Свинпет - Пушной Валерий (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Голый зад Свинпета показал свою сторону жизни. Не расхлебаешь до смерти. Наелись до отвала.
Они потерялись в темноте, не понимали, где находились и куда идти. Лишь бы в другую сторону от этого безумного города. Но где эта другая сторона? Все ждали Ванькиного решения.
Хорошо пристроились, беззлобно подумал Малкин, как будто у него семь пядей во лбу, иди, разбери в темноте, в каком направлении топать. А может, и не топать никуда, завалиться прямо тут в спячку. А утром видно будет. Утро есть утро, вечера мудренее, голова соображает лучше.
Вот только сердца людей продолжали бешено гнать кровь по жилам, не отойдя от недавнего напряжения. Налитые мускулы не хотели расслабляться, и ноги беспорядочно утаптывали траву, требовали движения.
Ванька неловко переминался с ноги на ногу, вздыхал, потом положил на плечо меч и шагнул наугад в темноту, как в пропасть.
Купол темноты над головой незаметно разошелся, открывая реденькую россыпь тусклых звезд.
Глава шестая Маги
Шли медленно, не меньше часа, безмолвно пыхтели, спотыкались в темноте, глухо ворчали себе под нос, снова умолкали, слушая собственные шаги и монотонный шум травы под ногами. Вокруг ни крика ночной птицы, ни хлопанья крыльев, ни других ночных звуков, словно все вымерло. И блеклые звезды в небе все одинаковые, точно нарисованные одним карандашом.
Миновали какие-то рвы, ручей, перелесок, вскарабкались по крутому склону на бугор и тут чуть не уткнулись носами в бревенчатую стену покосившегося сарая без крыши. Обошли вокруг, нашли дверной проем без двери. Дверь оторвана и просто прислонена рядом к стене.
Сарай как сарай, довольно сносный, не сравнишь с теми разрушенными строениями, которые остались у людей-собак после налета дракона. Из прежней жизни припоминаются сараюшки куда хуже. По сей день много мест, где их скелеты торчат удручающе.
Первой мыслью было, уж не вернулись ли они к себе домой. Чем черт не шутит. Но если бы шутил черт — куда ни шло, а в Свинпете шутит Философ, и здесь совсем другая история.
Внутри сарай был пуст. Да и какой это теперь сарай: ни крыши, ни дверей. Бывший сарай, вернее назвать — развалюха. Под ногами хлам какой-то, ступить нормально некуда, в темноте без огня ноги переломаешь, по бокам на ощупь грязные стены, а над головой — решето из десятка кривых досок. Даже пережидать до рассвета противно в таком бардаке.
Пошарили по карманам, ни у кого не нашлось ни спичек, ни зажигалки. «Растяпы, — сморщился Раппопет, — могли бы в свое время разжиться у Петьки». Хотел сплюнуть с досады, но вовремя остановил себя: плюй не плюй — спички не появятся.
Катюха в свою очередь вспомнила про бардачок в машине, там у нее всегда лежала зажигалка, и вздохнула: нет больше ни машины, ни зажигалки.
В конце концов, провались он пропадом, этот развалившийся сарай, совсем не место для ночлега, запахи старья и гнили ударили в нос, вдобавок стало давить странное ощущение дискомфорта, засосало под ложечкой.
Вышли наружу, потоптались у дверного проема и пошаркали по траве за угол сарая. Опустили носилки с Карюхой и вдоль стены расположились сами, подмяв собой густую траву.
Звезды на небе заметно захирели, как перед рассветом, но тьма не только не отступила, а напротив, больше сгустилась, безжалостно пожирая их вялый свет. Звезды начали быстро пропадать, небо превращалось в тяжелую бездонно-черную массу. Время будто остановилось. Не спешило к рассвету. В полушаге ничего не видно, стена тьмы. Глаза ребят стали закрываться, люди начали клевать носами.
Раппопет привалился плечом к бревну и что-то невнятно недовольно бормотал, поглаживая живот и склоняя голову набок. Темнота скрывала хмурую настороженность на лице, не показывала беспокойно дергавшиеся желваки и сжатые в линейку губы.
Сашка притиснулась к стене спиной, вытянула вперед ноги, ладонями разгладила футболку, прислонила затылок к выступу бревна и сомкнула веки.
Лугатик улегся в траве, подложил под щеку руки и засопел раньше всех.
Катюха разместилась рядом с Сашкой, подтянула колени, как любила делать, уткнулась в них лицом, уменьшилась.
Малкин прижал к коленям меч, сдавил пальцами рук лезвие и сделал глубокий вдох. Мозг начал засыпать, мысль застопорилась и куда-то поплыла.
И только Карюха на носилках безмятежно спала долгим глубоким сном.
Тишина ночи окутала всех, придавила тьмой, расслабила мышцы людей, унесла страхи и сознание. Люди сопели, похрапывали, вздрагивали и снова проваливались в небытие.
Пролетело не более часа, как Лугатик чутко дернулся, будто кто-то пихнул его в бок, ощутил на лице ползущего жука, смахнул рукой, повернулся на другой бок, рука затекла и стала покалывать, приподнял голову, прислушался, показалось, что послышалась музыка. Так бывало дома по утрам, когда мать тихонько включала радио в кухне и под его мелодии кашеварила. Эти мелодии просачивались в комнату к Володьке и ненавязчиво заставляли просыпаться. Открывал глаза, солнце через окно ослепляло и будило окончательно. Он и теперь распахнул глаза, надеясь обнаружить, что лежит в своей постели, но кровати не было, и солнца не было, черной простыней над головой висела темнота, а музыка между тем откуда-то тихонько пробивалась. Не шелохнулся, чтобы не спугнуть странную незнакомую мелодию. Она доносилась из-за стены, из сарая, во что совершенно не поверилось.
Наконец, любопытство взяло верх. Лугатик пошевелился, музыка продолжала литься, осторожно, с опаской поднялся на ноги. Мягко ступая, подкрался к краю сарая и заглянул за угол. Из дверного проема наружу бил поток яркого света. Володька оторопел, не поверил собственным глазам, этого не могло быть; из дверного проема хлещет свет, а сквозь щели в стенах — ни одного лучика. Рванулся было разбудить приятелей, но остановился, колеблясь. Чего будить, если непонятно, что происходит. К тому же непреодолимо потянуло к свету. Ноги сами под музыку повели за угол. Сердце заколотилось учащенно. Приблизился к дверному проему, мгновение постоял у границы между светом и темнотой и заглянул внутрь сарая. Ошалел. Зазевал ртом, как выброшенная из воды рыба.
Невероятно. Взгляд пробежал по кованым сундукам, деревянным полкам, столу, скамье, горящим свечам на висящем посреди сарая большом фантастическом светильнике под невесть откуда взявшимся потолком. И остановился на сгорбленном старике без бороды и усов в странной незнакомой одежде, отдаленно напоминающей халат азиатского пошиба, но с множеством разных защипок, складок, пуговиц и хвостом зверя вместо воротника.
Старик сидел за столом, прямоугольным, деревянным, с массивными, похожими на волчьи лапы, ножками. На его голове красовался головной убор, смахивающий на пилотку, но с длинными перьями птиц и с волчьим мехом.
Старик пристально смотрел Володьке прямо в глаза, приковывая взглядом, мелко барабанил пальцами по гладкой крышке стола и говорил, слегка грассировал, отнюдь не старческим голосом:
— Заходи, человек, не запнись о порог. Ноги вытри о циновку, не занеси сюда грязь с улицы. Видишь, тут чисто. Бабка постаралась. Уважь ее, человек.
Глаза у Лугатика выкатились наружу, отвисла челюсть, он поразился и одновременно обрадовался, что услышал нормальную человеческую речь, пробежал глазами по земле, циновка на самом деле лежала в проеме, а порога никакого не увидел, но все-таки высоко поднял ногу, сильно сгибая в колене, и переступил через воображаемую приступку:
— Здорово, дед! — пролепетал изумленно и пошаркал подошвами о циновку. — Откуда на улице взяться грязи, дед, сухота, как в пересохшем горле! Скажи лучше, дед, из каких мест ты приблудился сюда?
— Я всегда тут, — ответил старик, еще глубже вонзая в Лугатика взгляд и туже оборачивая себя полами халата, словно спасаясь от холода.
— Не капай на мозги, дед! — голос Лугатика окреп и, протестуя, зазвенел. — Мы все здесь обшарили, ничего и никого не было.
— Плохо шарили, — съехидничал старик, кивая головой, и перья на головном уборе закачались в разные стороны, а мех затопорщился, как шерсть у живого волка.
