При реках Вавилонских - Демилль Нельсон (читать книги полностью .TXT) 📗
– Состояние большинства довольно стабильное, – объяснял Левин, – но если в ближайшее же время они не получат медицинской помощи, то инфекции и осложнения убьют многих.
Хоснер и Берг вышли на воздух и снова принялись мерить шагами периметр укреплений. Берг прокричал Хоснеру в ухо:
– Я знаю арабов. Они воспримут ветер как сигнал к атаке.
– Надеюсь, они увидят в нем знамение, чтобы убраться отсюда ко всем чертям, – прокричал в ответ Хоснер.
Он взглянул на небо. Луна уже достигла зенита и скоро начнет снижаться. Облака пыли почти скрывали ее свет. Время от времени пыль поднималась так высоко, что прятала и саму луну, и тогда на несколько секунд на холме воцарялась тьма. Хоснер взглянул на склон холма и подумал, что будь сейчас ашбалы в десяти метрах отсюда, их никто и не заметил бы.
Берг поплотнее закутал голову и лицо рубашкой:
– Даже если каким-то чудом станет известно, где мы находимся, все равно в этих условиях никто не сможет прийти нам на помощь.
Хоснера куда больше волновала мысль о возможном нападении противника:
– Если не удастся выставить хотя бы несколько наблюдательных постов, нас наверняка застанут врасплох.
– Но посылать кого-то туда, вниз, на верную смерть…
Разделение ответственности и власти показалось Хоснеру странным. Нет, не странным. На самом деле оно просто-напросто раздражало.
– Ну все равно, фельдмаршал, я пошлю по крайней мере одного человека – мужчину или женщину – к основанию склона. А вообще-то могу пойти и сам.
Бергу идея показалась довольно занятной, однако он не проронил ни слова.
Мужчины повернули на запад, и внезапно ветер подул им в спину с такой силой, что пришлось пригнуться, с трудом сдерживаясь, чтобы не сбиться на бег. Когда приблизились к первому посту, над рекой, то наткнулись в укрытии на двух женщин, которые крепко спали, укрывшись голубым казенным одеялом, занесенным пылью. Руки и ноги, видневшиеся из-под него, тоже были все в пыли.
Хоснер невольно вспомнил лекцию Добкина о сходстве между ушедшими в землю городами и людьми, укрытыми саваном. Он внимательно смотрел на две неподвижные фигуры. Опасность атаки ашбалов на этом склоне невелика. Скорее всего здесь их и вовсе не осталось. А если кто-то и засел, разве при таком ветре они смогут что-либо совершить? Кроме того, все это отошло сейчас на второй план. При виде двух спящих женщин сердце Хоснера дрогнуло. Во время своих инспекций он подобно миллиону других офицеров и начальников до него свято верил в душе, что никогда не застанет часового спящим. Сон, такой естественный и невинный в мирной жизни, в военных условиях в любой армии мира моментально становится страшным преступлением для человека на посту.
Хоснер присел на корточки рядом с женщинами и громко кашлянул. Он надеялся, что часовые тут же подскочат и все дело запросто можно будет обратить в шутку, однако его присутствие никак не повлияло на ситуацию на посту. Он чувствовал на себе тяжелый взгляд Берга. Да, девушки, без сомнения, крепко спят. Протянув руку, он осторожно сдвинул одеяло. Эсфирь Аронсон. Сдвинул еще. Мириам.
Одна из двух спящих должна быть на посту. Другая спала совершенно законно. Одна должна продолжать жить и разделить судьбу своего народа, другую же следовало казнить в течение часа.
– Мириам!
Ни одна из фигур не шевельнулась.
Берг подвинулся так, чтобы попасть в поле зрения Хоснера, и тоже присел на корточки. Осторожно поднял лежащий в пыли «АК-47». Хоснер прекрасно понимал, что это установленная военная процедура и что ситуация резко катится по наклонной плоскости.
Он пристально посмотрел на Берга, но ничего не смог прочитать на его лице. Этот человек умел надевать непроницаемую маску. Собирается ли Берг замять дело? Хоснер на мгновение задумался, что бы предпринял он сам, окажись здесь один, как обычно при обходе аванпостов. Конечно, постарался бы спустить все на тормозах.
Хоснер положил руку на плечо Мириам и легонько потряс ее:
– Мириам! – Голос его заметно дрожал, рука тряслась. – Мириам!
Внезапно он рассердился – на то, что пришлось оказаться в этом нелепом положении, на то, что судьба поставила его перед очередным выбором.
– Мириам, черт тебя подери!
Женщина вздрогнула и подскочила, явно еще не понимая, что происходит.
Берг подвинулся ближе и довольно грубо схватил ее за руку.
– Когда ваша очередь дежурить? – резко спросил он.
Она все еще не пришла в себя и не воспринимала реальность:
– Что? А, на посту… С полуночи до двух и с четырех до рассвета. А что? – Она растерянно посмотрела вокруг, увидела Хоснера, потом спящую рядом Эсфирь Аронсон. И теперь уже поняла все.
Берг взглянул на часы. Была четверть первого.
– Эсфирь Аронсон будила вас, чтобы вы ее сменили? – Он говорил громким, металлическим голосом. – Ну?
Мириам посмотрела на Хоснера, но тот отвел взгляд.
– Она вас будила? – еще резче переспросил Берг, сжав руку женщины.
– Да.
– В таком случае вы арестованы за сон на посту. И должен предупредить, что это тяжкое нарушение устава, миссис Бернштейн.
Мириам поднялась на ноги и выпрямилась на ветру. Волосы и одежда развевались, песок летел в лицо.
– Понимаю. – Она повернулась и посмотрела Бергу в глаза. – Конечно, я все прекрасно понимаю. Я подвергла опасности жизни остальных и должна сполна заплатить за это.
– Совершенно верно, – произнес Берг и повернулся к Хоснеру. – Не так ли?
Хоснер с трудом подавил желание сбросить Берга вниз, через заграждение. Опустил голову, взглянул на крепко спящую Эсфирь Аронсон, потом снова поднял глаза на Мириам. Его непопулярность, и прошлая, и настоящая, объяснялась приверженностью так называемой тевтонской дисциплине. Раньше это никогда не мешало Якову. В той цивилизации, где он существовал, всегда находились люди, умевшие смягчить его тиранию. Сейчас рядом с ним оказался человек, который либо блефовал, либо действительно намеревался пристрелить Мириам Бернштейн в качестве примера для остальных. Все это казалось абсолютно невероятным, но тем не менее такое могло случиться. Разве они не угрожали убить и его самого?
– Я не прав? – переспросил Берг. – Разве это не правильно, что Мириам Бернштейн должна заплатить за то, что подвергла страшной опасности жизни почти пятидесяти женщин и мужчин?
Хоснер вновь посмотрел на Мириам, с шарфом, закинутым ветром прямо в лицо, так похожую на потерянного ребенка.
– Да, – наконец произнес он, – мы должны судить ее… утром.
– Нет, сейчас, – возразил Берг. – Утра для нас может и не быть. Дисциплина на передовой обязана быть неукоснительной и суровой. Вот как это делается. Сейчас.
Хоснер придвинулся ближе к Бергу:
– Утром.
Генерал Добкин лежал на соломенной подстилке в глиняной хижине. Ветер пробивался сквозь закрытые ставни и закидывал его прекрасным чистым песком. Тусклая масляная лампа посылала вокруг нетвердый, но живой свет. Человек, лежащий рядом, пошевелился, а потом застонал. Добкин понял, что тот очнулся, и обратился к незнакомцу на сносном арабском:
– Кто вы?
– Кто вы? – словно эхо, переспросил тот.
Добкину сказали, что человека тоже вытащили из реки. Он оказался без рубашки и босиком, но в замызганных защитного цвета штанах. Старик, которого звали Шер-яшуб, спрашивал Добкина, еврей ли тот второй человек. Добкин соврал, сказав, что не знает. Он был почти уверен, что это ашбал, но утверждать опасался. Шер-яшуб, служивший раввином в старинном смысле этого слова, то есть не посвященный в сан учитель и советчик, поинтересовался, есть ли препятствия к тому, чтобы незнакомца тоже положили в хижину и ухаживали за ним. И Добкин ответил, что нет причин, по которым всего этого нельзя делать.
Сейчас, прежде чем заговорить, генерал долго и внимательно рассматривал незнакомца:
– Я рыбак. Моя лодка перевернулась на ветру. Меня ранило. А эти евреи нашли меня и спасли.
Мужчина лежал на боку лицом к Добкину. Масляная лампа тускло освещала лицо, и генерал едва сдержал вздох изумления, когда увидел его в первый раз. Уродство явно не было следствием недавних ранений, шрамы казались старыми. Генерал заметил, что ашбал – в этом он уже не сомневался – оценивающе разглядывает его: прическу, руки, лежащие поверх одеяла. Башмаки лежали в углу, в тени, и незнакомец их не видел, но и без того было ясно, что сказка насчет рыбака с Евфрата не выдержала испытания.