Синтез - Войтышко Мацей (электронная книга TXT) 📗

Вдруг стены бункера затряслись, как от взрыва, и висящая под потолком лампа начала резко качаться.

— Вниз! — взвизгнул Астериа. — Это покушение! — И выхватил револьвер, чтобы пальнуть в Пабло. Раздался выстрел, но как раз в этот момент пол закачался и накренился под углом в тридцать градусов. Все покатились в одну сторону.

— Измена! — вопил Астериа. — Ко мне, ребята!

И вместе с сообщниками вскочил в лифт, чтобы спуститься в нижние этажи. Трудно было принять более неудачное решение. Потому что это был не взрыв бомбы, подложенной Пабло, а только небольшое землетрясение. Оно уничтожило в поте лица возведенные бункеры и заграждения, засыпало коридоры, выдолбленные несчастными узниками, разрушило минные поля и погребло под грудами скал троих обладателей опаснейшего оружия в мире.

Часть четвертая,

или

Знакомство

Петрусь заметил в головизионной комнате какое-то движение. «Видно, Эля включила», — подумал он и заглянул внутрь.

— Элька! Иди быстрее! — крикнул он. — Показывают этого замороженного фрукта!

Эля появилась в дверях.

— Кого? — спросила она удивленно. — Ах, Марека Торлевского! Да это повторение вчерашней программы — он сидит и ест.

— Ну прямо! Вчера он был с Рыпсом, а сегодня один. О, смотри — взглянул! А теперь встает. Что там у него — звук отказал?

— Собирает тарелки. Ну и тупой этот замороженный фрукт! Не знает разве, что тарелки надо выбрасывать в контейнер?!

— Куда выбросить? — спросил Марек.

— Смотри, Элька, как будто услышал! — обрадовался Петрусь. — Интересно, эта сосулька что-нибудь сечет?

— Так куда я должен выбросить эти тарелки?

— Могли бы ему и сказать, — заметила Эля. — Они не слишком любезны.

— Они над ним экспериментируют, — объяснил Петрусь. — Пацула, наверно, выясняет коэффициент интеллигентности.

— Пока я вежлив, — сказал Марек. — Но я бы предпочел, чтоб мне ответили на мой вопрос.

— Видала, как хорохорится, — прокомментировал Петрусь. — С ним будет трудно сладить.

— А мне кажется, легко, — возразила Эля. — Сейчас он немного раздражен, а потом это у него пройдет.

— Так я в последний раз спрашиваю: куда выбросить тарелки? — произнес Марек сквозь зубы, хмуро глядя в пол.

— Смотри, какой надутый! — фыркнул Петрусь. — Замечательный мальчик, нечего сказать! Вы так восхищались: «что за смелый и отважный, без папочки и мамочки...» А этот ребеночек бесится из-за глупой тарелки. Я бы его...

Он не докончил. Марек в бешенстве кинулся на Петруся, одной рукой схватил за шею, другой — за ногу, опрокинул на пол, уселся на него верхом и сказал:

— Послушай, сопляк, меня ты можешь проверять тестами на интеллигентность, но к родителям не цепляйся!

Петрусь был слишком поражен, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Ох! — вскрикнула с испугом Эля. — Так ты настоящий?!

Марек посмотрел на нее с обидой и презрением.

— А ты? — спросил он.

Эля, вся пунцовая, не знала, что ответить.

— Видишь ли, вышла ошибка... Сейчас все выяснится. Сейчас... Мы попробуем тебе объяснить... Папочка! — обратилась она к Александру, который как раз вошел. — Мы по ошибке приняли его за головидение!

— Я вижу, мои дорогие, что вы уже познакомились, — сказал Зборовский. — Только я не уверен, что все протекает так, как я запланировал.

— Я совершенно не заметила, папочка, что ты пришел домой и к тому же не один. Пётрек болтал страшные глупости.

Марек уже отпустил Петруся и стоял смущенный.

— Ты должен простить их, Марек, — объяснил Александр. — Они приняли тебя за фантом, за объемное изображение. На беду я решил накормить тебя в головизионной комнате.

— Это я прошу прощения, доктор. Я не знал... Мы с папой дома тоже, сидя перед телевизором, разговариваем... Разговаривали... Мне казалось, что они издеваются. Простите за недоразумение.

Петрусь подозрительно смотрел на Марека.

— Папа, — спросил он, — ты уверен, что он четыре дня назад перенес операцию?

— Конечно. Впрочем, он сам все вам расскажет. У вас много времени. Вы вместе с ним едете на остров к дедушке и бабушке.

Они стояли вот так вчетвером и смотрели друг на друга. Ситуация была неловкая. Александр думал: «Пожалуй, найдут общий язык. Дети всегда дрались. Это в какой-то степени нормально». Эля думала: «Если бы меня кто-нибудь так оскорбил, я бы его возненавидела. Он меня наверняка возненавидит. Всех нас возненавидит. Жалко». Петрусь думал: «Вот это здоровяк! Одним рывком меня повалил. Ну и ну... Хорош замороженный фрукт!» Марек думал: «Все-таки вляпался! А так старался быть начеку. И авиакоптера не испугался, и робота, и ужасающего зрелища небоскребов, и многоэтажных автострад... И только этот сопляк... Но, по крайней мере, я знаю, что они настоящие. Если все-таки мне это не снится. Вроде это не сон».

Зборовский откашлялся и произнес:

— Я возвращаюсь на работу. Оставляю вас, но надеюсь, что вы не перебьете друг друга. Эля, будь хозяйкой.

— Да, папочка.

— Мама должна вернуться через час.

— В случае чего, если, например, Марек себя плохо почувствует, связывайтесь с Институтом. Там наверняка кто-то будет. У меня совещание в Женеве. Вернусь вечером. Привет!

И он ушел. Эля отважно решила прервать молчание, которое воцарилось после ухода отца.

— Хочешь кофе или чаю?

— Если можно, чаю, — вежливо ответил Марек.

«Ненависть, — промелькнуло у Эли в голове. — Ненависть, маскируемая любезностью. Это ясно! Ничего не поделаешь. Я не уроню своего достоинства!»

— Франтишек! — позвала она. — Франтишек!

Франтишек бесшумно въехал.

— Три чая, — распорядилась Эля.

Франтишек сверкнул огнями и произнес:

— Практичное устройство! — отозвался Марек. — А где у него питание?

Петрусь оживился: Франтишек всегда был его гордостью.

— Он работает на кварковой [6] батарее. Одно неудобство: нужно через каждые сорок дней менять программу. Самой батареи хватит на сто лет, но программу надо модернизировать. Понимаешь, новые правила, новая информация. Франтишек должен знать больше, чем мы, держать связь с другими компьютерами. Хочешь, я покажу тебе такую программу?

— Вынешь ее?

— Нет, у меня есть старая, использованная.

— Тогда покажи.

— Идем! Сейчас вернемся! — сообщил он сестре.

— Извини, — любезно сказал Марек.

— Пожалуйста, — ответила Эля как ни в чем не бывало. Как если бы она не знала, что в глазах этого храброго мальчика выглядит, наверно, дрянной и зазнавшейся девчонкой. А знала она об этом гораздо лучше, чем он сам.

Совет Наций с изумлением узнал, кем оказался следующий пациент группы Зборовского.

— Вся имеющаяся информация, — докладывал Зборовский, — свидетельствует о том, что возвращенный нами к жизни Муанта Портале и Грасиа является военным преступником, особой, заслуживающей наказания и порицания. Этот диктатор — личный знакомый таких пресловутых фашистских выродков, как Гитлер, Франко и Пиночет! Преступления Муанты против собственного народа, совершенные им на протяжении многих лет, снискали ему прозвище Кровавого Муанты. Он был подвергнут гипотермии как раз в тот день, когда партизанская армия окончательно освободила страну из-под его гнета.

Решение дальнейшей судьбы Муанты не в моей компетенции. Впрочем, уважаемый Совет ознакомился с рапортом соответствующей комиссии. Как криогеник я хочу только заверить, что оживление остается вопросом двух-трех дней.

Поднялся делегат того народа, чьим владыкой и тираном некогда был Муанта.

— Наше государство по сей день отмечает Праздник Освобождения, и великий президент, гениальный поэт Рауль Сермено, который сверг режим Муанты, относится к числу наших самых прославленных народных героев. А низкий, подлый и бесстыжий Муанта остался в истории моего народа столь же ненавистной и мрачной фигурой, как, например, в истории Италии — Муссолини. Мы стыдимся Муанты. Президент Рауль Сермено, известный своим великодушием, отослал в 2000 году ящик с телом диктатора в Институт криогеники. С одной стороны, трудно наказывать человека за преступление, совершенное восемьдесят лет назад. С другой же — неужели платой за кровь и слезы невинных должны быть последующие восемьдесят лет счастливого существования в достатке и благополучии, гарантированном современным уровнем развития? К тому же не следует забывать, что когда этот человек проснется, в его представлении время, минувшее с момента последнего вынесенного им приговора, будет исчисляться не годами, а неделями или даже днями. Так что ситуация складывается парадоксальная.