Короткое детство - Курочкин Виктор Александрович (книги без регистрации .TXT) 📗
Он помог Витьке подняться, отряхнул его и, сам не зная для чего, спросил:
— У тебя батю убили?
Витька всхлипнул:
— Убили.
— Ладно, не обращай на них внимания. Все они дураки.
Под словом «все они» Митька имел в виду всех, кто смеётся над Витькой. Но ребята не обиделись на это. Они опять обступили Лильку и принялись унизительно выпрашивать яблоки. Лилька смеялась над ними, уплетала яблоко за яблоком и бросала в ребят огрызки.
— Жадина-говядина, дай хоть Витьке яблочко. У него на фронте батьку убили, — сказал Митька Локотков.
— Уби-и-или? Подума-а-ать только… — протянула Лилька и сунула Витьке два яблока, — бери, бери, на? ещё одно. А вам не дам, — заявила наотрез Лилька и как принцесса развалилась на корзине с яблоками.
Пришла Елизавета Максимовна, уложила в сани картошку, сунула Митьке узелок с пирогами и строго-настрого наказала, чтоб он дорогой вёл себя тихо, а на станции не совался под вагоны. Потом тётка Груня уложила свои мешки. Кроме картошки, она везла три связки луку и брюкву.
— Ты им помоги там, Аграфена, — сказала Елизавета Максимовна.
— Ладно, помогу ужо, — отвечала тётка Груня, здоровенная баба с толстыми лиловыми щеками.
— Смотри за ними. Не давай баловаться, — наставляла председательша.
— Я им побалуюсь, — говорила тётка Груня, свирепо размахивая кнутом.
— Ну, поезжайте потихоньку, — сказала Елизавета Максимовна.
— Поехали! — крикнула тётка Груня и взмахнула кнутом.
Сани дёрнулись, и Митька уткнулся носом в колени Лильки. Лилька вдруг раздобрилась и дала Митьке яблоко. Правда, выбрала самое плохое.
За деревней дорога круто свернула к полуразвалившемуся овину. Тут, откуда ни возьмись, выскочил Пугай и бросился на лошадь. Лошадь, присев на задние ноги, захрапела.
— Ах ты, растреклятый, брысь с дороги! — закричала тётка Груня!
Лошадь шарахнулась в сторону, Пугай опять ей перегородил дорогу, злобно и оглушительно лая.
— Ах ты, растреклятый, ах ты, собачья образина! — ругалась тётка Груня, безжалостно настёгивая лошадь.
— Эй, погодите! — услышал Митька голос.
Прямо по полю бежал Стёпка с мешком на спине.
— Стой! Стой! — кричал Стёпка, размахивая руками.
Догнав сани, Стёпка прыгнул на плетёнку.
— Ух, бежал, чуть сердце не вывалилось, — задыхаясь, проговорил он и вытер шапкой мокрое лицо.
— Ты куда? — грозно спросила тётка Груня.
— На станцию, за жилеткой.
— За какой такой жилеткой?
— А за такой, у которой рукавов нет, — пояснил Стёпка.
Тётка Груня подняла кнут.
— А ну, слезай. А то я тебя так опояшу!
— За что, за что? — закричал Стёпка. — Меня мамка отпустила. Честное пионерское, отпустила.
Тётка Груня вытерла рукавицей нос.
— Врёшь.
Митька с Лилькой тоже поняли, что Коршун врёт.
— Вот и не вру, — сказал Стёпка, — а тебе жалко, что поеду. Вам ещё лучше будет. Пугай на станции лошадь будет караулить.
Тётка Груня посмотрела на собаку, которая бежала за дровнями, высунув язык, и сдалась.
— Бес с тобой, поезжай, мне-то что. Но-о-о! Милой! — и огрела лошадь кнутом.
— Але, Пугай, — свистнул Стёпка.
Пугай обогнал лошадь и, высоко вскидывая задние ноги, пулей пустился по дороге.
— Видал-миндал, — и Стёпка хвастливо щёлкнул языком.
— Стёп, а тебя мать в самом деле пустила? — спросил Митька.
Стёпка ткнул Митьке под рёбра кулак.
— Молчи, дурень, умнее будешь. Понятно? — и Стёпка как барин развалился на плетёнке. — А ну-ка, Лилька, кинь яблочко, — приказал он.
— Подумаешь, какой командир нашёлся. Не дам!
Стёпка с презрением посмотрел на неё и плюнул.
Лильку это ещё больше оскорбило. Однако ссориться с ребятами в дороге ей было совсем не выгодно.
— Если бы ты попросил как порядочный человек — может быть, я и дала бы, — сказала Лилька.
Просить яблоко как порядочному человеку Стёпке не хотелось. Это Лильку ещё больше обозлило. Но желание помириться со Стёпкой, который ей нравился больше всех мальчишек, было сильнее обиды.
— На уж, подавись, — сказала Лилька и кинула Стёпке огромное краснобокое яблоко.
«Самое лучшее выбрала», — подумал Митька, и сердце от ревности у него так сжалось, что показались слёзы. Чтоб скрыть их, Митька потупился и стиснул зубы.
— На и тебе, — сказала Лилька и положила ему на колени яблоко, правда, не такое красивое, но тоже ничего.
Хорошо зимой на санках! Снег под полозьями скрипит, повизгивает. Впереди, взлягивая задними ногами, бежит Пугай, за ним хлопает копытами и машет хвостом лошадь, по сторонам тянутся чёрные, словно обугленные, кусты. Тёмные ели, угрюмо насупясь, медленно плывут навстречу и так же тихо, безмолвно удаляются. На ухабах санки подкидывает, ребята утыкаются носами в широченную спину тётки Груни и заразительно хохочут. Тётка Груня, помахивая кнутом, погоняет лошадь и сыплет прибаутками.
— Но, милый вороной, самый дорогой!
Чудесно! На душе так легко и отрадно, как будто и нет никакой войны, не стреляют где-то пушки и не приходят в деревню извещения, что такой-то в этот день погиб смертью храбрых…
Стёпка доел яблоко, бросил в снег огрызок и сказал:
— Кислятина, а не яблоки.
Лилька вспыхнула и надула губы…
Глава VII. Пир во время голодной зимы. Сорока вещает. К чему приводит неосторожность и зазнайство. Миха заселяется на чердаке Стёпиного дома
Шора — это крытый ток, проще — крыша на столбах, а ещё проще — огромный сарай без стен.
В шору свозили с полей рожь, пшеницу, овёс, горох, гречиху, лён. А потом всё это здесь обмолачивали… После обмолота оставались вороха мякины. И зимой шора превращалась в дармовую общественную столовую для птиц. Какие на этих ворохах мякины закатывались пиры и обеды!
Хозяевами шоры считались голуби. Зимой со всей деревни слетались воробьи, здесь день-деньской околачивались болтливые сороки, из леса прилетали клесты с рябчиками. В соломе во множестве водились серые мышки и даже крысы.
Первой заметила Миху сорока. Она сидела на крыше и вертелась, как заводная игрушка.
— Тра-ра-ра, тра-ра! — заверещала сорока.
Птицы в столовом насторожились.
— Чив-чив-чи! Чив-чив-чи! — в смятении закричали воробьи и захлопали крыльями. И только молодой воробышек, не обращая внимания на сороку, весело прыгал и задорно чирикал. Чёрной бомбой ворвался в столовую Миха. Воробьи брызнули во все стороны. Голуби с громким хлопаньем взлетели под крышу и уселись на перекладину. Молодой воробей, еле вырвавшись из лап кота, примостился на жёрдочку, посмотрел на свой хвост, в котором осталось два пера, и жалобно чирикнул.
— Тра-ра-ра, тра-ра! — не переводя дыхания, сыпала сорока, что, видимо, означало: «Я говорила вам, я говорила. Вы не слушали, вы не слушали».
Миха покосился на неё жёлтым глазом, злобно фыркнул, обошёл шору, обнюхал мякинные вороха, вдруг незаметно юркнул под веялку и там притаился.
Наступило молчание. Первой нарушила тишину, конечно, сорока. Она задёргалась как на пружине и принялась трещать: «Тра… Тра… Трррр» — «Спрятался, спрятался, спрятался».
Птицы и без неё опасливо косились на веялку.
Михины повадки великолепно знала и серая куропатка. Минувшей весной он разорил у неё гнездо с птенцами. Кормилась куропатка в лесу, а ночевать летала в деревню к овинам. Она должна была с рассветом улететь в лес. Но по каким-то неизвестным причинам задержалась.
Миха лежал с закрытыми глазами, как мёртвый, даже не шевелил хвостом.
Воробьи осмелели, спустились на землю и принялись перетряхивать мякину.
Голуби, видя, что воробьи безнаказанно ворошат мякину, которую они считали своей личной собственностью, возмущённо заворковали и, забыв про опасность, слетели на землю, оттеснили Воробьёв от пшеничной мякины, принялись в глубоком молчании работать клювом и лапами. Они даже не обращали внимания на веялку, под которой притаился Миха. Или они поверили, что Миха сдох, или просто забыли про кота. Смелее всех был голубь-почтарь.
