Дочь генерала - Демилль Нельсон (е книги txt) 📗

Минут двадцать из необходимого и выделенного нам времени мы занимались переливанием из пустого в порожнее, наконец генерал сказал:

— Как я понимаю, вы разговаривали с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл, следовательно, знаете, что происходило в ту ночь.

— Да, сэр, — ответил я, — хотя, по чести говоря, мы кое-что узнали до бесед с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл.

— Вот как? Поздравляю. Значит, мы неплохо учим людей.

— Да, сэр, кроме того, у нас с мисс Санхилл есть кое-какой практический опыт, хотя в данном случае возникает ряд серьезных специфических проблем.

— Безусловно... Вам удалось узнать, кто убил мою дочь?

— Нет, сэр.

— Но это не полковник Мур?

— Все может быть.

— Я вижу, вы здесь не за тем, чтобы отвечать на вопросы?

— Не за тем, сэр.

— Как вам хотелось бы вести разговор?

— Вероятно, всем будет легче, сэр, если вы начнете с рассказа о том, что случилось той ночью.

— Хорошо, постараюсь... Я уже спал, когда на ночном столике зазвонил красный телефон. Я снял трубку, сказал: «Кемпбелл слушает», — но на другом конце провода молчали. Потом раздался щелчок, и я услышал голос дочери. Совершенно очевидно, что это была запись.

На стрельбищах, на вышках управления огнем установлены телефоны, но на ночь они отключаются. Вероятно, у Энн Кемпбелл и Чарлза Мура были мобильники и плейер.

— Вот что говорилось в сообщении, — продолжал генерал. — «Папа, это Энн. Мне надо срочно поговорить с тобой. Приезжай на стрельбище номер шесть к двум пятнадцати». — Он помолчал, потом добавил: — Затем сказала, что покончит с собой, если я не приеду.

Я кивнул и спросил:

— Простите, сэр, она говорила, чтобы вместе с вами приехала миссис Кемпбелл?

Генерал смотрел на нас с Синтией, пытаясь понять, что нам известно. Он, вероятно, подумал, что эта пленка попала к нам в руки.

— Да, она это сказала, но у меня не было ни малейшего желания ей потакать.

— Итак, дочь поднимает вас ночью с постели и заставляет мчаться на стрельбище. Вы догадывались, о чем она хотела поговорить?

— Н-нет... Вы, вероятно, знаете, что Энн была особа неуравновешенная.

— Мне говорили, что вы предъявили дочери ультиматум и установили срок. Она должна была дать ответ за завтраком в то утро.

— Совершенно верно. Она вела себя недопустимо, перешла все границы. Я сказал, чтобы она бралась за ум или убиралась с базы.

— Услышав голос дочери, вы, значит, понимали, что это не очередная выходка неуравновешенной особы и ее звонок связан с ультиматумом?

— Да, кажется, понимал.

— Как вы думаете, зачем ей понадобилась магнитофонная запись?

— Вероятно, чтобы не возникло спора. Я никогда не шел у нее на поводу. Я вынужден был ее выслушать и не мог ничего возразить. Потом я поехал в назначенное место — так поступил бы любой отец.

— Ваша дочь была уже там и звонила по мобильному телефону. Она уехала из штаба около часу ночи, вас не удивило, что местом встречи она выбрала отдаленную учебную площадку? Могла бы, кажется, просто приехать на завтрак и дать ответ на ваш ультиматум.

— Я не знаю, — покачал головой генерал.

Тогда он действительно ничего не знал, но, приехав и увидев дочь, все понял. Я видел, что он искренне переживает и едва держится. И будет держаться до конца, как бы я ни наседал, повторять очевидные вещи, вытекающие из неоспоримых фактов и доказательств. Но он ни за что не скажет главное: почему его дочь голой была распята на земле.

— Энн сказала, что покончит с собой, если вы не приедете. Как вы думаете, не замышляла ли она убить вас?

Генерал молчал.

— Вы взяли с собой оружие?

— Я не имел ни малейшего представления, что там творится.

Не имел, это точно, поэтому и не взял с собой миссис Кемпбелл.

— Итак, вы оделись в гражданский костюм, взяли пистолет, сели в машину жены и поехали на стрельбище номер шесть с зажженными фарами. В котором часу вы приехали в условленное место?

— М-м... кажется, в два пятнадцать. Как она и просила.

— Понятно. Вы выключили фары и?..

Генерал долго молчал, взвешивая неоконченную фразу.

— Вышел из машины и подошел к джипу, но Энн там не оказалось. Я начал беспокоиться, позвал ее, но она не ответила. Я снова окликнул ее, потом слышу, Энн зовет меня, обернулся к стрельбищу и увидел... Увидел, что она лежит на земле, точнее, увидел лежащую на земле фигуру. Наверное, Энн ранена, решил я, быстро пошел к ней... и увидел, что она раздета... Я был шокирован, растерян. Не знал, что все это значит... главное, она была жива. Я спросил, что с ней, и она ответила... Я стоял рядом... Не знал, что делать... Мне трудно говорить об этом...

— Понимаю, сэр. Нам тоже трудно. Наши чувства, конечно, не сравнимы с вашим горем, но не ошибусь, если скажу за себя и за мисс Санхилл, что в ходе расследования у нас... Можно сказать, мы полюбили вашу дочь. — Мисс Санхилл, вероятно, воздержалась бы от этого признания. — Сыщики, расследующие дела об убийстве, часто переживают за погибших, хотя в жизни их не видели. Мы просмотрели видеопленки с записями лекций вашей дочери, и я понял, что она такая женщина, с которой я был бы рад познакомиться... Но я перебил вас, сэр, простите...

Генерал не мог собраться с мыслями, и прошло несколько неловких минут, пока он не взял себя в руки, сделал несколько глубоких вдохов, откашлялся.

— Дальше что... Я пытался развязать ее... Представьте мое положение... Было так неудобно... мне не удалось развязать веревки и не удалось вытащить колья... Не знаю, кто это сделал, но он загнал их глубоко в землю, и узлы на веревках были тугие... Ничего не мог сделать, как ни бился... Я сказал ей, что сейчас вернусь, пошел к машине, но не нашел ничего, чем можно было разрезать узлы. Я вернулся и сказал, что съезжу в Бетани-Хилл... возьму нож у полковника Фаулера... Бетани-Хилл в десяти минутах от стрельбища номер шесть... Теперь, задним числом, я понимаю, что должен был бы. — Впрочем, нет, не знаю... Не знаю, что должен был предпринять...

— Вы, конечно, разговаривали, когда пытались развязать веревки?

— Перебросились всего несколькими словами.

— Естественно, спросили, кто это сделал?

— Н-нет...

— Генерал, вы не могли не спросить...

— Ах да, конечно. Но она сказала, что не знает.

— Вернее, не захотела сказать.

Генерал посмотрел мне прямо в глаза:

— Да, не захотела. Как вы узнали?

— Потом по Райфл-Рендж-роуд вы поехали на Бетани-Хилл.

— Да, и позвонил полковнику Фаулеру.

— Вы знали, что в миле, у склада боеприпасов, стоит охрана?

— Мне нет необходимости знать, где расположены посты... Кроме того, я все равно не поехал бы туда. Зачем молодому мужчине видеть мою дочь в таком положении?

— В ту ночь на посту была женщина, но это не важно. Меня интересует другое: почему, сэр, вы развернулись и добрые полмили ехали, не включив фары?

Генерал, должно быть, удивился, откуда я это знаю, потом сообразил, что от постового.

— Зажженные фары могут привлечь внимание. Мне этого не хотелось.

— Почему?

— Как бы вы поступили на моем месте, оставив раздетую дочь распятой на земле? Начали бы созывать людей? Я твердо знал, что надо спешить за помощью к полковнику и миссис Фаулер. Зачем предавать инцидент огласке?

— Но инцидент, как вы выразились, сэр, на самом деле был преступлением. Вам не пришло в голову, что к ней пристал какой-то сумасшедший или группа сумасшедших? Какой смысл делать из этого секрет?

— Я не хотел ставить ее в неловкое положение.

— Изнасилованной женщине нечего стыдиться, — заметила Синтия.

— И тем не менее, — возразил генерал.

— Она вам не дала каким-нибудь образом понять, что не возражает подождать, пока вы съездите за Фаулерами? — спросила Синтия.

— Нет, я это сам решил.

— А Энн не боялась, что насильник в ваше отсутствие появится опять?

— Нет... впрочем, погодите, она сказала, чтобы я скорее возвращался. Мисс Санхилл, мистер Бреннер, я вижу, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что я действовал неадекватно ситуации, и будете, вероятно, правы. Может быть, мне надо было найти какой-нибудь режущий предмет и разрубить эти проклятые веревки. Может быть, я должен был вложить ей в руки пистолет, чтобы она могла защититься в случае чего. Может быть, мне следовало самому сделать выстрел в воздух, чтобы приехали патрульные полицейские, или просто сидеть и ждать, пока не проедет случайная машина. Неужели вы допускаете, что я постоянно не думал об этом? Вы правомерно сомневаетесь в правильности принятых мной решений, но у вас нет оснований подвергать сомнению мои страдания и скорбь.