При реках Вавилонских - Демилль Нельсон (читать книги полностью .TXT) 📗
– Тогда какие у нас есть варианты? – спросила Бернштейн. – Вы не желаете отдать приказ к отступлению, вы против капитуляции и не хотите массового самоубийства. Что еще мы можем сделать?
Хоснер отвернулся, не выдержав ее взгляда:
– Не знаю. На мой взгляд, если пути к спасению нет, то наилучший выход – смерть в бою. Конечно, все не погибнут. Кто-то сдастся в плен, кого-то захватят. Будут самоубийства, но еще больше убийств. Может быть, кому-то удастся ускользнуть под покровом темноты. В общем, будет то, что случается после каждой осады, когда осаждающие врываются в город.
Ему никто не ответил.
Бой продолжался. Обе стороны устали и понимали, что нынешняя схватка может оказаться последней. Люди двигались механически, будто исполняя обязательный ритуальный танец, исход которого предопределен заранее и наступит в назначенное время независимо от стремления участников приблизить или, наоборот, отсрочить неизбежный конец.
Ашбалы не рисковали, соблюдая дистанцию в триста – четыреста метров, неспешно маневрируя, стараясь нащупать слабые места в обороне израильтян и заставляя противника расходовать боезапас.
До рассвета оставалось больше трех часов, но Хоснер знал, что свет придет еще позже, если только ветер не стихнет и пыль не уляжется.
Как и в любом позиционном бою, многое, если не все, зависело от обеспечения воюющих. Ашбалы имели небольшое преимущество в живой силе и вооружении и подавляющее в боеприпасах, продовольствии, воде и медицинском обслуживании. Им оставалось только ждать, пока у противника закончатся патроны. Даже при самой осторожной, экономной тактике израильтяне не могли продержаться до рассвета.
Берг отчаянно перебирал возможные варианты. Что предпринять? Попробовать отступить к реке? Контратаковать? Ждать конца и идти в рукопашный бой? Убить раненых? Застрелить Хоснера? Надеяться на помощь?
– Как вы думаете, что случилось с Добкином?
Хоснер повернулся и посмотрел на юго-запад, где, как они рассчитывали, находилась деревня Умма. Потом перевел взгляд на юг, в сторону Ворот Иштар:
– У меня такое чувство, что с ним все в порядке.
Мириам, державшая Хоснера за руку, даже не попыталась отстраниться:
– Интересно, удалось ли ему связаться с кем-то?
Берг пожал плечами:
– Я уверен только в одном. Даже если бы вступил в контакт с властями, они вряд ли станут торопиться. – Он посмотрел на Хоснера, как будто ожидая от него подтверждения своих слов. Тот повернулся спиной к ветру и, взглянув на запад, протянул руку в сторону невидимого горизонта:
– Мне все же хочется верить, что Тедди Ласков сдержит слово и появится здесь вместе со своей эскадрильей. Может быть, он уже ищет нас…
Берг посмотрел на небо.
– Весьма оптимистичное заявление, Яков, – осторожно сказал он. – Надеюсь, предчувствие вас не обманывает.
Хоснер прислонился спиной к камню и сложил руки на груди.
– Знаете, Берг, я не могу примириться с мыслью, что все те умники в Тель-Авиве и Иерусалиме просто сидят и пускают слюни. Я ожидаю от них большего. Что это, патриотизм? Может быть. Наверное. Да, возможно, я ожидаю от них слишком многого. В конце концов, я и сам был одним из этих самых умников, и посмотрите, что получилось в итоге. Да, Исаак, я все испортил. Им всем пора взять небольшой отпуск.
Берг невольно усмехнулся:
– Но только не сегодня.
Он покачал головой, отдавая должное Хоснеру, который, несмотря на все свои безумства, не утратил способности рассуждать здраво.
Подошедшая Мириам взяла Хоснера за руку и слегка сжала пальцы. Она поймала себя на том, что думает о Тедди Ласкове. В последнее время это случалось все реже. После посадки Мириам лелеяла надежду, что Тедди вот-вот прилетит на своей стальной птице и спасет ее. Ее и всех остальных. Но мечты быстро развеялись под натиском жестокой реальности, и в этой реальности Тедди Ласков, вероятно, уже отстранен от командования и посажен под арест. Она понимала и то, что отчасти сама виновата в том, как Тедди повел себя в решающий момент. Поначалу Мириам упрямо гнала эту мысль, отказываясь брать на себя ответственность за его действия в воздухе, но все, кто знал об их отношениях, прекрасно видели связь между ее призывом к миролюбию и колебаниями генерала, а потому и ей пришлось признать свою вину. Затем реальность заставила Мириам Бернштейн взглянуть в лицо и другим неприятным фактам.
Отчасти это произошло под влиянием Хоснера. Он, как ни один другой мужчина в ее жизни, умел обнажать суть проблемы. Многие мужчины легко соглашались с мировосприятием Мириам, либо желая польстить ей, либо просто из вежливости. Именно такого типа мужчин всегда тянуло к ней. Мужчин в очках, сидевших рядом с ней на семинарах и заседаниях комитетов. Мужчин, говоривших на партийном жаргоне и повторявших избитые клише и надоевшие банальности с таким видом, будто все это были откровения, явленные им только что и призванные спасти человечество.
Ласков, как и ее муж, отличался от этих людей. Он принадлежал к другому типу. Если бы Мириам попросили охарактеризовать этот тип двумя словами, она повесила бы на них ярлык «благородных дикарей». Яков Хоснер был крайним проявлением этого типа. Без него она могла бы пройти нынешнее испытание, так и не изменив своего представления о мире. Хоснер заставил ее открыть глаза. Мириам не понравилось увиденное, зато она смогла объективно взвесить все «за» и «против» предложения застрелить раненых и не впасть при этом в приступ фарисейской морализации. Плохо это или хорошо? Не плохо и не хорошо. Это реальность.
– Ты хорошо знаком с Тедди Ласковым? – спросила Мириам.
– Не очень. Мы встречались несколько раз… по делам.
Она кивнула и, немного помолчав, нерешительно спросила:
– Он тебе нравится?
– Кто? – Хоснер сделал вид, что не понял вопроса. А может быть, и в самом деле не понял. – А, Ласков. Да, наверное. С ним легче общаться, чем с политиками.
Мириам улыбнулась в темноту:
– Он напоминает мне тебя.
– Кто? Ласков? Неужели?
Она крепче сжала его руку. Люди ее возраста, прошедшие лагеря, в большинстве своем разочаровались в человечестве и озлобились. У многих возникли психологические проблемы. Мириам твердо решила, что не поддастся страху, и, вероятно, переиграла. Ее оптимизму и стойкости завидовали, хотя подруга-психиатр как-то в шутку сказала, что у нее невроз. Да, конечно, ей бывало страшно. Об этом знали ее знакомые, да и сама Мириам видела это в своих глазах, когда смотрела в зеркало.
– Уверен, генерал Ласков винит во всем произошедшем себя.
– Ну что ж, значит, у нас есть кое-что общее.
– Вы оба эгоцентрики, а потому считаете, будто все доброе и все злое, что творится вокруг, является результатом ваших действий.
– А разве нет?
– Мы с Тедди были любовниками, – неожиданно для себя сказала она.
Вернувшийся к насыпи Берг услышал только последние слова. Присутствие Мириам Бернштейн и без того раздражало его. А теперь вот еще и это. Он молча повернулся и пошел прочь.
– У вас еще все впереди, – сказал Хоснер.
– Не думаю.
– Сейчас это не важно, Мириам, – с оттенком нетерпения заметил он.
– Разве ты не…
– Нет. Нисколько. Послушай. Иди к «конкорду» и узнай, как там у Беккера с радио. Если новостей нет, то останься там.
– Почему?
– Просто останься! Черт возьми, ты можешь не задавать вопросов? Я не собираюсь объяснять каждый свой приказ. Ни тебе, ни кому-либо другому!
Мириам повернулась и, сделав два шага, остановилась:
– Мы уже не увидимся, верно?
– Увидимся. Обещаю.
Она продолжала смотреть на него:
– Я больше не увижу тебя.
Хоснер не знал, что сказать.
Мириам вернулась и поцеловала его. Он взял ее за плечи и развернул лицом к самолету.
– Оставайся там. Что бы ни случилось. Хорошо?
– Мы еще увидимся?
– Да.
Они стояли несколько секунд, не говоря ни слова. Потом Мириам протянула руку, погладила Хоснера по щеке, повернулась и побежала к самолету.
