Оранжевый портрет с крапинками - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Юля вопросительно подняла глаза.
– Нет-нет, не из-за неряшества. Мы крупно поспорили из-за «Аэлиты». Вы же знаете, Юленька, детям эта книга всегда нравится, а наш милый товарищ Сеткин прочел и заявил категорически: "Чушь!.." Я даже очки уронила. "Как, – говорю, – ты можешь так об Алексее Николаевиче?.." А он знаете что? "Если Алексей Николаевич, значит, врать можно?" – "Что значит, – возмутилась я, – врать? Это же фантастика! Писательское воображение! Ты же сам столько фантастики перечитал и всегда хвалил!" И что же отвечает мне этот юный ниспровергатель классиков? "Фантазировать надо тоже с умом! На Марсе все не так. "Марсианские хроники" Брэдбери и то лучше"… Я, конечно, и сама неравнодушна к Брэдбери, это, безусловно, талант, но… В общем, я не выдержала и сказала, что таких критиков следует ставить носом в угол. И расстались мы сухо.
– А потом? – смеясь, спросила Юля.
– Он не появлялся неделю. А затем откуда-то узнал про мой день рождения и притащил целый сноп васильков. При этом был в новой рубашке и сиял, как начищенный колокольчик.
– Он и сегодня хотел прискакать, – вспомнила Юля. – Обещал в обед меня навестить.
Но Фаддейка пришел только в конце дня. Встрепан и помят он был больше обычного, к оранжевой майке прилипли золотистые чешуйки сосновой коры. Он сообщил, что тете Кире привезли дрова и пришлось их укладывать на дворе в поленницу.
– Таскал, таскал, чуть пуп не сорвал, – он стрельнул искристым глазом в сторону Нины Федосьевны.
– Фаддей… – страдальчески сказала она.
– Ой, простите, Нина Федосьевна! Я нелитературно выразился, да?
– Юля, может быть, хотя бы вы займетесь воспитанием этого гамена? – простонала Нина Федосьевна. Кира Сергеевна, видимо, уже отчаялась.
– Займусь, – пообещала Юля и показала Фаддейке кулак. Он потупил глазки, но тут же дурашливо сказал:
– Гамен – это парижский беспризорник? Вроде Гавроша? Значит, здесь у нас Париж, ура! Да здравствует баррикада на улице Шанврери!
– Не Шанврери, а Шанврери, – подцепила его Юля.
А Нина Федосьевна скептически произнесла:
– Можно подумать, ты читал "Отверженных"…
– Можно подумать, нет! – возмутился Фаддейка.
– Он читал детское издание про Гавроша, – снисходительно разъяснила Юля.
– Фиг тебе! Я все читал.
– Фаддей… – опять простонала Нина Федосьевна.
– А чего она… У нас дома десять томов Гюго, подписное издание.
Юля хмыкнула:
– И ты осилил?
– "Отверженных" осилил. И "Собор Парижской богоматери". Только маленько пропускал, всякие длинные описания. Нина Федосьевна, Юле уже можно домой? Она будет воспитывать меня по дороге.
Когда шли к дому, Юля сказала:
– И чего это утром ты наплел, что Нина Федосьевна строгая? Она добрейшая душа… На тетю Киру похожа.
– Ну и что же, что похожа? Тетя Кира тоже всякая бывает. Когда добрейшая, а когда ой-ей-ей.
– Ну, ты, наверно, и ангела небесного можешь до «ой-ей-ей» довести…
Фаддейка хихикнул:
– Не, я хороший… – И сказал серьезно: – В этом году у нас с тетей Кирой контакт. А в прошлом году мы еще по-всякому… Притирались друг к другу.
– Притиралась терка к луковице. Сплошные слезы…
– Ага… Мне от нее один раз тогда знаешь как влетело…
Фаддейка сказал это со странной мечтательной ноткой.
– За что?
– В том-то и дело, что ни за что… Я сижу, молоко пью, а она вдруг говорит: "А ну-ка дыхни". А потом: "Покажи-ка, голубчик, карманы". А там окурок и крошки табачные… Ой, что было!
– Всыпала небось? – пряча за усмешкой сочувствие, спросила Юля.
– Да не-е… На губу посадила.
– Куда?
– На гауптвахту. Говорит, выбирай: немедленно едешь домой или будешь сидеть до ночи под арестом. В сарае.
– И выбрал сарай?
– А что я, ненормальный домой ехать? Здесь вон как здорово, а там в лагерь отправят.
– Да еще и досталось бы от мамы за курение, – с пониманием заметила Юля.
Он вскинул возмущенные глаза:
– Да ты что? Думаешь, я по правде курил, что ли? Мы с ребятами мыльные пузыри с дымом пускали! Дым в рот наберем, пузырь надуем, он и летит вверх. А потом лопается, как бомба…
– Все равно дым во рту – это гадость.
– Ну, пускай гадость. Но не курил же!
– А тете Кире ты это объяснил?
– Думаешь, она слушала? Как разошлась… Ну, я решил: пусть ее потом совесть мучает. Целых три часа сидел, почти дотемна.
– Потом выпустила?
– Уже собиралась, да я раньше забарабанил.
– А чего? В темноте неуютно стало?
– Да при чем «неуютно»? Гауптвахта-то была ведь… без этого. Без удобств. Сколько вытерпишь?
Юля засмеялась. Фаддейка весело посопел и сказал:
– Тут я ей все и объяснил. Она сперва, как ты, говорит: "Все равно это гадость!" А я ей доказал, что это научный эксперимент был, а люди из-за науки еще не такие гадости терпели. Она засмеялась: "Вот и пострадал за науку, как Галилей". А потом говорит: "Ладно, помиримся, не сердись на старую тетку…" А я и не сердился.
– А не обидно было невиноватому сидеть?
– Обидно немного. Зато интересно. Я до тех пор ни разу арестантом не был! А тут почти как по правде… Всякие мысли думаются, когда сидишь. Воспоминания всякие…
– Какие?
– Ну, разные! Про Буратино, как его Мальвина тоже ни за что в чулан посадила. Про Железную Маску… А то вдруг показалось, что я к врагам в плен попал и меня завтра расстрелять должны. Даже хотел подземный ход рыть, да тут кино началось…
– Что?! Ты с телевизором сидел?
Он засмеялся и замотал головой так, что рыжие космы разлетелись пламенными языками.
– Там свое кино получилось! Тайное… Вот придем, покажу.
Во дворе Фаддейка повел Юлю в угловой сарайчик. Там стоял верстак с тисками, лежали обрезки досок.
– Смотри, – прошептал Фаддейка и плотно прикрыл дверь.
Над верстаком, на стене, обитой довольно чистой фанерой, выступило яркое пятно. На нем ясно обозначились качающиеся ветки рябины с оранжево-красными гроздьями, край крыльца, забор, желтые облака над забором. Точнее – под забором, потому что все было перевернуто… Вниз головой сошла с крыльца маленькая тетя Кира в ярко-синей кофточке. Она, кажется, созывала кур.
– Как интересно! – восхитилась Юля.
Но не удивилась. Такой фокус ей был известен еще с уроков физики: маленькое отверстие может служить объективом, как увеличительное стекло, и давать четкое изображение. Темный сарайчик превратился как бы во внутренность громадной кинокамеры, а объективом была дырка от сучка – она светилась в двери.
– И правда кино, – сказала Юля.
– Сейчас еще не очень интересно. А позже, когда закат, тут знаешь какие сказки получаются! Можно что хочешь увидать, особенно когда облака горят… Все такое красное и золотистое, и будто… Ну, как на другой планете.
– Фаддейка, но ты же не любишь выдумки, – осторожно поддразнила Юля.
Он настороженно огрызнулся:
– Кто тебе сказал?
– Нина Федосьевна. Как ты разругал "Аэлиту".
– "Аэлита" – другое дело. Потому что все там не так. А тут наоборот, так.
Юля почуяла его ощетиненность и примирительно сказала:
– Хорошее кино. Только жаль, что вниз головой.
– Ничего не жаль, даже интереснее!.. А если надо, я могу и так! – Фаддейка вскочил на чурбак, подпрыгнул и повис на турнике – это была тонкая труба, вделанная между стенкой и столбом, подпирающим крышу.
Фаддейка покачался, роняя незашнурованные кеды, крутнулся, закинул ноги на трубу и повис вниз головой. Столб качнулся. Толчок передался всему сарайчику, дверь с тонким пением отошла, и в открывшемся свете перевернутый Фаддейка возник во всей красе. Красно-апельсиновые клочья волос разметались, как борода Барбароссы. Широкие губы расползлись улыбкой-полумесяцем. Майка съехала до подмышек. На уровне Юлиных глаз горели на тощем Фаддейкином животе свежие царапины – следы недавней возни с поленьями, и темнел аккуратный, как электрическая кнопка, пуп.
