История, конца которой нет - Энде Михаэль Андреас Гельмут (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Что же мне теперь делать? Может, дожидаться новых картин? Тех, что ты добудешь в Руднике и поднимешь наверх?
Йор минутку подумал, потом покачал головой.
— Я бы на твоем месте, — шепотом сказал он, — сам спустился в шахту и занялся раскопками.
— Но ведь у меня не такие глаза, как у тебя, — я ничего не вижу в темноте.
— А разве тебе не дали света за время твоего долгого путешествия? — спросил Йор и снова посмотрел как бы сквозь Бастиана, вдаль. — Светящегося камня или еще чего-нибудь такого, что теперь бы тебе помогло?
— Дали, — с грустью сказал Бастиан, — но я истратил Аль Чахир совсем на другое.
— Плохо дело, — повторил Йор с окаменевшим лицом.
— Что же ты мне посоветуешь? — настаивал Бастиан.
Рудокоп долго молчал, а потом ответил:
— Тогда тебе придется работать в темноте. Бастиан содрогнулся. И, хотя у него до сих пор сохранились бесстрашие и сила, которые даровал ему ОРИН, при мысли о том, что он будет лежать в глубинах земли, в ее чреве, и в полной темноте искать картины, его пронизал холод. Он ничего не сказал больше Йору, и оба они легли спать. На другое утро рудокоп потряс его за плечо. Бастиан проснулся и сел, протирая глаза.
— Ешь суп и пойдем! — коротко приказал Йор.
Бастиан торопливо похлебал супу и последовал за ним.
Он дошел с рудокопом до шахты, влез в подъемник, и они стали вместе спускаться в Рудник Минроуд. Клеть ползла все глубже и глубже. Давно уже пропал последний скудный свет, проникавший через отверстие шахты в глубину, а подъемник все спускался и спускался в темноту. Наконец они почувствовали толчок и, поняв, что спустились на дно шахты, вышли из клети.
Здесь внизу было гораздо теплее, чем наверху, на снежной равнине. Очень скоро Бастиан почувствовал, что вспотел, стараясь не отстать от рудокопа и не заблудиться в темноте. Тот быстро шагал впереди. Это был запутанный путь через бесчисленные штольни, переходы, а иногда и через какие-то залы, как можно было догадаться по тихому эху шагов. Бастиан не раз больно ушибался, натыкаясь на выступы и крепления, но Йор не обращал на это никакого внимания.
В тот первый день и еще несколько дней затем рудокоп молча посвящал Бастиана в искусство отделять тонкие, как паутинка, слои слюды и снимать их один за другим. Он делал это, держа Бастиана за руки и осторожно водя его пальцами. Для этого были и инструменты — на ощупь они казались не то деревянными, не то роговыми шпателями. Но увидеть их Бастиану так и не пришлось, потому что, когда они с рудокопом, окончив работу, поднимались наверх, инструменты оставались лежать на рабочем месте в глубине шахты.
Понемногу Бастиан научился ориентироваться в полной темноте. Он освоился с переходами и штольнями и передвигался тут, в чреве земли, с помощью какого-то необъяснимого нового чувства. И вот в один прекрасный день Йор без слов, только прикосновением рук, дал ему понять, что теперь он будет работать сам в низкой штольне, куда можно проникнуть только ползком. И Бастиан пополз. Это был очень узкий забой, и над ним нависал весь тяжкий груз пород древнего залегания.
Скорчившись, как дитя в материнской утробе, лежал он в темных глубинах основания Фантазии и терпеливо разыскивал забытый сон — картину, которая приведет его к Живой Воде.
Он ничего не мог разглядеть в вечной ночи и потому не сумел бы отличить и выбрать свою картину, даже если бы она оказалась у него в руках. Ему оставалось только надеяться, что счастливый случай или милостивая судьба когда-нибудь поможет ему найти то, что он ищет. Вечер за вечером поднимал он при закатном свете на поверхность земли слюдяные дощечки, какие ему удалось отъединить за день в глубинах рудника Минроуд. И вечер за вечером оказывалось, что работа его была напрасной. Но Бастиан не жаловался и не возмущался. Он потерял всякое сострадание к самому себе. Он был терпелив и покорен, тишина царила в его душе. Но, хотя силы его были неисчерпаемы, он часто чувствовал большую усталость.
Как долго длилось это суровое время, сказать невозможно — такая работа не измеряется днями и месяцами. Но вот наконец наступил вечер, когда он поднял на поверхность земли картину, которая вдруг так его взволновала, что он едва удержался, чтобы не вскрикнуть от изумления и тем ее не разрушить.
На тоненькой слюдяной дощечке — не очень большой, формата обычной книжной страницы — был ясно виден человек в белом халате. В руке он держал белую гипсовую челюсть. Вид у него был такой понурый, выражение лица такое грустное и озабоченное, что у Бастиана заколотилось сердце. Но больше всего его потрясло, что человек этот как бы вмерз в ледяную глыбу. Со всех сторон его окружал непроницаемый, хотя и совершенно прозрачный слой льда.
Пока Бастиан рассматривал картину, лежащую перед ним на снегу, в нем проснулась тоска по этому человеку, хотя он его и не знал. Это чувство словно надвигалось откуда-то издалека, как прилив в море, который сначала едва замечаешь, но вот он шумит все ближе и ближе, становится огромной, мощной волной высотой с дом и увлекает все за собой. Бастиан чуть не захлебнулся в этом приливе тоски. Он задыхался, хватал губами воздух. Сердце его болело, оно было слишком мало для такого огромного чувства. В этой волне прибоя пошло ко дну все, что еще оставалось у него в памяти о самом себе. Он забыл последнее, что у него было: свое имя.
В хижину Йора Бастиан вошел молча. Рудокоп тоже ничего не сказал, но долго смотрел на него, и взгляд его снова, казалось, был устремлен куда-то в дальнюю даль. И вдруг, в первый раз за все это время, на лице его, словно вытесанном из серого камня, на мгновение мелькнула улыбка.
Мальчик, у которого теперь не было даже имени, не мог уснуть в эту ночь, несмотря на усталость. Картина все время стояла у него перед глазами. Ему казалось, что человек этот хочет ему что-то сказать, но никак не может, потому что закован в глыбу льда. Мальчик без имени хотел помочь ему, хотел сделать что-нибудь, чтобы лед растаял. Словно в вещем сне, он видел, как обнимает глыбу обеими руками, крепко-крепко, стремясь растопить ее теплом своего тела. Но все было напрасно.
И вдруг он услышал, что хочет сказать ему этот человек, услышал не слухом, а всем своим существом:
«Помоги, не бросай меня в беде! Мне не выбраться самому изо льда. Только ты можешь меня освободить — только ты один!»
Когда Бастиан и рудокоп поднялись на рассвете, мальчик без имени сказал Йору:
— Я сегодня не спущусь с тобой в шахту.
— Ты хочешь меня покинуть? Мальчик кивнул:
— Я пойду искать Живую Воду.
— Ты нашел картину, которая тебя поведет?
— Да.
— Ты мне ее покажешь?
Мальчик опять кивнул. Они пошли по снегу туда, где лежала картина. Остановились. Мальчик смотрел на картину, не отрываясь. Но Йор обратил взор своих слепых глаз не на картину, а на лицо мальчика — он глядел сквозь него в дальнюю даль. Казалось, он к чему-то прислушивается. Наконец он кивнул.
— Возьми ее с собой, — прошептал он, — только не потеряй. Если ты ее потеряешь или она рассыплется — тогда конец всему. Потому что в Фантазии для тебя уже ничего больше не останется. А ты знаешь, что это значит.
Мальчик, у которого не было больше имени, стоял, низко опустив голову. Он долго молчал, потом сказал, тоже шепотом:
— Спасибо, Йор, за все, чему ты меня научил. Они пожали друг другу руки.
— Ты был хорошим рудокопом, — прошептал Йор. — Ты прилежно работал.
С этими словами он повернулся и зашагал к Руднику Минроуд. Не обернувшись ни разу, он вошел в подъемник и стал спускаться в глубь земли.
Мальчик без имени поднял со снега картину и побрел вдаль по бескрайней белой равнине.
Он шел долго. Давно уже хижина Йора исчезла из виду, и ничего больше не было вокруг, кроме белой пустыни, простиравшейся до горизонта. Но он чувствовал, что картина, которую он бережно несет в руках, словно тянет его в определенном направлении и подсказывает дорогу.
