Последняя инстанция - Корнуэлл Патрисия (книги бесплатно читать без TXT, FB2) 📗
Я смотрю на нее и силюсь понять, в чем здесь подоплека.
— Откуда такая осведомленность? — Пытаюсь найти ответ и не нахожу: что-то я, видимо, упустила. Макговерн до недавнего времени была в Нью-Йорке. Я еще даже не произвела вскрытие второго Джона Доу. Откуда вдруг такое всезнание? Вспомнилась встреча с Хайме Бергер. Потом губернатор Митчелл, член палаты представителей Динвидди, Анна... Вокруг все захлестнуло омерзительно разящей волной страха, надо мной словно пронеслось смердящее дыхание Шандонне. Нервная система непроизвольно среагировала: меня начало трясти как после целого чайника крепкого кофе, будто я выпила за раз с полдюжины приторных кубинских эспрессо, которые называют «коладас». Никогда в жизни мне не было так страшно. Теперь уже мерещится такое, что никогда бы и в голову не пришло при обычных обстоятельствах: словно бы в словах Шандонне есть здравый смысл, когда он обвиняет власти во всеобщем заговоре. Ясно, это паранойя. Надо рассуждать здраво. В конце концов, надо мной висит подозрение в убийстве коррумпированной женщины-полицейского, которая, вполне возможно, имела связи в мафиозных кругах.
Тут вдруг понимаю, что ко мне обращается Люси. Она оставила свое местечко у очага и придвинула стул, склонилась и взяла меня за здоровую руку.
— Тетя Кей? — говорит моя племяшка. — Вам нехорошо?
Пытаюсь сосредоточить на ней внимание. Марино по телефону обещает Стэнфилду встретиться утром — звучит как угроза.
— Мы с ним встретились «У Филла», выпили по кружечке пива. — Она бросает взгляд на кухню, и я вспоминаю, что не далее как этим утром Марино действительно упомянул, что они с Люси неплохо поладили, поскольку она принесла ему добрые вести.
— Мы в курсе про парня из мотеля. — Она дает объяснения от имени Макговерн, которая тихо, не шелохнувшись, сидит у камина и смотрит на меня, пытаясь уловить, какую реакцию вызовут дальнейшие известия. — Тиун в Виргинии с субботы, — продолжает Люси. — Помнишь, я звонила тебе из «Джефферсона»? Она была у меня. Я срочно ее вызвала.
— А-а... — Вот и все, на что я оказалась способна. — Ну, тогда хорошо. Мне было грустно думать, что ты в отеле одна. — На глаза накатились слезы; я отвела взгляд, чтобы подруги не подсмотрели. Ведь я же сильная. Это я обычно вытаскиваю племяшку из переделок, в которые она попадает по собственной глупости. Я всегда была для нее проводником, указывала верное направление, освещала путь. Мы вместе прошли нелегкое время студенчества. Я покупала ей книги, подарила первый компьютер, оплачивала любые курсы, которые девочке хотелось посещать, в какой бы части страны они ни находились. Однажды летом взяла ее с собой в Лондон. Я мужественно вставала на защиту племяшки, когда кто-нибудь пытался вмешаться в ее жизнь, включая мать. А та вознаграждала мои старания оскорблениями...
— Я хотела, чтобы ты мной гордилась, — говорю я племяннице, отирая слезы ладонью. — Как меня теперь уважать?
Люси поднимается и смотрит на меня сверху вниз.
— Ох, какой бред, — с чувством заявляет она, и Марино снова появляется в гостиной с очередным бокалом бурбона. — Уважение тут ни при чем. Господи, да тут все тебя уважают по-прежнему, тетя Кей! Просто тебе требуется помощь. Хотя раз в жизни прими помощь от других. В одиночку с такой заварухой даже тебе не разобраться; давай забудем на время о самолюбии, пусть за тебя поработают. Я не десятилетняя девочка. Мне уже двадцать восемь, не забыла? И я далеко не наивна. Работала с ФБР, я агент АТФ, у меня денег куры не клюют. Могу работать на любую организацию, какую только захочу. — Она явно разбередила свежую рану: все-таки переживает девчонка, что ее отправили в административный отпуск, а как иначе? — Теперь я работаю на себя и поступаю, как сочту нужным, — продолжает Люси.
— Я сегодня попросила отставку, — говорю ей.
Присутствующие ошеломлены и молчат.
— Как-как? — переспрашивает Марино, который потягивал выпивку, стоя у камина. — Что ты попросила?
— Я сообщила об отставке губернатору. — На меня вдруг накатывает необъяснимое спокойствие. Как же хорошо, что я не стала попросту созерцать, как другие ломают мою судьбу, а сама предприняла что-то действенное. Пусть на меня покусился Шандонне; единственный способ выйти из этого состояния — закончить начатое им: положить конец прежней жизни и начать с чистого листа. Дикая, поразительная мысль. Поверяю присутствующим подробности своего разговора с Майком Митчеллом.
— Притормози-ка. — Марино усаживается у камина. Близится полночь, Анны не слышно — я даже на время забыла о том, что она где-то в доме. Наверное, спать пошла.
— Надо понимать, с тебя снимут дела? — спрашивает капитан.
— Ну уж нет, — отвечаю я. — Буду временно исполнять обязанности, пока губернатор считает это целесообразным. — Присутствующие не спрашивают, чем я буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Какой смысл беспокоиться о туманном будущем, когда неизвестно, что у нас в настоящем. И я им благодарна. Наверное, по мне видно, что не стоит сейчас задавать вопросы. Обычно люди чувствуют, когда лучше промолчать. А если кто и не просекает, я всегда сумею увести разговор в сторону, отвлечь их, да так, что они даже не поймут, что я хитрю, намеренно не желая касаться определенных тем. Я еще смолоду отточила это искусство — не хотелось распространяться перед излишне любознательными одноклассниками: сильно ли папа страдает, поправится ли когда-нибудь, каково это — жить под одной крышей с умирающим отцом. Последние три года его жизни все, включая и самого больного, упорно делали вид, будто ничего не происходит. В особенности он. Папа сильно походил на Марино: оба — настоящие мужики, итальянские мачо, которым и невдомек, что когда-нибудь они расстанутся с бренными оболочками, пусть даже больными и потерявшими форму. Я все вспоминаю отца, а Люси с Макговерн и Марино тем временем обсуждают планы на ближайшее будущее и что необходимо предпринять в настоящем, дабы облегчить мое положение.
Только я ничего не слышала. Для меня их голоса были посторонним шумом, как карканье ворон; я вспоминала сочные луга Майами, где проходило мое детство, засохшие шкурки клопов и лаймовое дерево на заднем дворике. Папа учил меня колоть кокосы на подъездной дорожке, орудуя молотком и отверткой, и я часами готова была копаться, выуживая сочную сладкую мякоть из крепкой, укутанной волосами скорлупы. А как он веселился, глядя на мои неутомимые старания! Затем белая мякоть отправлялась в широкий приземистый холодильник, и потом уже никто, и я в том числе, к ней даже не прикасался. Частенько летом, когда на улице невыносимо парило, папа притаскивал из соседнего магазинчика пару больших глыб льда, чем приводил нас с Дороти в восторг. У нас был надувной бассейник, который мы с сестрицей заполняли из шланга, а потом усаживались на лед и пеклись на солнышке, отмораживая филейные части. Мы то и дело выскакивали из воды, чтобы немного оттаять, и тут же снова взгромождались на холодные скользкие троны, восседая там как королевы, а папа глядел из окна гостиной и смеялся над нами, тыча пальцем в стекло и врубив на полную мощность магнитофон.
Хороший у меня был отец. Когда он еще чувствовал себя более-менее, то вечно шутил и источал добродушие. Он был довольно привлекательным мужчиной среднего роста, светловолосым и широкоплечим, пока его не начал изъедать рак. Кей Марсель Скарпетта-третий; он настаивал, чтобы первенца назвали в его честь (имя это восходило к далеким веронским предкам и передавалось из поколения в поколение от отца к сыну). И не важно, что первой родилась я, девочка. Кей — имя, не приписанное к определенному полу. Правда, мама всегда называла меня Кэтти. Отчасти потому, по ее собственным словам, чтобы избежать путаницы между отцом и дочерью. Позже, когда вопрос отпал, поскольку я стала единственной Кей в нашем роду, она по-прежнему называла меня Кэтти, отказываясь принять смерть отца и забыть о своем горе. Она до сих пор не переболела тем, что его не стало. Все никак не хочет отпустить. Папа умер тридцать лет назад, когда мне исполнилось двенадцать, но мать ни с кем больше не встречалась. Она по-прежнему носит обручальное кольцо и зовет меня Кэтти.
