Победитель крыс - Кантор Владимир Карлович (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
— Каким это образом?
— Не знаю. Если б знал, сказал бы. А так могу сказать только одно: если увидишь, что что-нибудь мешает твоей цели, задумайся, почему. Помни про свою цель. Помни слово «Лукоморье». Ибо слово сие есть утверждение и укрепление, им же все утверждается и укрепляется и замыкается, и ничем — ни воздухом, ни бурею, ни огнем, ни водою дело сие не отмыкается. Вот я тебя и заклял. Но не знаю, поможет ли мое заклятье, чтобы ты сумел свое дело выполнить. Все в конечном счете от тебя зависит.
Борис посмотрел прямо в зрачки Мудрецу.
— Не верю я тому, что ты тут про Эмили наговорил. И никогда не поверю. Она Заклинательную Песню придумала. Если б не она, я бы ни в Деревяшку, ни к тебе и не вздумал пойти. Понял? Выпусти меня отсюда.
Лицо Мудреца приняло виноватое выражение. Он открыл дверь, вывел Бориса на площадку, подвел к лифту, все молча, а когда лифт подошел и двери его открылись, сказал:
— Прости. Быть может, я не прав. Благословляю тебя, сын мой.
Двери сомкнулись, и лифт устремился вниз прежде, чем Борис успел хоть что-нибудь ответить.
Глава 16
Через переезд
Лифт ухнул вниз, и Бориса охватило тошнотворное ощущение ускоренного падения, когда кажется, что остановки не будет, пока не врежешься в землю, и закладывает уши, и дурнота подкатывает к горлу. «Благословляю тебя, сын мой, — повторил про себя он последние, напутные слова Мудреца. — Значит, это все-таки был отец? Но почему он тогда не сказал, не признался?.. Наверно, не он… Просто Мудрецы обычно так ко всем обращаются, потому что все люди для них — неразумные дети». Лифт падал и падал. Уже и в самом деле казалось, что ничем хорошим это падение кончиться не может. Борис потянулся было к кнопке с надписью «стоп», но удержался, подумав, что надо перетерпеть и он лихо минует в этом лифте все возможные лестницы и переходы, которые в этих домах черт знает куда заводят. Лифт в землю не врезался, а остановился, как и было положено, на первом этаже, двери разъехались, Борис вышел и оказался в просторном холле.
Холл был высокий, светлый, с окном во всю стену. Пол был выложен керамической плиткой. Чистота, тишина, спокойствие, пустота. Из боковой комнатки консьержки доносилась тихая музыка. Ни в холле, ни на улице, как можно было видеть через окно, никого не было. Борис пересек холл и вышел из подъезда. Поднял голову, посмотрел вверх. Окна, балконы, огромные трубы-колонны, отгораживающие винтовую лестницу от улицы… Верхних этажей и крыши не было видно, они терялись в облачном тумане. Где происходила битва котов с крысами, где тот карниз, которым он полз к Мудрецу, — не разобрать. Во всяком случае никаких следов битвы.
На асфальте стояли огромные, глубокие лужи, явно оставшиеся от недавнего ливня. Было жарко, но солнца за пасмурными облаками не видно. Туман висел в воздухе, клубы его, как весной клубки тополиного пуха, крутились как бы сами по себе, проплывали мимо Бориса, не касаясь земли. Вот один проскользнул между тоненькими деревцами, посаженными вдоль асфальтовой площадки перед домом, и поплыл к дальним невысоким строениям, похожим на жилые дома. Второй почти коснулся лица Бориса и проследовал к красному кирпичному зданию без окон, в котором Борис узнал описанную Мудрецом бойлерную. Клубок тумана повисел перед бойлерной, а потом пошел в сторону, свернул за угол дома и пропал с глаз.
Эти туманные клубки, пасмурное небо, следы недавнего ливня — все говорило, что Борис именно там, где он и был до сих пор. Борис побежал, мимо деревьев, мимо бойлерной, к асфальтовой дорожке, потом по дорожке, которая, поворачивая то направо, то налево, вела его к автобусной остановке. Клубы тумана становились гуще, они уже напоминали свалявшиеся куски ваты. Но крыс по-прежнему нигде не было видно. Случайные прохожие смотрели с недоумением на бегущего человека. Борис и сам не понимал, почему он бежит. Ведь после разговора с Мудрецом у него возник свой план, о котором Мудрец почти догадался, но уж во всяком случае этот план не требовал поспешности. Но его словно что-то подталкивало. И не случайно. Клубы тумана стали разрастаться, и вскоре он не видел уже своей протянутой вперед руки, которую он вытянул, как слепой, чтобы не наткнуться случайно на препятствие. Асфальтовой дорожки он тоже не видел. Он шел наугад. И если бы он не пробежал большую часть пути, до автобусной остановки ему бы не добраться. Но, плутая и спотыкаясь, он все же вышел, куда надо.
Сквозь туман проглянуло желтое пятно света и совсем рядом послышалось гудение мотора — он увидел автобус. Двери открылись и Борис взобрался по ступенькам внутрь. В автобусе было светло и людно, хотя и молчаливо. Бориса прижало к чьей-то пропахшей потом широкой спине, сзади и с боков его тоже стиснули, и он отдался движению автобуса, тщетно пытаясь хоть краешком глаза углядеть, что делается за окном. Но мешали спины, головы, держащиеся за поручни руки. И тогда он решил просто считать остановки, чтоб не пропустить четвертую. Он теперь твердо знал, что хочет и будет делать. «Иду освобождаю Эмили, а затем к Лукоморью, к витязям. Один, а возможно, что и с ней. Наконец-то появилась Настоящая Любовь, подруга, которая разделяет мои дела и даже вдохновляет на них. Как оказывается важно — это духовное сродство!.. И друзья появились — и Саша, и Саня, и Коты!.. Ведь мы же вместе делаем одно дело! Все сбывается, о чем я мечтал. Хорошо как, когда есть перед человеком Высокая Цель. Все проясняется в открытой борьбе. Я раньше все думал кого-нибудь „заинтересовать собой“, а это возможно только, когда дело делаешь, тогда нет желания казаться и ощущения собственной пустоты, а все подлинное, и это замечательно! Это счастье! А раньше был только стыд, что я обычный девятиклассник, у которого нет ничего конкретного, кроме смутных стремлений к чему-то высокому…» Так он и проехал, размышляя неотчетливо, до нужной ему остановки и, продравшись сквозь толпу, выскочил из автобуса.
Автобус вывез его из густого, слепящего, бело-молочного тумана и, хотя все равно было пасмурно, небо обложное, появилось странное чувство, что тучи вот-вот разойдутся и выглянет солнце. Но стоило вглядеться, как это ощущение тут же пропало: просто контраст между хмурыми облаками и надвигавшейся на переезд совсем уже черной тучей вызвал странную подсветку, как бы обещавшую солнце. Во всяком случае туман здесь был пока воздушный, прозрачный и все было различимо, хотя будто в каком-то неясном мареве, создававшем ощущение миража, готового тут же исчезнуть. Борис стоял на глинистой, с ямами и рытвинами, насыпи, сзади пивной ларек и дорога через трамвайную линию к восемнадцатому троллейбусу, а впереди обрыв и внизу железная дорога, а через дорогу другая насыпь, на которой толкутся люди, напоминавшие издали сластен насекомых, сползшихся на праздничный пирог, забытый хозяевами в пустой комнате, а сразу над насыпью — склон, еще утром поросший лечебной ромашкой. Сейчас ромашка была скошена и лежала грудами и охапками, еще не собранная в копны. На этом склоне и находилась тропинка, что вела к домику Старухи. Спрыгнуть вниз, перебежать через рельсы, влезть на похожую на пирог насыпь, затеряться и потереться между людей, послушать, что говорят, где крысы, а потом рывок и к Эмили. «Странно, что здесь никаких платформ», — подумал он, приготовляясь прыгать вниз и соображая, как же они все будут садиться, когда подойдет поезд, как вдруг ему послышался голос Степы:
— М-мур, г-мяу, конечно, поспешно жить не запретишь, но я бы прежде, чем лезть, очертя голову, в ямке спрятался да и огляделся, переждал бы малость.
Борис быстро оглянулся, Степы не увидел, но увидел довольно глубокую яму неподалеку от себя, в которую он тут же и прыгнул, привыкши за время совместного пути полагаться на Степу. И вовремя. Люди на склоне вдруг засуетились, подхватывая свои чемоданы и рюкзаки и переходя с места на место. Так насекомые, взмахивая крылышками и поднимаясь с насиженного места, со сладкого пирога, все же не улетают далеко, в надежде вернуться, потому что вошедший хозяин только махнул на них рукой, но занят другим делом, ему не до них, и мошки и насекомые это чувствуют.
