Крестоносец в джинсах - Бекман Tea (е книги .txt) 📗
Наконец непогода улеглась. Горизонт еще загорался сполохами, но дождь прекратился, завеса облаков рассеялась. На небе высыпали звезды. Месяц застыл над речной гладью, озаряя промокшую до нитки детвору. Вскоре поднялся туман и скрыл небесное светило, но Долфу показалось, что недолгий проблеск успокоил ребят. Девочка, которая жалась к нему, пошевелилась и что-то пробормотала. Рядом с Долфом она чувствовала себя спокойно и надежно. Ей было тепло. «А ведь у меня никогда не было сестренки… — как-то невзначай подумалось ему, и он тут же забыл об этом. — Нужно подняться и дойти до города — там сейчас необходима помощь», — приказал себе Долф и сразу почувствовал, как ноги в промокших джинсах налились свинцовой тяжестью. Впрочем, что ему за дело до жителей Спирса?
Рядом послышался голос Леонардо:
— Хорошо, что мы с тобой вечером не пошли в город.
Та же мысль пришла в голову и Долфу. Что там у них сгорело? Постоялый двор? Ратуша? Склады? Он не знал, да и какая ему разница. Здесь, в чистом поле, под открытым небом, Долф в полной безопасности. Разумеется, он вымок и порядком продрог, но зато лагерь уцелел. Мальчик заметил, что все вокруг бормочут слова молитвы.
В предрассветном полумраке он увидел, как Леонардо осеняет себя крестом. И вдруг почувствовал в глубине души смутное желание поступить так же — просто потому, что он не знал, как выразить переполнявшее его чувство благодарности. Он сам удивился неожиданному порыву: уж что-что, а религия в семье профессора Веги никогда не была в почете.
День занимался бледным, быстро разгоравшимся рассветом, и снова становилось жарко. Пожар в городе был побежден. Столбы дыма еще курились над тлеющими пепелищами, но главная опасность миновала, и усталые люди тушили последние очаги пожара.
А в это время на Соборной площади проповедовал вчерашний монах:
— Жители города Спирса, не я ли предупреждал вас, что кара всевышнего падет на ваши головы, если вы, упорствуя, откажете в приюте невинным детям. Посмотрите же, что принесла вам минувшая ночь! Господь Бог в своей неизреченной милости даровал прощение многажды согрешившим, но вас, отринувших детей его, наказал. Он послал огонь с небес, дабы погубить нечестивый град в дыму и пламени. Город спасся, говорите вы? Но кто же спас его? Тысячи детей, призванных выручить гроб Господень из лап неверных. Дети, брошенные вами на произвол судьбы в открытом поле, сжалились над вами, жители Спирса. Это они молили Бога явить свою милость, и Господь смилостивился над вами, повернул вспять огонь, посланный с небес, пролил влагу, погасившую пожар. Детей, для которых пожалели вы хлеба и бобов, теперь благодарите за спасение своего города. Покайтесь, люди, покуда не сгубили навеки душу свою, покуда не стала она добычей дьявола. Покайтесь и возблагодарите Бога. Принесите детям богатые дары, ибо лишь заступничество этих безгрешных спасло вас от верной гибели.
Склонив повинные головы, пробирались жители Спирса в свои уцелевшие дома.
В походном лагере царило оживление. Тысячи юных бродяг сушили промокшую одежду, собирали скудные пожитки, которые разметало ночным ураганом. Грязь со своих мордашек они смывали рейнской водой и ею же наполняли пустые желудки. Как же забавно и деловито выглядели эти снующие по лагерю сорванцы. Они радовались, что миновала страшная ночь и что каждый шаг приближает их к Иерусалиму, белому городу мечты. Пусть варвары с криками разбегутся, завидев их приближение, раскаленное дыхание всевышнего настигнет и испепелит их. Опустевший белокаменный город, самый прекрасный и богатый на земле, святыня христианского мира, примет детское воинство. В нем обретут они вечное блаженство.
Так им обещали…
— Есть хочется, — пожаловался Долф своему другу, который в эту минуту оглаживал ослика, протягивая ему пучок травы.
— Думаю, им хочется есть не меньше нашего, — спокойно заметил Леонардо, взмахом руки указав на необъятный лагерь.
Долф пристыженно умолк. Девочка, которая ночью искала у него защиты, устремила на него выжидательный взгляд. Теперь она следовала за ним как тень. Каким образом удалось Долфу завоевать ее непоколебимое доверие, он и сам не знал. Во всяком случае, он почти не обращал на нее внимания.
Он разложил одежду, чтобы просушить на солнце.
Девочка тоже, не долго думая, сбросила промокшее платьице, под которым была ветхая сорочка сурового полотна.
Она почесалась, произнесла несколько непонятных слов и вдруг припустила к реке, волоча за собой платье.
Долф побежал за ней. Мало ли что может случиться, если этот несмышленыш по неосторожности зайдет на глубину. Но очень скоро ему стало понятно, что для беспокойства нет причин. Девочка опустилась на колени у прибрежного мелководья и, сняв с себя сорочку, аккуратно выполоскала свою одежонку. Заходить в прозрачную воду глубже она остерегалась. Долф обратил внимание на то, как тщательно она промывала волосы, как долго плескалась в воде. А ведь на уроках истории что-то такое говорили о грязи, неопрятности и плачевном состоянии гигиены в средние века, вследствие чего то и дело возникали губительные эпидемии.
Он скользнул сочувственным взглядом по исхудавшей, бледной фигурке: лопатки торчат, как крылья, а ребра можно просто пересчитать. Тонкие, слабенькие ноги, казалось, едва несут крохотный вес этого изможденного тельца. И при всем том ее движения свидетельствовали о природной живости и грации.
Выходя из воды, она натянула еще мокрую рубашку и подняла к нему сияющее лицо, довольная тем, что этот мальчик пошел вслед за ней и теперь ждал ее. Наконец он как следует рассмотрел ее лицо, облепленное мокрыми белокурыми волосами. Милая девчушка. Он протянул руку, приподнял девочку и дружески кивнул ей. Прямо на него глянули большие серые глаза, казавшиеся огромными на осунувшемся личике. Он отметил изящный лоб, мягкую линию подбородка, и жалость шевельнулась в нем. Кто эта девочка, что втянуло ее в безумный водоворот этого похода?
Он взял ее мокрое платьице, отжал его и разложил на траве. Девочка доверчиво уселась на траве рядом.
— Как твое имя? — спросил он.
— Марике.
Голос звучал чисто и нежно.
— Откуда ты?
Смысл этого вопроса не был ясен девочке. Если слово «имя» показалось ей знакомым, то следующая фраза уже была сказана на абсолютно непонятном ей языке.
— Wo komst du her? — переспросил Долф по-немецки.
На этот раз она обрадованно закивала:
— Из Кельна.
Дитя города! Выросла в сумрачной тени крепостных стен. Сквозь узкие окошечки проникал шум стройки с Соборной площади. Именно в тысяча двести двенадцатом году развернулось строительство прославленного в веках Кельнского собора. Дата случайно застряла в памяти Долфа.
Он не стал добиваться ответа от Марике. Ее одурачили, как и многие тысячи детей. Но что случилось с ними, что толкнуло их на это безрассудство? Ему, здравомыслящему школьнику из двадцатого века, нипочем этого не понять.
— Пошли, — бросил он, поднимаясь.
Но ей не хотелось вставать, и она потянула его назад.
— Чего тебе?
— А тебя как зовут?
Она права, не годится любопытствовать, самому оставаясь в тени. Вздохнув, он снова опустился на траву и произнес, ткнув себя в грудь:
— Рудолф Вега ван Амстелвеен.
Она побледнела. Робость, страх промелькнули в серых глазах.
— Рудолф…
Девочка отпрянула, губы ее задрожали.
— Не бойся, — поспешил вставить Долф.
— Благородный господин… — испуганно прошептала она.
Теперь он понял все. Она приняла его за сына рыцаря, а может быть, за беглого оруженосца. Видно, имя «Рудолф» здесь получают только отпрыски знатных фамилий. Он решительно тряхнул головой.
— Мой отец ученый, ну… писец.
Понимает она или нет? Кажется, да.
— Ты тоже умеешь читать? — благоговейно спросила она. — И писать?
Он кивнул.
— А где это — Амстелвеен?
— Далеко, в Голландии.
О Голландии она, видно, слыхала. Она подняла руку, пригладила волосы.
— Кому служит твой отец?
