Мила Рудик и Магический Синод - Вольских Алека (книги бесплатно TXT) 📗

Изнутри почта выглядела почти так же, как и снаружи: окна, окна, окна и летающие повсюду Почтовые торбы. Здесь были крылатые почтальонши всех мастей: темно-серые или грязно-желтые с мышастыми крыльями, черные с синим металлическим отливом вороньих перьев, красные и бордовые с крыльями, закругленными, как у ястреба. На широких деревянных перекладинах, вдоль стен, сидели торбы, в чьих крыльях сквозь перья пробивался сероватый или бурый совиный пух. Мила сразу решила, что это ночные торбы — они выглядели так, словно прямо сейчас отдыхают или даже спят. Хотя трудно было себе представить, как возможно спать в таком шуме.

Некоторые дневные торбы со свистом влетали в прямоугольные окошки и усаживались на свободное место на какой-нибудь из перекладин. Другие, наоборот, срывались с перекладин вниз, подлетая к женщине за широкой деревянной стойкой. Она бросала в раскрытое отверстие очередной почтальонши свиток или даже несколько, и торба тут же взмывала вверх. Прижав крылья к толстым кожаным бокам, она ныряла в одно из окон, отправляясь с очередным посланием по нужному адресу.

Услышав, как тихонечко повизгивает рядом Шалопай, Мила опустила глаза вниз. Шевеля приподнятыми ушами, ее питомец жадно следил за крылатыми торбами и неуемно елозил чешуйчатым хвостом по каменному полу помещения почты. Он, конечно, и раньше видел Почтовые торбы, но так много сразу — никогда. Судя по веселой одержимости в янтарных глазах, Шалопай был не прочь погоняться за ними.

— Нет, Шалопай, с ними нельзя играть, они работают, — ответила на молчаливый вопрос своего питомца Мила.

Пес снова неодобрительно фыркнул.

Мила подошла к стойке и прочла на табличке внутри стеклянной подставки: «Главный почтмейстер — госпожа Грация Птах».

Госпожа Птах была крупной женщиной — раз в пять крупнее Милы и как минимум на голову выше — с круглыми очками на краешке картофельного носа и кудрявыми каштановыми волосами, из которых, словно иглы из игольной подушки, торчали перья разных цветов и размеров. Серо-синяя почтовая униформа, казалось, вот-вот затрещит по швам на дородной фигуре. Однако женщина двигалась на удивление свободно и ловко, словно ничто не стесняло ее движений. Повернувшись к Миле, она глянула на нее поверх очков и деловитым тоном спросила:

— Хотите отправить письмо? Бандероль? Посылку? По городу? Или по территории Таврики?

— Э-э-э, — растерялась от такого напора Мила, но, собравшись, почти сразу ответила: — Письмо. По Троллинбургу.

Женщина протянула полную руку к Миле.

— Послание.

Мила опять растерялась.

— Я его еще не написала.

Госпожа Птах неодобрительно посмотрела на Милу и указала куда-то в сторону:

— Пергамент, чернила и стол — там.

Обернувшись, Мила увидела не замеченный ею ранее маленький квадратный столик с двумя скамьями по бокам. Женщина-почтмейстер тут же перестала обращать внимание на Милу и вернулась к своей работе: она снимала со стеллажей позади стойки свитки и бросала их в отверстия-рты подлетающих к ней Почтовых торб.

Кивнув Шалопаю, Мила направилась к столику. Сев на краешек скамьи, она взяла из стеклянной урны один из свитков пергамента и развернула его перед собой. Потом вынула из чернильницы хорошо потрепанное перо, с согнутым краешком и словно вырванными в некоторых местах клочьями грязно-коричневой бородки.

Сделав глубокий вздох, Мила посмотрела на Шалопая, словно советуясь. Пес ответил ей растерянным взглядом и склонил голову набок, как будто говорил: «Нетушки, в этом деле я тебе не помощник». Мила снова вздохнула, посмотрела на чистый лист желтоватого пергамента, обдумывая, что она должна написать, потом обмакнула перо в чернила и, закусив нижнюю губу, занесла его над листом. Она старалась писать аккуратно, потому что ее адресат был похож на человека, который ценит во всем аккуратность и порядок, и быть немногословной, потому что, насколько она успела его узнать, он был довольно раздражительным — Мила боялась лишними словами вызвать его недовольство. Его ответ был очень важен для нее.

Закончив письмо, она отложила перо, развернула свиток и перечитала написанное:

Держа письмо в руках, Мила вспомнила свою последнюю встречу с Сократом Суховским — приемным отцом Гарика. Тогда она сказала ему, что он не любил своего сына. Сейчас она забрала бы свои слова обратно, если бы могла. Она знала, видела, что он любил сына, но в тот момент в ней говорила обида за Гарика. Мила и сейчас не могла понять той холодности, с которой Сократ Суховский ругал Гарика даже после его смерти.

Возможно, как она и написала в письме, он даже не помнит ее. И не помнит тех ее слов. Но если он все же помнит… Мила надеялась, что он не станет отказывать ей в ее просьбе только из-за того, что она сказала ему в их последнюю встречу.

Встав со скамьи, Мила на ходу свернула пергаментный лист трубочкой и подошла к стойке.

— Написали? — Пышное тело госпожи Птах тотчас развернулось на сто восемьдесят градусов; она протягивала к Миле руку.

Мила кивнула и вложила свиток в раскрытую пухлую ладонь. Ловким жестом почтмейстерша перевязала его серо-синей ленточкой.

— Куда отправить?

— Особняк Северные Грифоны, — ответила Мила. — Адрес…

— Этого достаточно, — торопливо перебила ее госпожа Птах и, взяв деревянные счеты, начала перекидывать справа налево косточки. — Лист пергамента — один медный тролль, пользование чернилами — один медный тролль, доставка письма — три медных тролля. Итого, с вас пять медных троллей.

Мила достала из кармана нужное количество монет и положила их на стойку. Сметя их в кассу одним движением руки, госпожа Птах щелкнула пальцами. В то же мгновение с одной из перекладин сорвалась бежевая Торба с пятнистыми светлыми крыльями. На лету открылось отверстие-рот, в которое почтмейстерша проворно забросила пергаментный свиток. Мила не отрывала взгляда от крылатой почтальонши, уносящей ее письмо в своей сумке, пока та не вылетела в одно из окошек.

— Что-то еще? — суетливо спросила госпожа Птах, резко повернув голову и в очередной раз неодобрительно глянув на Милу поверх круглых очков; одно из множества застрявших в ее волосах перышек при этом освободилось из каштановых кудряшек, взвилось в воздух и, паря, стало опускаться вниз.

— Нет, это все, спасибо, — следя за ним взглядом, ответила Мила, после чего неловко улыбнулась почтмейстерше. — До свидания.

Когда они с Шалопаем вышли на улицу, Мила непроизвольно подняла глаза к небу. Она вдруг поняла, что ищет глазами бежевую Почтовую торбу с пятнистыми крыльями. Конечно, это было глупо — почтальонша, в кожаном брюхе которой сейчас лежало письмо Милы к Сократу Суховскому, разумеется, была уже далеко.

Похлопав ладонью по ноге, Мила подозвала Шалопая, застывшего перед дверями почты, — елозя хвостом по каменной брусчатке дороги, он крутил головой, пытаясь уследить сразу за всеми Почтовыми торбами, вылетающими из окошек башни, как будто не мог выбрать, за какой из них рвануть с охотничьим лаем.

— Шалопай, нам надо возвращаться.

Драконий пес громко гавкнул и нехотя подбежал к хозяйке, после чего они вдвоем направились в сторону Львиного зева.

Не успела Мила сделать и пяти шагов, как из-за ближайшего дерева кто-то вышел ей навстречу. Мила тотчас узнала в долговязой фигуре Рема Воронова.

— Эй, Рудик! — окликнул он.

Мила остановилась. Решив, видимо, что его появление напугало ее, Воронов криво ухмыльнулся и, засунув руки в карманы, направился к ней. Мила кинула взгляд дальше по улице, в поисках еще одной знакомой фигуры, и не ошиблась. Впереди, метрах в десяти, прислонившись к стволу высокого тополя, со скрещенными на груди руками стоял Лютов. Его брови были сведены на переносице, а темные глаза прищурены. Глядя на него, Мила никак не могла распознать выражение его лица.