в небе Вьетнама, Лаоса и Кампучии, – как закладывал виражи, часто на скорости вдвое выше звуковой, и как порой случалось обмочиться, уворачиваясь от ракеты. Или как вообще пришлось катапультироваться над заливом у Эглина [25], когда в «фантоме» замкнуло электропроводку и самолет загорелся, или как садился ночью на авианосец, рискуя промахнуться. Один его близкий друг погиб в Бока-Чика [26], возле Ки-Уэст [27], после сотни боевых вылетов в Юго-Восточной Азии. Жизнь на гражданке всегда казалась ему абсолютно безопасной, и внезапная угроза то изводила его, то возбуждала – выбросом адреналина, как бывает у всех млекопитающих.

Ближе к аэропорту небо Тусона казалось разбухшим и грязным, бледно-желтоватым от автомобильного выхлопа в час пик. Кассета застряла в магнитофоне, а когда он попытался ее вытащить, пленка размоталась, как спагетти, облепив все сиденье. Несмотря на кондиционер, в машине разило озоном, и он не мог дождаться, когда они с Мирейей поедут через горы. Он решил пропустить Дуглас и ночевку в гостинице. Они пообедают в Агуа-Приета, в знакомом ему ресторане, и к ночи доберутся до его домика возле Колонна-Марелас. Вдруг у Тиби есть друзья в Дугласе, и лучше побольше проехать за день, чем рисковать, что их застанут в отеле на месте преступления. Его друг, пилот "Аэромексико", утверждал, что Тиби замешан во всевозможных финансовых делишках, законных и незаконных, до масштабной контрабанды героина включительно. Добравшись домой в понедельник, он позвонит старому другу из военно-морской разведки и попросит проверить, что есть на Тиби в Вашингтоне. Хоть это не так уж и важно: Тиби ему очень нравился, и за три месяца они из случайных знакомых стали почти друзьями. Из-за последних трех недель, с Мирейей, его сильно грызла совесть, но он был невыносимо влюблен и держался за эту любовь, первую замечательную вещь в его жизни за много лет. На самом деле он был влюблен, как старшеклассник, ломающий голову, стоит ли прочесть возлюбленной сочиненные в се честь стихи, или она только посмеется. Он читает ей стихи, и женская склонность к романтике на мгновение оказывается вровень с его собственной, и они впадают в любовный экстаз, состояние, неотвратимо сдирающее с человека кожу, так что чувства его вновь свежи, сколько бы лет ни было влюбленному. Это случается везде – на школьной скамье и в доме престарелых: бесспорно случайное слияние двух душ и тел, часто оборачивающееся ужасом и несчастьем из-за выброса дотоле неизвестной энергии. Он невероятно давно не испытывал ничего подобного: он раз шесть серьезно влюблялся в разных женщин, от актрисы мадридского телевидения до недавней особы из Техаса, не считая женитьбы – они с женой были скорее близкими, любящими друзьями. Она была медсестрой на базе в Гуаме, девушка с фермы, из Индианы, и они поженились, движимые практически одной лишь ностальгией.

У входа на терминал "Бранифф" он дал носильщику десять долларов, чтобы тот приглядывал за машиной, и отправился прямиком в VIP-зал, где сидела Мирейя со стаканом напитка – настолько безупречно одетая и стильная, что дух захватывало. Он выпил "мартини" со "столичной", а Мирейя рассказала, что на всякий случай даже сдала в багаж сумку с одеждой, купленной в подарок сестре. Они сильнее бросались в глаза, чем думали: он – безупречно загорелый и подтянутый, с виду лет на пять моложе своих сорока одного (если не приглядываться к коже вокруг глаз), одетый небрежно и дорого, с "ролексом" на запястье. А она привлекала бы внимание практически где угодно, особенно среди понимающих людей, – скажем, в Риме, Лондоне или Париже. Она родилась в Мехико, в гватемало-барселонской семье, а училась в Лозанне и Париже. Большую часть своей жизни (ей было двадцать семь) она была холодна, нейтральна и во всем проявляла безупречный вкус, но под слоем этой патины пылала страстная и образованная молодая женщина. Она была чуть ниже его ростом, примерно пять футов восемь дюймов [28], и держалась с почти тревожащей грацией, так что когда она делала самые простые вещи – скажем, садилась в кресло в зале ожидания компании «Бранифф», закуривала, листала журнал, – на нее обращалось множество глаз. Вот и сейчас плотный немолодой мужчина с сафьяновым портфелем иногда поднимал взгляд от страниц «Форбса». Это был один из «лейтенантов», работающий вне Мехико, и она его не узнала. Когда они ушли, он незаметно последовал за ними, позвонил по телефону из машины и свернул на первый же съезд со скоростной магистрали.

В машине она была счастлива, резвилась, как девчонка, перематывала зажеванную кассету и пела любимые им гвадалахарские народные песни. Когда они выехали за пределы города, она взяла сумку с заднего сиденья и сменила строгий костюм от Баленсиаги на легкое летнее платье. Он сказал, что не может спокойно смотреть, как она при скорости семьдесят миль в час сидит в одном белье, а она сказала, тебя никто не просит на это спокойно смотреть, так что он свернул на проселочную дорогу с двумя колеями в траве, и они занялись любовью на капоте машины. С холмика, ярдах в четырехстах, за ними в бинокль "Цейсс-Икон" наблюдал человек. Он прислонился к неприметному пикапу и вздыхал каждый раз, как ноги Мирейи взметывались, опадали или охватывали мужчину. Он взял из холодильного ящика на заднем сиденье бутылку пива "Три креста", чувствуя, что его лихорадит так же, как этот горячий воздух, который дрожит и искажает вид в бинокль.

Он думает, что, будь тут сам Акула, тот взял бы из-под сиденья винтовку и застрелил бы их, как оленей или горных козлов, А пока что они завершают свои любовные игры, и рот женщины открывается в едва доносящемся смехе. Она танцует по кругу, и наблюдатель ругается, когда мужчина, выкрикнув что-то, бессильно опускается на землю. Он на секунду опускает бинокль и думает, что у гринго, спору нет, хороший вкус – тут есть на что посмотреть, а ведь он видел ее только единожды, когда Акула ездил на неделю в Дюранго навестить свою престарелую мать.

Вернувшись в машину, она сказала, что чувствует себя восхитительной шлюхой – вся потная, и влажные волосы прилипли к вискам. И как здорово ехать в машине, а то она уже много лет путешествует только самолетом. Он начал, словно параноик, беспокоиться из-за пикапа, едущего в четверти мили позади, – кажется, этот же пикап ехал за ними до того, как они остановились. Пикап свернул с шоссе в Бенсоне, и он отбросил беспокойство, но потом они проехали через Тумстон, и она закрыла глаза, думая, что за ужасное название у города [29]. Он вспомнил, как в возрасте десяти лет изготовил могильный камень для своей лошади – она запуталась в колючей проволоке изгороди и так покалечилась, что отцу пришлось ее пристрелить. Он написал на большом камне: «Сюзи, родилась в 1943, умерла в 1946. Здесь лежит добрая кобыла породы морган, любимая лошадь Дж. Кокрена, скорбящего о ее кончине». Последнюю фразу он взял из местной газеты, печатавшей некролога в разделе личных объявлений.

К семи они были в Дугласе, купили кое-каких припасов и переехали через границу в Агуа-Приета; он купил у седельника сумочку ей в подарок, и они пообедали креветочным супом и жареным кабрито – окороком козленка, с маслом, чесноком и свежим тимьяном. Он любил Мексику и спросил Мирейю о Дюранго, родном городишке Тиби, расположенном в горах Сьерра-Мадре. Она сказала, что Дюранго безнадежно вульгарен – сельскохозяйственно-шахтерский городок, не вошедший в путеводители, и именно потому он ей так нравится. Тиби пригласил его туда, на свое ранчо, через несколько месяцев – поохотиться. Мирейя сказала, что тамошние места напоминают Монтану и отдельные части Каталонии и Кастилии, что там куча куропаток и диких индеек – на ранчо, где она держит своих лошадей. Тиби построил там теннисный корт с глиняным покрытием и так довел ее с этим кортом, что она отказалась с ним играть, хотя он натренировал кое-кого из своих подручных с помощью теннисиста-профессионала, специально приглашенного из Мехико.