Вопросительная история - Либина Рената Борисовна (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Говорят, что едва взойдя на престол, Александр вынужден был выслушать сетования своей матери, вдовы Николая I, упрекавшей сына в увольнении всех министров отца. Александр ответил так: «Папенька был гений, и ему нужны были только исполнители, я не гений, мне нужны талантливые министры». Вольно ему было шутить с овдовевшей императрицей. В обращении со сплочённым дворянским сословием потребовалась куда как большая находчивость.
Первая страница печатного манифеста 19 февраля 1861 г.
На собрании московского дворянства император заявил: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо». Дворяне облегчённо выдохнули: у них не отнимут крепостных. И вдруг, к концу успокоительной речи, «гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу». «Этим» называлась отмена крепостного права. Из зала выходили совершенно сбитые с толку дворяне: так будет правительство готовить реформу или нет? Александр заставил благородное сословие тревожиться и недоумевать. Топчась в нерешительности, дворяне привыкали к мысли о возможной реформе.
Была в речи императора ещё одна маленькая находка. Он заговорил об «улучшении крестьянского быта». Отныне только так будут называть предстоящую отмену крепостной зависимости. Все, конечно, понимали, о чём речь, но для дворянского слуха звучало как-то приятнее.
Сама ситуация публичного обсуждения Крестьянской проблемы была новой. Предшественники Александра создавали для решения крестьянского вопроса комитеты один секретнее другого. На этот раз император повёл дело в прямо противоположном направлении. Это был рассчитанный психологический ход. Если дворяне будут в страхе ожидать, что кто-то сверху решит вопрос в неблагоприятном для них ключе, у них будут все резоны составлять заговоры. Если же позволить им самим искать путь решения проблемы, активность уйдёт в другое русло.
Неизвестный художник. Портрет М. А. Назимова. Гравюра. 1860-е гг.
Дворяне, однако, с предложениями не торопились. И тогда правительство предприняло второй оригинальный шаг. К нему подтолкнул запрос Виленского генерал-губернатора Назимова. Он слыл человеком невеликого ума, зато прямым и решительным. Говорят, что в актовом зале Московского университета, попечителем которого он прежде состоял, Назимов увидел статуи девяти муз и велел поставить десятую – для симметрии. Теперь Назимов тоже повёл себя решительно. Дворяне вверенных ему губерний не понимали, предстоит ли в ближайшее время отмена крепостной зависимости. Назимов попросил разъяснений у императора. По поручению Александра министерство внутренних дел составило разъяснения. Они назывались «Рескрипт генералу Назимову» и содержали недвусмысленную информацию: «улучшение крестьянского быта» предстоит. Дворянам же нужно подумать, как именно крестьянский быт надлежит улучшить. Рескрипт вручили Назимову, но он оказался не единственным получателем. Документ отпечатали в 75 экземплярах и отправили железной дорогой во все губернии, хотя их главы вовсе не донимали императора вопросами о его дальнейших намерениях. И вот тут-то дворяне взялись за дело – дело подготовки реформы. Из рескрипта явственно следовало, что правительство имеет план реформы и намерено её осуществлять. Большинству дворян это не нравилось. Но они не стали возмущаться. Их занимал теперь другой вопрос: в соседних губерниях могли получить рескрипт раньше, и раньше начать обсуждение. Тогда соседские предложения могли первыми поступить в столицу. Они уже обсуждают, а мы ещё нет! Они уже говорят, а мы молчим! Неважно, что ещё вчера дворянские собрания и слышать не хотели ни о каком крестьянском быте. Сегодня его улучшение обсуждали соседи! Нужно было не отстать. Так уж устроен человек. Император сыграл на том же чувстве, которое заставляет нас сначала занимать очередь, а уж потом выяснять – куда.
Н. К. Пименко. Жатва. 1896 г.
И дворянские предложения наводнили столицу. Вслед за бумагами в Петербург потянулись делегаты из губерний – «от большинства» и «от меньшинства». «Большинство» выступало или против «улучшения быта» вообще или за личное освобождение почти без земли. «Меньшинство» полагало разумным крестьян земли не лишать. Споры между помещиками приобретали такую остроту, что многие прибывали в Петербург со своими телохранителями – из крестьян. Обсуждать освобождение крепостных было безопаснее под их же охраной.
Неизвестный художник. Портрет Я. И. Ростовцева. 1860-е гг.
К 1858 г. предложений накопилось множество, пора было готовить закон о крестьянской свободе. Консерваторы, однако, глаз с правительства не спускали и поднимали шум при всякой попытке решать дело так, чтоб не только помещиков, но и крестьян не оставить без средств к существованию. Активность «большинства» следовало умерить. Но как? На этот раз император действовал как иллюзионист, отвлекающий публику, пока меняют декорации. Разработка плана реформы была поручена Главному комитету, составленному из видных сановников, консерваторов, служивших ещё при Николае I. Дворянское большинство могло быть спокойно: дело подготовки реформы – в надёжных руках её противников. Но через год Александр подписал указ о создании в помощь главному комитету «Редакционных комиссий». Официально перед ними были поставлены второстепенные задачи: собирать предложения с мест, составлять обзоры и передавать в Главный комитет. В тайне же «Редакционные комиссии» получили от императора совсем другие полномочия. В это учреждение вошли либеральные чиновники, в большинстве молодые, которым предстояло подготовить настоящий проект реформы. Дворяне успокаивались тем, что проект готовится в консервативном Главном комитете в благоприятном для них духе, и мало интересовались «Редакционными комиссиями». Тем более что комиссии возглавил человек с репутацией неколебимого консерватора – Яков Иванович Ростовцев. И мало кто догадывался, что в деле подготовки реформы Ростовцев явил собою ещё одну находку императора. Только на этот раз изобретательность царя была ни при чём: Ростовцев стал для Александра подарком судьбы. Всем известный охранитель устоев незадолго до назначения в комиссию превратился в горячего поборника реформы.
Жизнь Ростовцева складывалась столь причудливо, будто этот человек специально был предназначен историей играть свою особенную роль в драме Освобождения. Сюжет закручивался за тридцать пять лет до кульминации. За два дня до восстания на Сенатской юный подпоручик Ростовцев, начинающий поэт, знавший о планах декабристов, явился в Зимний дворец и сообщил Николаю о грядущем мятеже. Следующий шаг был нетривиален. Прямо из дворца Ростовцев отправился к своим приятелям, руководителям тайного общества, Рылееву и Оболенскому, и детально рассказал о визите к наследнику престола. Зачем Ростовцев всё это затеял, историки гадают до сих пор. То ли собирался предотвратить кровопролитие, то ли подталкивал стороны к переговорам, то ли попросту заглаживал своё участие в сходках тайного общества. Заговорщики после некоторой дискуссии сочли мотивы Ростовцева благородными, а Евгений Оболенский сохранил с ним дружбу на всю жизнь, пронеся её через тридцать лет ссылки. Вскоре после разгрома восстания Николай I провозгласил юного подпоручика образцом верности долгу и спасителем престола. И хотя Ростовцев был отнюдь не единственным информатором императорского дома, в глазах света Яков Иванович сделался главным доносчиком, и осуждали его отнюдь не только сторонники декабристов. Карьера Ростовцева между тем складывалась удачно. В 32 года он стал начальником штаба всех военно-учебных заведений Российской империи и оставался в этой должности два десятка лет. От учащихся Яков Иванович требовал усердия, отменных знаний и никаких вольностей во вверенных ему заведениях не допускал. Кадеты Ростовцева не любили, начальство – безгранично доверяло. Для будущего крестьянского Освобождения и то, и другое оказалось на пользу. Военные школы курировал наследник престола цесаревич Александр, так что именно он был непосредственным начальником Якова Ивановича. За годы совместной работы он проникся к Ростовцеву не только доверием, но и почитал за друга. Поэтому именно Ростовцев стал доверенным лицом императора Александра в кругу сановников, приступивших к разработке Крестьянской реформы. Новое назначение его не радовало и не увлекало. Главный воспитатель будущих офицеров ничего не смыслил в крестьянском вопросе. Но, имея привычку любое поручение исполнять со всей тщательностью, он взялся за доскональное изучение темы. И в этот момент случилось преображение. Яков Иванович получил известие из Германии о тяжёлой болезни сына, студента Гейдельбергского университета. Сыновей у Ростовцева было трое, и они немало страдали от сомнительной репутации отца: причиной его служебных успехов многие полагали ту декабрьскую историю. Всю весну 1858 г. Яков Ростовцев провёл у постели сына. Болезнь оказалась безнадёжной. Умирая, сын просил отца помогать освобождению крестьян, чтобы «загладить свою память» и за декабрь, и за нелюбовь дворянской молодёжи, обучавшейся в военных заведениях. «Я дал клятву семье служить крестьянскому делу», – напишет позже Ростовцев. Находясь в Германии, он изучил жизнь тамошних крестьян и пришёл к твёрдому убеждению: освобождать нужно с землёй, иначе крестьяне получат «свободу птиц». Четыре письма с программой освобождения отправились к императору в Петербург и существенно повлияли на взгляды монарха. Ростовцев возвратился в Россию с намерением выполнить клятву, данную семье: отдать все силы делу Освобождения и действовать на пользу крестьянам. О такой перемене не было известно широкому кругу. Дворянское большинство могло не опасаться Ростовцева во главе «Редакционных комиссий». Его новые либеральные убеждения двигали теперь дело Реформы вперёд, в то время как его консервативная «благонадёжность» успокаивала помещиков.
