Летчик для особых поручений (с илл.) - Крапивин Владислав Петрович (книги хорошего качества .txt) 📗
Тётя Даша сказала бы: «Боже, что за вид! Ты похож на беспризорника». Рубашка была мятая, пуговица у ворота оторвалась, брюки — будто крокодил жевал, и внизу на них — белые разводы морской соли.
Алёшка весело подумал: «Ну и пусть!»
Зато в руках у него блестящий стремительный клипер с празднично белыми парусами — лучший подарок для девочки Маши, которая наверняка мечтает стать капитаном. И везёт он этот подарок из далёкого и чудесного путешествия. А путешественники, когда возвращаются, не похожи на юных скрипачей в белых рубашках с бантиками.
Алёшка шлёпал по солнечным лужам, спешил к Машиному дому, и было ему хорошо.
По лестнице Алёшка взбежал к Машиной двери.
За дверью слышались голоса и пиликала скрипка.
«Опоздал? Ну, не беда, чуть-чуть…»
Ему не хотелось так сразу, при всех, отдавать Маше клипер. Хотел Алёшка, чтобы они стояли вдвоём, и он протянул бы ей кораблик, а она медленно взяла бы его и тихо сказала: «Ой, Алёшка… Ой, какое чудо. Спасибо».
Алёшка оглянулся. В стене был шкафчик для пожарного крана. Алёшка потянул дверцу — она открылась. Он осторожно поставил в шкафчик модель (места едва хватило) и прикрыл дверцу.
Потом позвонил.
Маша открыла сразу. Весёлая, в каком-то блестящем платье, с красными бусами, будто из ягод костяники. Она обрадовалась:
— Ой, Алёшка! — И удивилась — Ой, какой ты… взъерошенный…
— Здравствуй, — сказал он. — Если бы ты знала, где я был! Я привёз тебе такой подарок!
— Спасибо… Ну, заходи же скорей.
— Подожди.
Он хотел вернуться за корабликом, но тут через Машино плечо увидел в комнате гостей. Двух девчонок с большими бантами, толстого мальчика в клетчатом костюме (мальчик держал скрипку) и — кого бы вы думали? — длинноногого Принца!
И Маша поняла, что он его увидел. И решила, что поэтому он и сказал «подожди».
— Ну, Алёшка, — заговорила она, — Ты не обижайся. Я решила его пригласить, потому что всё-таки мы в одном коллективе.
— Конечно… — шёпотом сказал Алёшка.
— Ты, по-моему, зря на него злишься. Он совсем неплохой. Я думаю, вы должны помириться.
— Я нисколечко на него не злюсь. Вот ни капельки, — равнодушно сказал Алёшка. И он не обманывал: все эти дни он просто не вспоминал про Принца.
— Ну, тогда пойдём. Что же ты?
Алёшка усмехнулся:
— Куда же я такой? Вы вон какие… красивые. А я весь помятый.
— Ну и что… — Маша нерешительно оглянулась на гостей. — А ты, значит, только что приехал? А знаешь что? Ты ведь можешь сбегать домой. Приведёшь себя в порядок. Мы подождём. Ладно?
«Даже не спросила, где я был», — подумал Алёшка. И стало ему не то чтобы грустно, а как-то скучно.
— Ладно, — сказал он. — Я пойду.
— Постой…
«Может быть, спросит»? — обрадовался он.
— А что за подарок ты принёс? Ты не думай, что я жадная. Ты ведь сам сказал. А мне интересно.
Не мог Алёшка сейчас отдать ей клипер. Ну просто руки не поднимались. И он вынул из кармана раковину.
— Вот. Я нашёл её на дальнем берегу. В ней всегда гудит прибой.
— Ой, какая замечательная! У папы есть такая, только поменьше. На письменном столе. Он в неё окурки толкает.
Алёшка тихо сказал:
— Но ты, я думаю, не будешь толкать в неё окурки?
— Ну что ты! Неужели ты думаешь, что я курю?
Я никогда в жизни даже не пробовала. И когда вырасту, не буду, хотя и считается, что девушкам курить — это модно.
«Ну что же это такое? — подумал Алёшка. — Ведь пять минут назад всё было так хорошо…»
— Маша…
— Что?
— Послушай. Там такой берег… Такие плиты громадные, у самых волн. По ним ползают крабы. И раковины лежат в траве. И башни стоят. У самого моря…
— Это где? В Сочи? Мы с мамой и папой в этом году обязательно поедем.
— Нет, это не в Сочи… А ты слушала когда-нибудь, как шумит море в раковине? Ну, в той, что у отца?
— Я хотела. Папа не дал. Он говорит, что в ней просто всякий посторонний шум отражается, а насчёт моря — это всё сказки.
«Что твой папа понимает в сказках?» — подумал Алёшка. И сказал:
— Я пошёл.
— А ты придёшь?
— Я постараюсь.
— Нет, ты дай слово, что придёшь.
— Ну… честное слово. Если ничего не случится.
Он опустился до нижней площадки, подождал, когда Маша закроет дверь, на цыпочках взбежал опять и достал из шкафчика клипер.
Потом Алёшка пошёл домой.
— Боже! Что за вид! — сказала тётя Даша, когда встретила его на пороге. — На кого ты похож! Чем ты занимался на даче у своего приятеля?
— Мы играли. Лазали по деревьям. Гоняли футбол. Спали на сеновале.
— С ума сойти! И неужели нельзя при этом выглядеть прилично?
— Сейчас буду выглядеть, — пообещал Алёшка и пошёл переодеваться.
— А я обед разогрею, — сказала тётя Даша вслед.
— Не надо. Я сейчас пойду на день рожденья. Там будут кормить пирогами и тортом.
Алёшка поставил на подоконник модель и достал матросский костюм. Сейчас Алёшку не заботило, годится ли эта одежда, чтобы идти в гости. Якоря и синий воротник напоминали ему о ветрах над башнями, о блеске моря — и это было самое главное.
Костюм был помят (ведь Алёшка лазил в нём на тополь за Кузей). Пришлось включить утюг и гладить. Потом Алёшка взял у тёти Даши жёлтые нитки и накрепко пришил к рукаву полуоторванный якорь. Он всё делал не торопясь. И почти машинально. А думал о другом:
«Всё равно она красивая. И хорошая».
А потом ещё:
«Она же не виновата. Она не видела стадиона с говорящими лошадьми, шелестящих трав, парохода с серебряными звёздами на трубе. Она не была в Ветрогорске и не смотрела на облака над башнями. Она не слышала о Лётчике и его Антарктиде… Она не знает, что такое Дорога».
Так он впервые подумал о своём путешествии: «Дорога».
И с этой секунды начал тихонько звучать Голос Дороги.
С чем его сравнить?
Может быть, это похоже на еле слышный звон гитарной струны. Кто-то щиплет её неторопливо, вспоминает песню. Песня грустная: ведь Дорога кончилась.
Но песня ещё и тревожная. А почему? Ведь Дорога кончилась.
Но пока струна звучит очень тихо, и тревога — маленькая. И тот, кто услышал Голос Дороги впервые, не знает ещё, что звук струны может оборваться, а у горизонта заиграют трубы…
Алёшка натянул штаны и матроску. Костюм был тёплый от утюга и чуть-чуть пах жжёным: Алёшка, задумавшись, подпалил рукав.
Всё, что было в карманах старых брюк, Алёшка перегрузил в карманы костюма — чтобы больше нигде и никогда не попасть впросак, как тогда, перед кассой. Он переложил деньги, ножик, мятый платок. И взял в руки Зелёный Билет.
Билет был уже потёрт, уголки помялись и разлохматились. Но он ещё годился для путешествий. Он был годен ещё (Алёшка взглянул на будильник) целых одиннадцать минут! До четырёх часов.
И отчаянная мысль вспыхнула у Алёшки: вбежать к Маше, схватить её за руку, вытащить на улицу — и помчаться к реке!
Если бежать изо всех сил, можно успеть — успеть до четырёх часов. А ведь пароход обязательно придёт, лишь бы не был просрочен билет!
А на бегу он всё Маше объяснит: про леса, где под каждым деревом сказка, про город, где в каждом переулке — приключения. Про Лётчика, который знает путь в волшебные страны…
А Маша побежит?
Будто наяву он услышал Машин голос:
«Ой, Алёшка! Ведь неудобно. У меня же гости».
«Ну и пусть! Они и без тебя съедят пирог».
«Что ты! Ведь я их пригласила. Так не полагается».
«Но потом будет поздно!!»
«Я всё равно не могу. У меня завтра музыка и бассейн».
Где-то в соседней квартире несколько раз пикнуло радио: четыре часа. Будильник отставал на восемь минут.
Идти в гости не хотелось. И во дворе Алёшка заспорил с собой:
«Ну зачем я пойду? Там и без меня обойдутся».
«Но ты дал слово».
«Я сказал: если ничего не случится».
«А что случилось?»
Однако тут же он почувствовал: случилось.
Хотя ничего особенного: просто потянул ветерок. Приподнял паруса клипера, хлопнул матросским воротником. Алёшка вспомнил, как позавчера утром (неужели позавчера, а не целый год назад?) он так же вышел из подъезда и так же налетел ветер. Весёлый тогда был ветер, он обещал Дорогу, хотя Алёшка ещё и не знал об этом. А сейчас…
