При реках Вавилонских - Демилль Нельсон (читать книги полностью .TXT) 📗
– Господи! Я хочу домой!
На ум пришел сакраментальный вопрос:
– Почему же я, Господи? Почему ты выбрал меня?
Сардонический ответ тоже явился сам собой:
– А почему бы и нет?
Он засмеялся и прокричал:
– Действительно, почему бы и нет? Яков Хоснер годится так же, как и любой другой, чтобы болтаться здесь! Спасибо, Господи! Я не забуду этого!
Он вновь засмеялся и вдруг негромко зарыдал, опустившись на теплую землю. Сквозь слезы Яков видел купола, шпили и башни Иерусалима, пронизанные мягким золотистым сиянием заката. Он стоял на вершине, а внизу, под ним, за стенами древнего города, молодые пастухи гнали домой стада овец. Была Пасха, и улицы наполнились людьми. А потом он внезапно оказался дома, в Хайфе, на террасе отцовской виллы, обращенной окнами на голубую лагуну. Стояла осень – праздник Благодарения. Дом украшен дарами нового урожая, столы ломятся от яств. Он молод, собирается покинуть семью и уйти на войну – работать на британскую разведку. Жизнь прекрасна. Она всегда казалась прекрасной. Война – это весело и интересно. Много девушек. Он вспомнил одну, похожую на Мириам. Мириам тогда еще была совсем ребенком. Когда ее вместе со всей семьей нагими гоняли по улице нацисты, он сидел в Хайфе, в отцовском доме, изучая немецких философов. Или играл в войну среди деревьев. Он, конечно, ни в чем не виноват, но факт остается фактом. У каждой жертвы есть кто-то, оставшийся в живых, – жена, муж, сын, дочь, друг или любовник.
Но откуда это чувство вины? Раньше или позже каждому придет черед страдать. Черед Хоснера настал значительно позже, но зато уж он получил сполна – позор, унижение, чувство вины, физические страдания, пустая, бесплодная любовь и… и смерть. Смерть. Когда и как? Почему бы и не сейчас? Яков взглянул на широкий Евфрат и выпрямился. Почему бы просто не переступить через край? Но он хотел… хотел вернуться домой. Хотел привести Мириам в дом отца и посадить за праздничный пасхальный стол. Накормить ее досыта – всем тем, чего она не видела в детстве, – объяснить, что на самом деле во время войны и его жизнь не была легкой и приятной. Всю семью его матери убили. Она ведь этого не знает? Да, вот чего он хотел – посадить Мириам за стол, придумать себе прошлые страдания, чтобы она почувствовала в нем родственную душу, а потом объявить, что все страдания закончились.
Хоснер вытер лицо и глаза. Интересно, какова доля алкоголя в его неожиданной сентиментальности, какова доля Мириам Бернштейн, а сколько – просто усталости от войны. Во всяком случае, Хоснеру совсем не верилось, что когда-нибудь он вновь попадет домой на Пасху, а если это каким-то чудом и произойдет, то не вместе с Мириам Бернштейн.
Ветер заметно усилился, подняв немало песка и пыли. Шержи наступал с новой силой. Хоснер слышал, как ветер воет в мертвом самолете. Слышал, как он стенает, словно разделяет муки мужчин и женщин в пастушьей хижине. Если бы Бог имел голос, этим голосом стал бы ветер, и ветер сказал бы все, что каждый желает услышать.
Хоснер повернулся на восток и увидел его приближение. Увидел, как он идет с холмов, неся с собой еще больше пыли в Вавилон. В бело-голубом свете луны огромные пыльные дьяволы мчались, сломя голову, вниз по склонам гор, а потом по предгорьям. За порывами ветра облака и тучи пыли скрывали от глаз холмы и горы. Он обернулся. Евфрат волновался, и было слышно, как его воды бьются в берегах. Темные лужи на глинистой равнине тоже не выглядели спокойными. Зато затихли шакалы, а огромные стаи ночных птиц устремились на восток над равнинами. Водяные лилии на реке спрятались, лягушки спрыгнули с них и притаились в грязных ямках на берегу. Стая диких кабанов, собравшихся на другом берегу, издавала странные, нелепые звуки. Хоснер вздрогнул.
Он посмотрел на небо, и сама собой в голову пришла мысль – хватит ли у ветра силы, чтобы закрыть песком и пылью полную луну?
25
Тедди Ласков стоял в конце длинного стола в узкой, с голыми стенами, комнате. Оконные рамы и ставни громко скрипели на ветру. Большие, в полный рост, портреты Теодора Герцля и Хаима Вейцмана висели на стене. Другую стену украшала цветная фотография Израиля, сделанная из космоса американским астронавтом Уолли Ширром сквозь иллюминатор американского космического корабля «Аполлон». И стол для заседаний, и пол комнаты вокруг стола были уставлены портфелями-дипломатами.
Премьер-министр сидел, внимательно глядя на двоих незваных гостей. В комнате стояла такая тишина, которой никто не помнил во время проведения совместного заседания Кабинета министров, Комитета начальников штабов и Комитета национальной безопасности.
Наконец премьер-министр нарушил молчание:
– Вавилон?
– Да, сэр.
– Не пирамиды на берегу Нила, генерал, а именно Вавилон?
– Да, сэр.
– Просто предчувствие? Ощущение? Божественное озарение?
– Примерно так, сэр.
Ласков облизал сухие губы. В Израиле еще можно добраться до самого верхнего этажа власти, если как следует пошуметь в приемной, наорать на помощников. Во всяком случае, временный офис премьер-министра в Иерусалиме оказался достаточно мал для того, чтобы и сам высший чиновник услышал крики Ласкова у подъезда.
Ласков взглянул на стоящего рядом с ним Талмана. Тот изо всех сил старался выглядеть как можно более солидно – очень по-британски, – хотя было вполне очевидно, что ему неловко и что он не совсем уверен в своем праве находиться здесь. Ласков заговорил снова, нарушив тишину:
– Некоторые данные – показания радаров, радиопрослушка и кое-что еще – указывают, как мне представляется, на Ирак.
– Действительно? И откуда у вас эта информация, генерал?
Ласков пожал плечами. Люди, собравшиеся в длинной и узкой комнате, о чем-то перешептывались. Ласков ждал, глядя поверх голов сидящих. Небольшое, с черепичной крышей здание видело немало исторических событий. Давным-давно оно было построено для рыцарей ордена Храма. А во время Второй мировой войны британцы использовали его, чтобы интернировать немецких гражданских лиц, подозреваемых в сочувствии нацистам или даже шпионаже в пользу Германии.
Яков Хоснер тоже в свое время отправлял сюда людей, но Ласков об этом ничего не знал. А после войны здание стало британской штаб-квартирой периода Мандата. Так совпало, что Ласкова допрашивали в соседней с этой комнате по подозрению в причастности к израильским подпольным военно-воздушным силам. И вот он снова здесь, и сухость во рту напоминает о той жизни, которую он вел все это время. Возможно, кому-то она покажется увлекательной и полной романтики. Сам же Ласков считал ее тревожной и опасной. Почему он не принял отставку, когда ему так навязывали ее? Почему не исчез, не растаял в воздухе? Пусть правительство беспокоится о местонахождении миссии мира.
Ласков мог бы жить совершенно спокойно, не числись Мириам среди без вести пропавших.
– Ну хорошо, генерал, чуть позже мы вернемся к вопросу об источниках вашей информации.
Премьер-министр носовым платком вытер шею, вспотевшую, несмотря на расстегнутый ворот рубашки. Он был высок, худ и обладал целым рядом нервозных привычек. Сейчас, например, премьер-министр суетливо рвал на мелкие кусочки лист бумаги:
– Итак, что же вы предлагаете делать с вашей информацией… или я должен назвать это озарением свыше?
Ласков заговорил громко и четко:
– Я предлагаю немедленно, сегодня же, как только стемнеет, послать разведывательный самолет в Вавилон. Сфотографировать и просто понаблюдать, если получится. Если они там, мы постараемся, чтобы они разглядели наши символы, будем летать низко, дадим им надежду. За разведчиком должны следовать ударные силы – «F-14» для подготовительного огня и «Си-130» с десантниками на борту, если найдется место для их высадки, или «Си-130» с пехотинцами на борту, если будет место для приземления. Или же, может быть, пехоту стоит перебросить на вертолетах. Это решат военные. Если самолет-разведчик подтвердит их присутствие, тогда в игру вступят ударные силы.
