Циферщик (СИ) - Пихтиенко Андрей Николаевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Боже милостивый, спаси и сохрани!
22
Виктор и Катя с ужасом наблюдали, как Андрей, прервавшись на обращении к Богу и перекрестившись, вдруг упал на колени, схватился за голову и издал протяжный, нечеловеческий стон. Необъяснимые судороги шли по всему его телу, он брыкался, кричал. Это было похоже на приступ эпилепсии, но ни Виктор, ни Катя, не решались ни на миллиметр приблизиться к нему.
Виктор поднял пистолет и прицелился в Андрея. По телу бежали мурашки, он не знал, как на это реагировать и чего ожидать далее. Катя переместилась поближе к сохранявшему рассудок молодому человеку, стараясь спрятаться за ним. Наконец, Андрей замолк и распластался по полу, оставаясь недвижимым, не издавая ни звука. Совсем рядом с грудой чёрных мусорных пакетов, скрывающих труп Игоря.
Виктор изо всех сил старался побороть мерзкую дрожь в теле. Только вид беспомощной, хрупкой, казавшейся почти девочкой-подростком Кати, придавал ему сил. В порыве чувств он потянулся к ней. Катя забралась на диван, ответно прильнула к нему, прижалась всем телом.
— Стреляй в него! Он сумасшедший, видишь? — прошептала с гипнотизирующем внушением девушка.
Ободряющее тепло её тела и нервный, сбивающийся голос, в первое мгновение показались непреложной истиной. Но и вид Андрея — его лучшего друга, приковавшего к себе всё внимание своим рассказом, а сейчас без памяти лежавшего рядом с Игорем — производил впечатление больного, ненормально, но при этом не источающего угрозы человека. Виктор поставил пистолет на предохранитель и убрал его за пазуху.
«Нет! Всё это неправильно! Он болеет, однозначно, но…» — мысли путались и противоречили друг другу. Виктору казалось, что и его разум тоже погружался в пучины сумасшествия. Гулкий стук сердца, мокрые ладони и чувство замедленного времени сковывали накрепко и безысходно.
Андрей тем временем приходил в себя: открыл глаза, медленно сел, невидящим взглядом окинул комнату, не задерживаясь надолго ни на чём. Потом медленно, на трясущихся ногах, неуверенно поднялся.
— Мне нужно умыться. Я плохо себя чувствую, — обращаясь в пустоту, невнятно проговорил Андрей и нетвёрдым шагом, пошатываясь, побрёл в ванную. Катя, юрко соскользнув с места, тенью направилась за ним.
Виктору не оставалось ничего другого, как осторожно подняться с дивана и попытаться проследовать за ними. Каждый шаг, при котором он опирался на пораненную ногу, отдавал глухой болью, слегка перехватывало дыхание. Однако, он упорно ковылял по направлению к ванной комнате.
Катя заперла дверь, в которую зашёл Андрей и, помахав маленьким ключиком перед Виктором, жестом указала ему возвращаться обратно в гостиную.
— Ты видишь? Боже, ты видишь, что с ним? Витя, я прошу тебя, давай вызовем полицию, пока не поздно. Я подтвержу, что это он убил моего брата, всячески буду тебя выгораживать. Он сумасшедший! Ты вообще можешь представить, куда мы зайдём, если продолжим идти у него на поводу? — тараторила Катя, едва Виктор оказался на пороге гостиной. — Он твой друг, я понимаю, но сам посуди, что он несёт? Его отправят на лечение. Мы не будем говорить, что он Циферщик и тогда год-другой отсидит и всё, вот твой дружок и на воле. Он опасен, понимаешь? Он убьёт нас обоих, если мы ничего не сделаем!
Поверь, уж я в психах разбираюсь. Возьми моего брата. Чёрт, даже хорошо, что ты его убил, на самом деле. Ты не знаешь, какой он был, ты не знаешь, что он делал! И поверь, ты не хочешь этого знать! Витя, пожалуйста, ты один здесь адекватный, ещё не поздно всё изменить. Мы будем жить, понимаешь? Я помогу тебе во всём, клянусь! Хочешь, будешь первым помощником у отца? Таких денег ты никогда в своём офисе не заработаешь! Хочешь, я тебе прямо завтра дам столько денег, что тебе хватит уехать и жить далеко отсюда, припеваючи? Витя, ты же молодой, ну что тебе эта Олька? Если бы я на неё не указала, Игорь убил бы меня! А он пытался — давно, ещё в детстве — пытался и много раз! Прости, прости, что я говорю… Я виновата. Да, я мразь! Но я не убийца, Витя. Я не сумасшедшая! Подумай, пожалуйста, хорошенько подумай, за кем ты: за мной — и тебе до конца жизни горя не видать, или за этим полоумным, с которым вас посадят навсегда. Понимаешь, — навсегда! Андрей заперт, Игорь мёртв, Олю не вернёшь. Подумай хорошенько. Пистолет у тебя, и я буду на твоей стороне, если ты сделаешь правильный выбор.
Витя опрокинулся на диван, молча слушая девушку, внимательно глядя в её взволнованное лицо, примечая, как та отводит глаза, когда их взгляды встречаются. Екатерина даже покраснела от натуги, она чувствовала, что сейчас решался вопрос её выживания.
— Я хочу знать лишь правду, Катя. Постарайся и скажи мне правду, хотя бы один раз в жизни. У меня весь мир перед глазами разрушился. Я не знаю, что такое хорошо, что такое плохо. Я убил твоего брата, но ты на моей стороне! Я узнаю, что мой лучший друг, которому я всегда доверял как самому себе, оказывается чокнутым серийным убийцей. Я чувствую, что стою на краю и готов совершать самые неразумные поступки. Какой вообще разум, если я за эти несколько часов пережил больше, чем за все предыдущие годы моей жизни? Меня сейчас не разжалобить, не убедить, не купить и не соблазнить, Катя. Единственное, что мне сейчас хочется услышать, так это правду. Что связывало тебя с Андреем? Ты уже была с ним знакома до вчерашнего вечера? Причастен ли он к смерти… Оли? Сейчас тебе лучше наконец выложить все карты на стол. И надеяться, что моя жажда искренности окажется сильнее, чем жажда убийства, если я пойму, что ты не заслуживаешь жить, — монотонно проговорил Виктор, упорно отыскивая взгляд девушки на протяжение всей речи.
Екатерина выждала какое-то время, потом крепко зажмурилась и начала свой рассказ.
Ну да, я сука, я та ещё сука… Хочешь искренности? Пускай так. Я убила Олю. Не своими, конечно, руками. Для этого у меня есть отличный исполнитель. Мой брат. Сумасшедший маленький психопат, который сейчас коченеет потихоньку на полу моей гостиной. Мой старший братик, так любящий мучить и убивать животных, и как бы между делом решивший изнасиловать, а может и убить (кто знает) и меня. Я тогда соплячкой совсем была. Но немножко понимания этого мира, тот случай, конечно, прибавил.
Я его возненавидела! Почему? Да потому что! Самые близкие тебе люди, которых ты знаешь с рождения, вдруг стали конченными мразями. Такими как Игорь или как моя мать. Которую Игорь-то, наверное, и убил… Хорошая семейка? Отец закрывал глаза на то, что я постепенно схожу с ума. Оставлял меня с этими… больными. Катя не вымыла посуду? Получай ремня! Игорь приволок домой отрезанную голову котёнка? Ну, Игорь — мальчик особенный! Игорь болеет, ему всё можно, только осторожно. Эй, ты же его сестра! Младше на два года… Почему не объяснила, что это плохо? Получай ремня! При чём, не больно, нет. Просто унизительно. Задирай платье, вставай раком и получай наказание ни за что. А полоумный братец стоит, смотрит на это и ухмыляется.
Никому об этом не говорила никогда. Отцу родному об этом не говорила, который, в итоге, меня и вытащил из этого адского болота. А ты хочешь искренности — так получай! Хорошо, наверное, когда с детства у тебя семья примерная, верные друзья. Все умиляются, ути-пути, какой наш Витя молодец! Вот и вторая половинка нарисовалась на горизонте. Трахай, не хочу! Сколько влезет.
Да ладно, что ты хмуришься? Ни слова плохого больше о покойниках. Вот и об Игоре, и о матери моей тоже не спрашивай!
Хочешь, чтобы я тут тебе как перед священником исповедалась? А хорошо, что мне терять? Не ты меня пристрелишь, так этот выберется из ванной и голову мне разобьёт или задушит, как ту девку. Ту девку…
Когда я переехала к отцу, я твёрдо себе сказала: больше я не буду жертвой. Никогда. Хватит с меня унижений, хватит быть чьим-то инструментом для самореализации. Катя сама хочет порулить. Я умнее всех, хитрее всех, лучше всех! Я не какая-то безмозглая барби, которой богатый отец всё преподнёс на блюдечке. Я всё что имею добилась своим трудом, своими мозгами! Решила, что хватит уповать на судьбу, хватит искать у других защиты и понимания. Я должна быть свободна! Я должна быть хозяйкой ситуации, а не чтобы ситуация хозяйничала надо мной. И я упорно шла к этому. Со страхом… нет, вру, никакого страха не было — только уверенность, что настоящая свобода может мне открыться, если я буду властвовать над жизнью и смертью.
