Мерле и Стеклянное Слово - Майер Кай (версия книг TXT) 📗
Унка подмигнула Серафину.
— Он тоже всего лишь мужчина, — удовлетворенно заметила она, — а у меня пока еще русалочий взгляд.
Затем она поспешила вперед, чтобы понаблюдать за уборочными работами на лодке.
На следующий день они достигли Египта.
То, что они увидели, когда подводная лодка поднялась на поверхность, потрясло их.
В открытом море на расстоянии сотен метров от берега дрейфовали льдины. Чем ближе подходила лодка к белой береговой линии, тем яснее становилось, что в пустыне побывала зима. Никто не понимал, что случилось, и Кальвино приказал матросам три раза прочесть «Отче наш», чтобы защититься от морских чертей и чудовищ.
Серафин, Унка и остальные выглядели такими же растерянными, как капитан и его команда, и даже Лалапея, тихая, загадочная Лалапея поспешила объяснить, что не имеет ни малейшего понятия о том, что случилось в Египте. Без сомнения, такой зимы прежде никогда не было. Сугробы на пустынном побережье, поясняла сфинкс, зрелище не менее необычное, чем танцующие белые медведи на вершинах пирамид.
Капитан Кальвино отдал приказ измерить толщину льда у берега. Немногим больше метра, тотчас доложили ему. Кальвино что-то недовольно проворчал себе под нос и потом битый час на мостике совещался о чем-то с Ункой. Как всегда, капитан сначала кричал и сквернословил, но в результате снова уступил.
Сразу после этого Кальвино приказал опуститься на глубину, и лодка под слоем льда вошла в дельту Нила. Главное русло Нила и его рукава не были глубокими, от моряков требовалась особая сноровка, чтобы провести лодку между льдом и речным дном. Время от времени они слышали, как под корпусом скрипит песок, а сверху ластообразные крылья со скрежетом задевают лед. Будет чудо, ругался Кальвино, просто чертовски чудесное чудо, если при таком грохоте их никто не заметит.
Большую часть времени они двигались очень медленно, и Серафин начал спрашивать себя, куда они, собственно, плывут. Ведьма приказала высадить их на побережье, а теперь Кальвино по доброй воле плыл с ними в глубь страны, к тому же в условиях куда более скверных, чем они могли себе представить. Все-таки Унка удивительно на него влияла.
Внутреннее убранство лодки тем временем заметно преобразилось. Повсюду сновали матросы с тряпками, губками и кусками наждачной бумаги — красили и покрывали лаком деревянные панели, срывали старые ковры и заменяли их новыми, из грузовых отсеков. Много предметов пролежало там десятилетиями, их приобрел прежний владелец задолго до начала войны. Даже Кальвино был потрясен тем, что обнаружилось в трюмах, он уже давно не встречал столь прекрасных произведений искусства и изделий ручной работы.
— Капитан слишком долго жил в бронзовом мире подводной лодки и разучился ценить красоты земли, — сказала Унка Серафину.
Впрочем, это не мешало ему бушевать, орать на матросов и назначать драконовы наказания за пропущенное пятно ржавчины или полоску грязи.
Серафин смутно чувствовал, что капитан пиратов нравится Унке. Она не поклонялась ему, как Арчимбольдо, и все же… между ними что-то было, какое-то чувство, абсурдная любовь-ненависть, удивлявшая Серафина и одновременно вселявшая в него неуверенность. Возможно ли, чтобы два человека сблизились при таких обстоятельствах? А как было у него с Мерле? Они провели вместе меньше времени, чем Унка и Кальвино во время короткого плавания. Думает ли о нем Мерле так же часто, как он о ней? Скучает ли она? И вообще, значит ли он что-нибудь для нее? Серафина одолевали сомнения.
Ужасный хруст и треск оборвали его бесплодные раздумья. Вслед за этим из рупоров раздался рев Кальвино, с проклятиями оповещавший о том, что случилось.
Они застряли. Застряли во льдах Нила, не могли сдвинуться с места. Железные ласты лодки, как пилы, вгрызлись в толщу льда, прорезали в нем щель в несколько метров, а затем беспомощно перекосились.
Серафин испугался худшего и побежал к мостику. Там уже стояли Кальвино и Унка, хладнокровно глядя в иллюминатор на ледяной потолок в водах Нила. Огненные шары ведьмы остались в ее логове, но рассеянного света, проникавшего сквозь лед, хватало, чтобы рассмотреть все необходимое. Лодка как бы приклеилась к белому потолку какого-то зала. Сверху в поле зрения попадали осколки льда, толстые, как стволы деревьев.
Серафин напрасно опасался несдержанности капитана Кальвино. В столь бедственном положении он проявил полнейшее самообладание. Ему доложили обстановку, он посовещался с Ункой и отдал приказ открыть верхний люк лодки и высадить пассажиров.
«Высадить? — ужаснулся Серафин. Неужели это совет Унки? Просто взять и высадить нас посреди ледяной пустыни?»
Часом позже Унка и Лалапея, Серафин и Дарио, Тициан и Аристид, облаченные в самую толстую меховую одежду, которая только нашлась в трюме пиратского корабля, уже стояли у люка. Кальвино вспомнил, что эту одежду он добыл в начале войны, захватив севшую на мель шхуну и перебив ее экипаж. Шхуна направлялась в Гренландию, чтобы обменять там эту теплую одежду на бог знает что. Куртки, сапоги и штаны пришлись в пору не всем, худенькая Лалапея просто утопала в них. Напоследок каждый нахлобучил себе на голову бесформенную меховую шапку и сунул руки в толстые ватные варежки. Пираты снабдили их револьверами, патронами и ножами. Только Лалапея отказалась от оружия.
Кальвино со своими матросами остался охранять лодку. Они попытаются освободить ее из ледяного плена. Капитан полагал, что на это потребуется много часов или даже несколько дней работы. Он был сильно озабочен тем, что их могут обнаружить египетские солнечные лодки. Хотя Унка его не просила, он обещал, что будет три дня ждать от них сигнала и только потом поплывет обратно в море.
— Куда мы, собственно, направляемся? — Тициан угрюмо высказал то, о чем все спрашивали себя уже много раз.
Унка стояла внутри люка, ведущего на поверхность. Белый круг обрамлял ее голову, как замерзший нимб. Она внимательно смотрела на Лалапею, которая отнюдь не выглядела счастливой в слишком больших для нее меховых одеяниях. И Серафин, глядя на женщину-сфинкса, снова и снова спрашивал себя, что заставляло ее все еще сопровождать вконец отчаявшийся отряд. Неужели только ненависть к Империи? Или потеря мертвого бога сфинксов, который тысячелетия покоился под кладбищенским островом Сан-Мигеле и которого она напрасно пыталась защитить от Империи?
Нет, подумал Серафин, тут есть что-то еще, что-то невысказанное, о чем никто из них не подозревает. Он словно прочел это в глазах сфинкса.
— Лалапея, — сказала Унка. Ее слова звучали чуть ли не торжественно. — Я думаю, ты догадываешься, где мы находимся. Может быть, ты даже все время знала, что первая часть нашего путешествия окончится здесь.
Лалапея промолчала, и Серафин, как ни пытался, не нашел ответа в ее молчании. Оно ничего не подтверждало, но и ничего не отрицало.
— Недалеко отсюда, продолжала Унка, — в середине дельты Нила находится крепость сфинксов. Морские русалки не знают ее названия, но я думаю, что оно все же существует. Капитану это место известно, и если зима только намела здесь сугробы и сковала все льдом, но не натворила ничего худшего, то крепость должна быть расположена в двух-трех милях отсюда.
— Железное Око видит твою жизнь, твои устремления, твое увядание, — продекламировала Лалапея, и ее слова показались Серафину пословицей из далекого прошлого. Целое столетие женщина-сфинкс одиноко прожила в Венеции, но не забыла культуру своего народа. — Железное Око, вот имя, которое ты ищешь, Унка. Да, я чувствую близость других сфинксов, их много. Идти туда — самоубийство.
Однако ее слова звучали не как предостережение, а как подтверждение чего-то неизбежного.
— Зачем нам туда идти? — спросил Аристид.
— Это сердце Империи, — сказала Лалапея. — Если у Империи есть уязвимое место, то только там.
Она ничего не сказала о плане, вероятно, его не существовало. Крепость сфинксов была неприступна, в этом никто не сомневался.
Унка пожала плечами, и Серафин снова вспомнил, как она сказала морской ведьме: «Если вести борьбу с Империей, то нужно с чего-то начинать. И победу может принести даже мелочь».
