Сказки о рыбаках и рыбках - Крапивин Владислав Петрович (полные книги TXT) 📗
– Отечеству виднее, – с зевком сказал инженер-поручик. – Впрочем, решение насчет вас, кажется, еще не окончательно. С вами хотят побеседовать… там… – Он кивнул на внутреннюю дверь. – Пройдите…
Там, в комнате с голыми стенами, с пустым конторским столом и тремя стульями, сидели двое. С неуловимой одинаковостью лиц, хотя и совершенно не похожие. Один – пожилой, с бульдожистой умной мордой, второй – тощий, ушастый, ровесник Валентина. С клоунским изломом бровей над очками. Характерная физиономия. «С этакой запоминающейся рожей – и работать в такой конторе», – первое, что подумал Валентин.
Его вежливо попросили сесть. Бульдожистый дядька излишне старательно пощупал бедного Валентина Волынова глазами.
– Ну и как вы, Валентин Валерьевич, относитесь к службе в славном оборонительном корпусе Восточной Федерации?
У Валентина нервно подрагивали пальцы, но, несмотря на это, он чувствовал облегчение. Потому что понял уже: игра.
«И не очень умная к тому же…»
Он сказал, подбирая слова:
– Трудно говорить об отношении… когда предлагают разом сменить образ жизни, все поломать…
– Ну а как же с патриотическим долгом! – старательно вскинулся лопоухий.
Его пожилой коллега (видимо, начальник) поморщился:
– Ладно тебе… – И сказал Валентину: – Мы не из армии.
– Вижу, – вздохнул Валентин.
– Почему?! – вскинулся опять лопоухий.
Валентин помолчал, сколько позволяла ситуация, потом позволил себе улыбнуться чуть снисходительно (хотя внутренняя дрожь не совсем еще улеглась).
– Я мог бы изобразить проницательность, сослаться на интуицию и так далее. Но дело проще: я вас вспомнил. – Он смотрел на лопоухого. – Мы оба учились в архитектурном, только я у дизайнеров, а вы на градостроительном факультете, в новом корпусе. А потом, по слухам, вас… пригласили работать в Ведомство.
Бульдожистый обрадовался искренне, как-то по-домашнему:
– Узнал! Я же говорил – узнает! Профессиональная зоркость у человека!
Лопоухий натянуто улыбнулся. Валентин сказал:
– Косиков Артур… Отчества, конечно, не знаю.
– Львович… – Артур вдруг заулыбался по-настоящему, снял очки, пощелкал ими по кончику утиного носа. – Мы на втором курсе были вместе в жюри конкурса «Сумасшедшие проекты», даже поспорили малость…
«Идиллия юности…» – горько мелькнуло у Валентина.
Бульдожистый приподнялся с заскрипевшего конторского стула, протянул руку:
– А я Аким Данилович… – Рука была мягкая, теплая. – Давайте, значит, к делу… Вы, Валентин Валерьевич, как относитесь к нашему Ведомству? – Он и Артур неуловимо насторожились, несмотря на улыбки.
– Ну, как… – начал Валентин столь индифферентно, что при желании можно было заподозрить легкую иронию. В допустимой мере. – Видимо, как и положено лояльному гражданину. С пониманием важности вашей миссии и должной мерой почтения…
– Без предубеждения, значит, – уточнил Аким Данилович.
– А чего мне «предубеждаться»? – отозвался Валентин с хорошо рассчитанной мальчишеской беспечностью. – Вы – те, кто знает все и про всех, и вам наверняка известно, что я далек от всякой политической возни. В бесцензурных альманахах не участвую, с иностранными издательствами отношения поддерживаю строго через наших бдительных посредников из Бюро по охране авторства. И даже, победив в Амстердамском конкурсе, за медалью в Голландию не летал. По причине тетушкиной хвори. Здесь медаль вручали, на собрании творческого актива… С активистами из столичной оппозиции тоже не в контакте.
– По причине идейного несогласия с ними? – с интересом уточнил Аким Данилович.
– И по причине образа жизни, – пожал плечами Валентин. – Я же для детских книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической остроты…
– Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, – повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: – Вы как насчет того, чтобы помочь нам?
То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин брякнул хмуро и дерзко:
– Вербуете, что ли?
Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч пояснил доверительно:
– До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство – это идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов… А?
Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на помощь.
– Видите ли… круг моих знакомств очень ограничен. Вы, наверно, думаете, что я кручусь в среде артистов, режиссеров, живописцев, а я…
– Да знаем, знаем, – сказал Аким Данилович. – И все же… Ну а если надо, можно немножко и расширить круг-то. Для пользы дела… Вы же понимаете, Валентин Валерьевич, что никакая страна не может существовать без системы безопасности, и обязанность сознательных людей – помогать нам. Уж простите за громкие слова, но гражданский долг… Артур Львович тут правильно напоминал…
Ненавидя себя, Валентин пробормотал:
– Долг-то долгом, но надо к этому и склонность иметь, способности… Опять же и время требуется, а у меня работа с утра до ночи…
Лопоухий Артур насадил на утиный нос очки и проговорил вроде с сочувствием, однако и с иезуитской вкрадчивостью:
– Времени у художника всегда, конечно, мало… Однако, если им… – Он посмотрел на дверь, за которой стучал на машинке инженер-поручик Ряжский. – Если им не захочется оставить вас в покое, времени может не оказаться вовсе. Для творческого процесса…
«Сволочь», – тоскливо выругался про себя Валентин.
Аким Данилович не спеша поднялся.
– Мы ведь вас, голубчик, не торопим, вы подумайте. А денька через три, с вашего позволения, позвоним…
И Валентин думал. Целый день и целую ночь. И еще день. Ощущение ловушки, безысходности не исчезало, и Валентин безуспешно пытался найти хоть какой-то выход.
Что ему грозит, если откажется? Судьба «недоделанного» подпоручика в каком-нибудь строительном гарнизоне под командой полуспившихся кадровых солдафонов? Гадко, но, в конце концов, это не на всю жизнь. Рисовать худо-бедно он сумеет и там. Жены-детей пока, слава Аллаху, нет, а тетку старушки-подружки одну не оставят… А может, еще его и не заберут, может, просто пугают? Едва ли… И могут не просто в казарму загнать, а еще и закрыть перед художником Волыновым издательства, пришить какое-нибудь дело, и доказывай, что ты не жираф во фраке… Но, как ни странно, даже такой поворот не очень пугает, только озноб от злости. Главное – не это. Есть причина, которая любому здравомыслящему человеку показалась бы в такой ситуации самой пустяковой, не второстепенной даже, а «десятистепенной». Вообще не причиной… Было Валентину до боли, до слез жаль расставаться с «Репейником».
…С этой компанией он познакомился случайно. В начале июня. В тот день он с утра прихватил альбом и пустился в «свободный поиск» – делать наброски с играющих в переулках и скверах ребятишек. Это была необходимая, черновая работа иллюстратора. Впрочем, говорить «черновая» неверно. В этом слове есть что-то сумрачное, а она приносила Валентину радость. И веселый азарт охотника, хотя и смешанный со смущением.
Дело в том, что эти вот беглые зарисовки, это наблюдение со стороны за ребячьей жизнью заменяло художнику Волынову непосредственное общение с детьми (которое, казалось бы, так необходимо тому, кто работает над иллюстрациями для детских книжек). Тесных знакомств с мальчишками и девчонками он не заводил, «внедряться» в компании ребят не умел. Стеснялся. Это осталось, видимо, от детства, когда Валя Волынов был «неконтактным» мальчиком из художественной школы и знал только одного друга – Сашку. Конечно, приходилось в ту пору и в футбол гонять, и на озеро бегать, и даже дрался он пару раз (оба раза неудачно). Однако в той шумной жизни он все-таки чувствовал себя гостем. Вот и сейчас – взрослый уже человек, достигший, несмотря на молодость, кое-каких успехов, – он по-прежнему робел, сталкиваясь лицом к лицу с неугомонным ребячьим миром. С его раскованностью, веселостью и неожиданной прямотой вопросов.
