Рыцари Березовой улицы - Третьяков Юрий Федорович (книги полностью бесплатно .txt) 📗
На улице Борис недоверчиво покачал головой:
— Ну и сироты!
— А что? — спросил Алик.
— Рожи толстые какие… Таких сирот не бывает!
— Почему не бывает? — заспорил Зямка. — По-твоему, все сироты должны быть худые?
Его поддержал Кот:
— Смотря какие сироты! Был у меня один дружок, тоже сирота, ни отца, ни матери, так ему кое в чем было получше, чем какому несироте. Все ему все дают; если чего натворим вместе, ему влетит меньше, чем нам, всем его жалко. Раз ремесленники нас били, а один говорит: «Этого не трогай, он сирота». Нам всем здорово перепало, а ему — ничего! А этих старик, наверное, кормит хорошо. Он добрый.
— Ты вот еще! — сказал Пушкину Алик. — Михей Михеич начал про бога, а он: «хи-хи-хи…» Михей Михеич отсталый, над этим нельзя смеяться, надо ему так потихоньку-потихоньку разъяснить, а то он рассердится и не захочет, чтоб мы ему помогали…
— Это я так… нечаянно… — смутился Пушкин.
— В другой раз знай, — сказал Зямка. — Это ерунда! А вот интересно про Манную Кашу — врет он или нет? А вдруг, а? А вдруг это правда? Надо как-то произвести опыт… Это же страшно интересно!
— Я проверю! — сказал Кот. — Я спрошу одну вещь. Я с месяц назад послал заявку в Москву, в радио, в детское вещание, чтоб передали по моей заявке «Агитмедведь особого отряда» — такая книжка есть. Охота медведя послушать, как он будет по радио реветь! Вот я у Манной Каши и спрошу, когда ее передадут…
Сережка тоже решил кое о чем спросить Манную Кашу, но ребятам об этом не сказал.
Глава XI
Бабушка была очень довольна. Она сказала Сережке, что наконец-то в нем пробудилось трудолюбие и общественное сознание, и сама разбудила его в пять часов утра.
Наспех глотая завтрак. Сережка думал про Манную Кашу — правду ли говорил вчера о нем Михей Михеич — и решил осторожно расспросить бабушку:
— Бабушка, а бабушка, а что вот, например, старик такой… не очень старый… может он быть вруном или нет? Это я просто спрашиваю…
— Не знаю, кто тебя учил так думать о людях, — ответила бабушка, — зачем старику врать, ты задавал себе такой вопрос? Конечно, если человек сам склонен к вранью, он и других считает врунами. Соврав хоть раз в жизни, он уже теряет…
— Я не об этом, — быстро перебил ее Сережка. — Я вот что хотел узнать. Вот сумасшедший — так. И вдруг этот сумасшедший совсем не сумасшедший, а умный? И даже умней, чем просто умный? А его все считают сумасшедшим, он вообще-то и есть самый настоящий сумасшедший, но только все знает? Понимаешь?
— Понимаю! — сказала бабушка. — Хоть ты и не научился четко выражать свои мысли, но я поняла, что чепухой у тебя голова забита, вот что!
Сережка хотел еще поговорить об этом с Зямкой, да не было времени, потому что Михей Михеич уже ждал их у своих ворот с тележкой.
На тележке столько было увязано всяких мешков и корзин, что Сережка сперва испугался, удастся ли стронуть ее с места. Они с Зямкой запряглись впереди, Михей Михеич подпер сзади, и тележка покатилась.
Без самого малейшего отдыха провезли они тележку и по дороге с пылью, и через песок, и по булыжной мостовой, и на гору, и с горы — до самого базара!
Только там они остановились и выпрямили спины.
Даже Михей Михеич и тот удивился такой выносливости, сказав:
— Молодцы! Силенка имеется! Отдохните теперь, мне тут по делу нужно, а вы за тележкой приглядывайте! А то враз оберут!
— Кто? — спросил Зямка.
— Найду-утся! Жулье везде кишит! У любого человека только и на уме, чего бы слямзать! Так что — гляди в оба!
Ребята сели в тень возле тележки и стали присматриваться ко всем, кто шел мимо. Жалко, что до этого с жуликами им встречаться не приходилось, и они не знали, как жулики выглядят. Поэтому трудно было разобрать в толпе, кто жулик, а кто нет. Были просто обыкновенные люди. На всякий случай ребята с подозрением осматривали каждого, кто к ним приближался, ни на секунду не теряя из виду тележку. Из всей толпы только двое подвыпивших дядек были с виду похожи на жуликов. Но оказалось, что они — знакомые Михей Михеича, который появился следом, забрал мешки и корзинки, а дядьки ему помогали, и опять ушел, наказав ребятам караулить тележку, чтобы ее никто не увез.
Сережка заметил в толпе Манную Кашу. Он важно шел вдоль рядов и ел вишни из кулька.
— Глянь, Манная Каша, — сказал Сережка Зямке. — Ишь какой важный, прямо — генерал! Ты посиди, а я пойду с ним поразговариваю.
Зямка кивнул:
— Ладно. А потом я.
Сережка пробрался к Манной Каше и сказал:
— Здорово, Лень!
— Здорово, пацан, здорово, пацан, — заулыбался Манная Каша, протягивая Сережке кулек с вишнями. — Хочешь вишни, пацан? На вишни, пацан…
— Нет, сам ешь. Я у тебя хочу узнать… Только ты сейчас, чур, не притворяйся, хорошо?
— Хорошо, пацан, хорошо, пацан…
— Тут есть одна девочка… Светлана звать…
— Как же, как же… знаю, знаю… хорошая девочка… Как не знать, как не знать… Я всех знаю… и меня все знают… В кино пускают за так… Хорошего человека все знают… Вот вишни дали… Хочешь вишни, пацан? Хочешь вишни, пацан?
— Так вот… Кого она… любит?
— Меня любит, меня любит, — ухмылялся Манная Каша. — Я — хороший человек… Хорошего человека все любят… Вот вишни дали… Хочешь вишни, пацан?
Сережка понял, что от Манной Каши толку не добьешься, и вернулся к тележке.
— Чего он? — спросил Зямка.
— А ну его! — махнул рукой Сережка.
— А ты о чем с ним говорил?
— Да так…
— Ну, я сейчас тоже схожу.
Зямка подошел к Манной Каше, что-то у него спросил, но Манная Каша вдруг рассердился и заголосил на весь базар:
— Чего ты ко мне привязался, чего ты ко мне привязался? Светлана, Светлана! Я сам Светлана!
Зямка вернулся красный. Сережке было интересно, как Зямка станет оправдываться. Зямку выручила Акулина Ивановна, которая, откуда ни возьмись, появилась возле них:
— Я гляжу: да это наши ребята! Да с тележкой! Я вас, ребята, вот о чем хочу попросить: вам нетрудно будет корзиночку мне небольшую подвезти?..
— Ну, конечно, бабушка! — обрадовался Зямка. — Обязательно! Где она у вас? Пойдемте, я ее вам принести помогу!
Только они ушли, пришел Михей Михеич;
— Сейчас пойдем. А где другой-то? Ай заленился?
— Нет, — сказал Сережка. — Он просто пошел с одной бабушкой — помочь ей корзинку сюда принести. Мы эту корзинку вот на тележке подвезем. Михей Михеич покачал головой:
— Ну, это вы напрасно без меня распоряжаетесь. Тележка не казенная, чтоб ее зря по камням-то трепать. Она от этого не получшеет. Ободья, брат, тоже денег стоют… А ты думал как? Если эти деньги зачесть за починку тележки… Она сколько заплатить-то сулилась?
— Что вы! — испугался Сережка. — Что вы! Разве мы возьмем? Разве мы такие?
— Так, стало быть, это значит: вокруг кладбища жить да обо всех плакать?.. Это вы напрасно…
Подошел Зямка, который, весь перегнувшись набок, тащил корзинку, за ним поспешала Акулина Ивановна.
Зямка хотел сразу поставить корзинку на тележку, но Михей Михеич его остановил:
— Погоди, не спеши. Ваша будет корзиночка-то? — обратился он к Акулине Ивановне. — Придется извинить… Тележка мне самому понадобится…
— Одна корзинка? — заговорил громко Сережка, стараясь, чтоб Акулина Ивановна ни о чем не догадалась, — мы ее и так донесем! Чего там — одна корзинка! Вы, дедушка, сейчас без нас обойдетесь, да? Мы прямо к вам домой придем!
— Лады, — сказал Михей Михеич, зачем-то тщательно ощупывая колесо.
Сережка взял корзинку за одну ручку, Зямка — за другую и понесли. Акулина Ивановна шла сзади. Она еле-еле передвигала ноги, то и дело садилась отдыхать, отдыхала подолгу, так что нести корзинку было нетрудно, хоть и скучно.
По дороге Сережка потихоньку рассказал Зямке, что Михей Михеичу просто-напросто стало жалко свою тележку.
— Да ну… — пожал плечами Зямка. — Просто он ее очень бережет. Может быть, он ее сам сделал. Ты знаешь, когда человек чего-нибудь сам сделает, ему эту вещь бывает ужасно жалко, если ее кто-нибудь поломает. Это я знаю даже по себе. Помнишь, у меня был фанерный дом, купленный? Дорогая вещь, а я ее сломал — и ничего, не жалко. А потом я сам сделал из катушек тележку и сам на нее наступил нечаянно, так знаешь, как было жалко! А старикову тележку, — он, наверное, сам сделал — очень уж она плохо у него едет.
