Желтоухий(Рассказ) - Покровский Сергей Викторович (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗

Сергей Покровский

ЖЕЛТОУХИЙ

Рассказ

I

Дед Архип стоял на куче навоза без шапки и с вилами в руках. Ветер ерошил его седые кудри, а лицо у него было встревожено и серьезно.

— Вот, дожили до беды, — бормотал он себе под нос. — И не ждали — не гадали, а вот дожили.

— Чего ты, дедушка? — спрашивал его внук Гаврюшка. — Чего ты так испугался?

Гаврюшка был молодец лет семи, почти такой же беловолосый, как дед. Он был босиком, в длинных портках. Кончик носа его был хорошо припечатан сажей.

— Да вот, глянь-ка! — растерянно тыкал дед вилами в разрытую кучу, из которой накладывал навоз на тачку для своего огорода. — Глянь: экая срамота! Вон чего, поганец, наделал!

Гаврюшка заметил, как сильно у него тряслись руки, а в яме виднелось что-то белое, продолговатое, величиной с голубиное яйцо.

— Глянь, петушьи яйца, — говорил Архип, сердито поднимая их вилами.

— Да нешто бывают петушьи яйца?

— А то нет? Петушиные яйца! Уже это я хорошо знаю. То-то я смотрю: все Петька на навозе, все на навозе. Все роет лапищами. Ах ты, шут куриный! Связался, курицын сын, с нечистого силой. Вон, глянь, сколько насрамил!..

Дед поднимал вилами комья навоза, а из них торчали белые яйца, и каждое по концам было связано белым шнурочком с соседними.

Гаврюшка нагнулся, схватил одно из них и почувствовал в руке что-то мягкое, покрытое как-будто бумажною скорлупкой.

— Что ты, дурень! — закричал на него дед. — Брось, нешто можно? Не погань рук. Говорю, от нечистой силы. Как ты теперь за стол сядешь? Беги скорей, скажи, чтобы бабка Арина мочалкой вымыла. Да сперва, смотри, песком ототри хорошенько. Нешто можно нечисть такую трогать?

Гаврюшка с испуганными глазами помчался в избу мыть руки, а дед, ворча и ругаясь, выковыривал из навоза все новые и новые «петушиные яйца» и с сердцем скидывал их вниз. Всего их вытащил он из кучи, пожалуй, дюжины две. Что с ними теперь надо делать?

К обеду он посоветовался с бабкой и другими знающими людьми и, наконец, решился.

Вместе с Гаврюшкой натащили они несколько охапок сухих еловых ветвей, сложили из них большую кучу около самого навоза, и дед поджег ее пылающей лучинкой, крестясь и причитая молитвы.

Лихо запрыгал золотой огонек по хвойным смолистым веткам, бурно взвился кверху блестящим снопом пламени, и долго около него хлопотали две белоголовые согнутые фигуры деда и внука…

Они подхватывали щепками ожерелья петушиных яиц, со страхом тащили их к костру и кидали в самый огонь.

Яйца надувались, пускали струйку белого пара и лопались, причем внутри показывалось что-то черное и живое.

Когда все сгорело, дед выкопал рядом яму, собрал лопатою золу, сунул ее туда и, забросав землей, затоптал покрепче лаптями.

Так погибло страшною смертью таинственное потомство преступного Петьки.

Сам Петька, здоровенный черный петух, также не избежал заслуженной кары.

В ближайшее воскресенье бабка посадила виновного в старый рыжий мешок, завязала узлом и, несмотря на его крики, потащила на базар в город.

По-настоящему надо бы ему попросту свернуть шею да выбросить подальше на задворки, да уж очень обидно было так без пользы загубить хорошего петуха.

Злодей был продан аптекарше за хорошую цену, а вместо него в курятнике воцарился другой молодой повелитель многочисленных кур.

Новый Петька во всем уступал прежнему. Рослый, красивый, с гордой походкой, тот бывало никакому петуху не даст носу показать в свои владения. Новый был много меньше и слабее и трусливее. Но зато у него было одно неоценимое преимущество перед старым. Тот был черен, как грех, а этот совсем желто-красный, а потому, по мнению старухи, был хорошо застрахован против козней лукавого духа.

Дед Архип успокоился и усердно принялся за свой огород.

А между тем… Если бы он только знал, какую он сделал большую оплошность!

Если бы он только знал, что в навозной куче остались еще незамеченными целых три петушьих яйца! Они лежали все тесно один за другим, окруженные теплым навозом. Они притаились во влажной узкой норе, на самом краю кучи, и в них тихо зрело и наливалось проклятое и нечистое племя.

II

И вот, исполнился положенный срок. В самую полночь, когда дед, бабка и Гаврюшка крепко спали на высоких полатях, укрытые теплыми полушубками, в навозной куче совершилось то, что должно было совершиться. Яйца стали слегка шевелиться. Внутри пергаментной скорлупки что-то усиленно двигалось и, наконец, одно из них как будто само собою разорвалось, и оттуда показалась маленькая остренькая головка.

Головка усиленно вертелась и нетерпеливо старалась пробраться через рыхлый навоз. Через несколько минут она показалась над кучей, и вслед за ней из темной норки потянулось что-то черное. Еще минута, — и наружу вылез маленький изящный змееныш, который тотчас же свернулся колечком, вдыхая в себя влажный воздух прохладной августовской ночи.

На небе сияла полная луна, и блеск ее отражался в маленьких блестящих глазках змейки. Только самые яркие звезды видны были на небе, такое оно было светлое от холодных лунных лучей. Змееныш, впрочем, не обращал никакого внимания ни на звезды, ни на луну, ни на темные тени деревьев, застывших в неподвижном воздухе в виде каких-то туманных облаков.

Он лежал, дышал и всем телом ощущал сырую прохладу ночи.

Лунный свет обливал его маленькую голову и делал заметными два светлых желтых пятнышка у его затылка. По этим пятнышкам опытный глаз без труда узнал бы в нем маленького ужонка.

Через несколько времени из той же норки вылез другой такой же змееныш, а за ним третий, и оба они свернулись возле первого, предаваясь ночному покою.

Еще через час ужата опять зашевелились. Первый из них, которого мы будем называть Желтоухим, потому что его ушные пятнышки были ярче и желтее, чем у его братьев, вдруг поднял красивую головку и стал качать ею из стороны в сторону, как будто прислушиваясь к царящей кругом тишине.

В это время стебли травы сильно качнулись, и из темноты выпрыгнуло что-то серое, приземистое и большое. Это была жаба, охотившаяся в этих местах на спящих навозных мух. Она шлепнулась как раз перед мордочкой Желтоухого и удивленно уставилась на него своими блестящими выпуклыми глазами.

Ужонок тотчас скрутился, как гибкая стальная пружинка, втянул в самую середину свертка свою голову и начал грозно шипеть, высовывая и пряча свой быстрый черный и раздвоенный на конце язычок.

Жаба смотрела несколько секунд на него и вдруг повернулась и мелкими прыжками удалилась туда же, откуда пришла.

Ужонок продолжал еще некоторое время злиться, потом успокоился, поднял повыше красивую головку и, развернувшись, пополз прочь от навозной кучи, сгибаясь между стеблями растений и попадающимися неровностями почвы.

Вслед за ним тронулись в путь и другие двое ужат.

Думали ли они что-нибудь о том, куда и зачем они ползут? О, конечно, нет! Для того, чтобы уметь думать, нужно иметь много больше способностей, памяти, опыта и еще кое-чего другого, чего не было у наших ужат. Они ползли потому, что чувствовали потребность двигаться. Бессознательно их влезло в ту сторону, куда понижалась почва и откуда тянуло сыростью и неуловимым для человека запахом воды.

Этот запах как будто притягивал их и, несмотря на то, что новорожденные ужата ничего не испытали, кроме темной тесноты своей яичной скорлупки, они безошибочно направлялись теперь к недалекому пруду, который помещался под деревьями сейчас же за капустным огородом дяди Архипа.

Иногда ужата останавливались как будто на отдых, но потом снова пускались в дорогу, и к утру они уже были на самом берегу пруда. Там они забрались в густые кусты ивняка, разросшегося возле воды. Там же они встретили восход солнца, неподвижно притаившись под слоем опавшей листвы, которая густо покрывала здесь сыроватую почву.