Струна и люстра (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
— Боже ж мой, кому он нужен? Добро бы мрамор, подлинник, а то ведь… Ну, конечно, отольют другой, да как-то… необъяснимо это.
Все молчали. Шутить на эту тему было неловко, а всерьез что скажешь?
Наконец Витька напряженным голосом произнес:
— Мало ли чего необъяснимого бывает. Недавно Филипп опять в Башне на Большом Маятнике болтался, как на качелях. А сверху вдруг голос: «Долго ты будешь, обормот, мочалить Меридиан?»
— Не ври, — сказал Филипп. — Не было голоса.
— Не было, так будет… А три дня назад, Миша, «Я-три-дцать семь» зажглась опять! Тебе еще не сказали?
— Яшка зажглась?
— Ага… Хроноскопом взят сигнал. Значит, только что.
— Батюшки-светы, — сказал Михаил. — Велика ты еси, мать-природа, и все мы слепы пред тайны твоя… А может, это не она? Не он?..
— Координаты-то в самой точке. Хоть булавку втыкай… Правда, показатель яркости переменный, зубцы на графике…
— Может быть, двойная звезда получилась? — вдруг негромко спросил Юр-Танка. — Они, двойные-то, всегда мерцают…
— Не знаю. Там преобразователь опять барахлит, потому что Зиночка Куггель дежурила, не следила толком. Не пускал бы ты ее, Миша, у нее только женихи на уме…
— Зато она помогла вам перевести со старого языка «Историю города Реттерхальма», — напомнил Михаил.
Юкки повозился на подоконнике, подышал на свою серебряную трубу, потер ее подолом желтой форменной рубашки и сказал с сожалением:
— В этой «Истории» одна путаница и сочинительство… И не верьте вы, что мадам Валентина вырастила кристалл из какой-то звездной жемчужины. Девчонки играли, сестра Дотика, Вьюшка, порвала бусы, а мадам Валентина одну бусинку потом подобрала. Ну и вот…
Июль тысяча девятьсот сорок девятого года был душный, пропахший сухой полынью и горячей пылью немощеных улиц. К ночи затягивало горизонты, и бесшумно зажигались над городом Туренью зарницы…
Мальчишки спустились по приставной лестнице с чердака, где у них было оборудовано «гнездо» для летних ночевок.
— Тише, а то Зяма опять увяжется…
Пробрались в огород, а оттуда в соседний двор — чтобы не огибать дом и чтобы не окликнули из окон: «Куда это вас на ночь глядя несет опять?» Перелезли через шаткий занозистый забор, и вот он, Банный лог. Знакомый до каждого камушка, до каждой ступеньки и все равно в сумерках немного сказочный. Такой, что разговаривать хочется шелестящим шепотом.
— Яш… а вдруг его там совсем нет?
— Куда он денется?
— Мало ли… Нашел кто-нибудь и утащил.
— А кому он нужен? Да и слухи пошли бы…
Стасик нерешительно вздохнул.
— Боишься все-таки? — спросил Яшка без подковырки, заботливо.
— Нет, — честно сказал Стасик. — То есть я боюсь, но только не темноты. Боюсь, что не найдем… Потому что я уже лазил один раз. И там его нету…
— Ты?! Один лазил?
— Не веришь?.. Это в мае было, когда ты простудился и дома сидел. А я после школы…
— Один? — опять сказал Яшка. То ли с недоверием, то ли с обидой.
— Я нарочно. Надо же наконец… ну, когда-то перебороть в себе это… страх этот дурацкий.
— Переборол? — совсем тихо спросил Яшка.
— Ну… не знаю. Но лазил там долго, пока все спички не истратил. А толку-то! Все равно не нашел.
Яшка сказал снисходительно:
— Без меня и не найдешь. Там есть незаметный закуток, за ржавой переборкой, сразу не увидишь…
Зарницы иногда разгоняли желто-розовыми взмахами темноту, но сразу же она падала опять — еще более плотная: небо совсем затянуло. Но в этой темноте Банный лог не спал, жил приглушенной вечерней жизнью. Неярко светились за листвой палисадников окошки, доносились оттуда тихие голоса. Шастали в лопухах коты. Где-то вперемежку с пружинным боем прокуковала в часах кукушка.
— Одиннадцать? — спросил Стасик.
— Ага…
— Вот как выйдет на крыльцо Полина Платоновна да как позовет опять: «Яшенька, Стасик! Вы уже легли? Спите?»
— А мы не отвечаем. Значит, спим… — хихикнул Яшка. — Хуже, если Зяма полезет на чердак. Завтра пристанет: «Где были? Опять от меня скрываете…»
— Ладно, может, пронесет. Мы же недолго. Только посмотрим, там он или нет. Правильно?
— Конечно. А вывезем завтра. У Петуха тележку попросим. А вытаскивать Вовка поможет, он хоть и маленький, а не болтливый…
— Ага… Яш! А куда его потом-то? На дворе держать, что ли?
— Не… Помнишь в Парке судостроителей разломанную церковь? Там совсем глухое место, и кирпичные выступы из земли торчат. Наверно, остатки столбов от ограды. Один — совсем как специальный постамент, низенький такой, широкий. Там и устроим. Кто увидит, решит, что так и надо, садовая скульптура… А на барже оставлять нельзя, ее скоро на металл пустят.
— С чего ты взял?
— Ну, подумай сам. Ее в этом году и так чуть разливом не снесло. Когда-то же надо убирать… Ну и вообще…
— Что?
— Жалко его как-то, хотя и каменный. Сидит один там, будто в тюрьме… А иногда кажется, что его и вовсе на свете нет. И значит, вообще ничего не было. Все приснилось.
— А вот… тоже доказательство… — Стасик помахал пуговицей на шнурке, что висела у него на груди, как амулет.
— Подумаешь. Пуговицу найти можно…
— Такую не найдешь, — возразил Стасик ревниво. Он очень ценил этот свой талисман. Не снимал никогда. Вот и сейчас они удрали с чердака босые, в трусах, даже без маек, а пуговица с якорем, шпагами и солнышком была на Стасике. Казалось бы, Яшкина пуговица, он ее должен беречь. Но Яшка был к ней равнодушен, а Стасик дорожил. Потому что из огня спас…
Так, переговариваясь, прошли они весь Банный лог. Выбрались на берег. Сумрак обнимал их, словно обкладывал теплой черной ватой. Но вот опять загорелась медленная зарница.
— Мигает, мигает, — сказал Стасик. — А ни дождя, ни грома…
— А вот как случится ливень с наводнением, да как смоет баржу…
— Ну да! Если уж половодьем не смыло… Гляди, как она далеко на песке.
При очередной вспышке баржа показалась черным китом, вытащенным на сушу. Когда подошли, их обдало запахами теплого железа и ржавчины.
— Лезем?
— Ага… Яш, фонарик не урони.
По рулевым петлям на корме они забрались на гулкую палубу. Она грела ноги, как неостывшая печка. Темно было, а квадратная дыра люка — совсем черная. Стасик храбро полез первым по режущим ступни скобам. Яшка передал ему самодельный фонарик — батарейку с прикрученной лампочкой и рефлектором из фольги. Но внизу взял снова.
— Впереди пойду.
Они долго пробирались среди клепаных перегородок, изогнутых труб, поломанных лесенок-трапов. Стукались, царапались, шипели от ушибов. Шипенье это разносилось эхом, словно из лопнувшей трубы сквозил горячий пар. Воздух был тяжелый — смесь ржавой духоты и влажной зябкости.
— Здесь, — пробормотал наконец Яшка. Желтым пятном фонарика показал на изгиб переборки. — Тут проход.
— Ох, я и не догадался бы…
Мраморный печальный мальчик сидел на железной палубе трюма. Поджал левую ногу, левой рукой оперся о клепаный лист, правый локоть поставил на поднятое колено, а голову лбом положил на ладонь. Яшка нагнулся, посветил в лицо. Глаза у мальчика были полузакрыты — он то ли задумался, то ли задремал.
— Я нарочно сел так тогда, в последний раз, — прошептал Яшка. — Думал, если найдут, то… ну, чтобы не в каком-нибудь дурацком виде…
В свете неяркой лампочки мальчик был не белый, а будто потемневшая слоновая кость. Видимо, сверху на него капало во время дождя: по спине тянулся ржавый подтек. И Стасику стало жаль каменного мальчишку, как живого. Вспомнил себя, замурованного в будке.
Он погладил мальчика по теплой мраморной спине с твердой цепочкой позвонков:
— Потерпи до завтра.
Казалось, мальчик чуть шевельнул головой…
Лампочка быстро тускнела.
— Надо выбираться, — прошептал Яшка. И тоже погладил мальчика.
— Подожди, — попросил Стасик. — Смотри…
Здесь был нос баржи. Весь ее корпус лежал на песке, а нос утыкался в воду, и она просочилась в трюм. Треугольной лужицей собралась в углу у переборок. Стасик сел на корточки. Снял пуговицу, опустил к воде. Пуговица повисла неподвижно, потом шевельнулась и закачалась, как маятник. Чиркнула по воде, разорвала ржавую пленку.
