Мето. Мир - Греве Ив (книги бесплатно .TXT) 📗
— Цезарь, а в Доме нет каких-нибудь похожих труб, чтобы я мог измерить свободное пространство и привыкнуть к ощущениям, которые буду испытывать?
— Отличная мысль! Сейчас разузнаю.
Я ничего не делаю — просто дожидаюсь возвращения Цезаря. Предвижу, что это станет тяжелым испытанием для моего организма и нервной системы. Я готовлюсь к страданиям, а возможно, и к провалу. Думаю о шантаже, висящем надо мной, как Дамоклов меч. Если, вопреки всем моим стараниям, меня все-таки схватят, они могут заподозрить, что я сдался нарочно. Что станет тогда с моими друзьями? Я больше всего волнуюсь за Октавия, ведь Клавдий рискует не так сильно — он на гарантии. Ну а Марк, если верить Ромулу, уже покинул остров.
Цезарь возвращается и уводит меня в подвал Дома. Мы входим в сырое и грязное помещение. Он помогает мне подтянуться до люка, и я залезаю в трубу. Я сразу понимаю всю сложность задачи. Крайняя теснота ограничивает движения, продвигаюсь я очень медленно и с большим трудом. На пару минут я застреваю, когда моя рубашка цепляется за какой-то металлический выступ. Придется надеть такой же комбинезон, как у Цезарей, и натянуть кожаные перчатки, чтобы руки не скользили от пота.
После обеда я повторяю утренние упражнения. Около шести вечера принимаю душ, ужинаю в компании Квинта и иду прилечь на пару часов.
С наступлением темноты за мной приходит Цезарь 3. Мы встречаемся с моим напарником у северного входа. Цезарь напутствует нас:
— Идите, ребята. Следуйте инструкциям, и все будет хорошо.
Спустя четверть часа ходьбы при полной луне я замечаю пристань. Нас поджидает лодка, на ней — полдесятка солдат. Они стоят на часах, уставившись на оружие, которое сжимают обеими руками. Лиц я не различаю. Квинт объясняет, зачем они здесь:
— Они понадобятся на втором этапе. Как только выяснишь, где находятся Бернар и Фредерик, они вступят в бой. Мы дождемся конца операции в лодке, а затем вернемся обратно.
Двигатель заводится, и мы покидаем остров. Я вспоминаю отрывок из фильма, который нам иногда показывали по вечерам в Доме. Ветер, море и скорость — все это я уже видел на экране, а теперь переживаю наяву. Хоть я испытываю страх, он не в силах прогнать ощущение счастья. Я чувствую облегчение оттого, что удаляюсь от острова, пусть на короткое время. Однако вскоре поездка уже кажется слишком долгой, а эйфория уступает место физическому недомоганию. Меня тошнит. К счастью, мы прибываем всего через десять минут после того, как появляются первые симптомы моей слабости. Лоцман вырубает мотор, и остаток пути мы плывем по инерции, в полной тишине. Квинт высаживается первым. Он жестом велит мне обождать и исчезает, а через пару секунд подзывает к себе. По пустынному понтону мы добираемся до места, заставленного очень большими ящиками из ржавого металла, где, наверное, хранились товары. Я прохожу вперед: кажется, Квинту трудно ориентироваться. По фотографиям я узнаю главный фасад тюрьмы. Вход охраняют трое часовых. Они держат на поводке собаку. Рядом свалены в кучу мешки с песком — для защиты в случае нападения. Мы делаем большой крюк и оказываемся у цели.
Подвальная дверь легко поддается. Я проникаю внутрь. Дежурные лампочки позволяют ориентироваться, не включая фонарик. На двери помещения, ведущего к вентиляционной трубе, нет замка. Это кладовка, куда сложена кухонная утварь. Поставив картонные коробки друг на друга, я сооружаю лестницу и добираюсь до трубы. Похоже, она такого же размера, как и в Доме. Мне кажется, будто я двигаюсь очень шумно и медленно. Но вот я уже над конторой. Люк поддается с трудом. Я падаю на ковер. Пол дрожит, и мне остается лишь надеяться, что в помещениях действительно никого нет. Я достаю фонарик, направляюсь прямиком к доске и без труда нахожу две карточки: Эрик Н. и Дени Ф., оба — в 118Д. Я ставлю стул на кресло и залезаю обратно в трубу. Фонарик освещает большую фотографию с тремя улыбчивыми стариками в черных костюмах. На пару секунд я задерживаю взгляд на одном из них. Даже не знаю, что заставляет меня на него таращиться. Услышав крики снаружи, я возвращаюсь к реальности. Надеюсь, меня не заметили, а Квинта не засекли. Я отправляюсь в обратный путь, продвигаюсь осторожно, прислушиваясь к малейшим звукам. Кругом снова тишина. Когда я вылезаю из отдушины, Квинта на месте нет. На минуту я прижимаюсь к стене, а затем решаю залезть обратно, но снова застываю, услышав шаги и голоса:
— Опять кто-то из этих подкидышей рылся в мусорных баках. Не дети, а крысы. Нужно будет выгнать их раз и навсегда.
— Согласен, — отвечает другой запыхавшийся голос, — только зря гнался за этим подлецом.
Я жду, пока они удалятся, а затем делаю такой же крюк, как и по дороге сюда, подолгу простаивая за металлическими ящиками. Вдруг кто-то зажимает мне ладонью рот и хватает за правую руку.
— Это я, Квинт. Получилось?
Когда он разжимает объятия, я шепчу: «Да» и мы бежим к понтону.
— Ну что, малыш? — спрашивает солдат внизу лестницы.
— Они в 118Д.
— Ладно. Отойдите.
В заранее установленном порядке и без всякой суматохи солдаты покидают лодку. Меня поражает, как молоды некоторые из них. Видимо, это «бракованные», пережившие операцию на зонах памяти, о которых мне рассказывал Страшняк: при стычках их приносят в жертву первыми. Мы спускаемся и устраиваемся в каюте лоцмана. Квинт рассказывает об инциденте с охранниками:
— Это их собака меня учуяла. Они отвязали ее, чтоб она погонялась за кошкой. Я слышал, как они спорили: поймает — не поймает. Вернувшись ни с чем, собака услыхала мой запах и подошла, но нападать не стала. Я ее даже погладил. Но беда в том, что она не захотела от меня уходить. Когда они позвали ее, я решил отвлечь их внимание и увести подальше от тебя.
— Тебе повезло с собакой!
— Не знаю, в чем дело, но она сразу же принялась меня облизывать. Наверное, почувствовала, что я не боюсь ее и не желаю ей зла.
Вдруг мы слышим мощные взрывы и решаем подняться на понтон, чтобы оценить ситуацию. Напротив тюрьмы лопаются световые шары. Идет небольшая перестрелка. Затем минут десять царит тягостная тишина. Солдаты возвращаются бегом. Самые последние несут раненых. Квинт знаком подзывает меня и заталкивает в каморку со швабрами.
— Не высовывайся. Бернар и Фредерик не должны знать, что ты здесь, — шепчет он заговорщическим тоном. — До скорого.
Моторы включаются. Мы быстро выходим из порта. Я приоткрываю дверь и в просвете могу различить часть отряда. Трое солдат ухаживают за раненым товарищем. Поодаль лежат два бездыханных щуплых тела. Я вспоминаю их грустные детские лица и спины, согнувшиеся под весом оружия. Долго бы они не протянули. Я закрываю створку и сажусь на пол, но не плачу. Обратный путь кажется короче. По прибытии я терпеливо жду больше четверти часа, пока мне не разрешают выйти из убежища. Я возвращаюсь в свою комнату, где меня ждут сэндвич и стакан молока. Я засыпаю прямо в верхней одежде.
Утром я принимаю душ перед пробежкой. Странно: все спрашивают, как я себя чувствую. Я не пытаюсь разузнать подробности и соглашаюсь с тем, что считается официальной версией. Мне также «сообщают» об освобождении Бернара и Фредерика, которые отдыхают в своих комнатах. Юпитеру лучше, но он прикован к постели. Нам разрешают вернуться на свой обычный маршрут: оба мальчика, бросавшие камни, нейтрализованы. Уж не знаю, что подразумевается под этим словом. Я становлюсь в шеренге предпоследним — на тот случай, если повезет встретиться с Октавием. Я замечаю его в последний момент. Он повернулся спиной и опустил руки вдоль туловища. Я сбавляю скорость, чтобы меня обогнали. Он трогает меня за руку. Это больше похоже на удар, чем на дружеский жест. Я — словно мягкий камешек в его пальцах. Я обгоняю Стефана и настигаю остальных, а затем спешу в туалет, чтобы узнать, о чем он просит.
Лезвие.
Это слово звенит в ушах, а по телу бегут мурашки. Что он хочет сделать? Кого-нибудь убить или покончить с собой? Он чувствует опасность?
