Сохатёнок (Повесть) - Никонов Василий Григорьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
А говорил Лукьян сам с собой об одном. Слишком долго валяется с больной ногой, некому присмотреть за ребятами. Максим — самостоятельный парень, а в Петиной голове глупости да шалости. Что ни день, то новая забава. Недавно Трухиным какой-то листок на дверь приклеил. Опять Андрониха кричала на весь двор: «Варнаки, сиротское племя! Вот уж поймаю, оборву все уши!» Где ж Максимке усмотреть за ним?..
На односельцев Лукьян не обижается: люди как люди. Недавно памятник поставили Егору с Дашей. Обелиск из дикого камня. На той скале, возле которой утонули. Помнят, уважают.
Чубаров сказывал, будто собираются присвоить лисоферме Егорово имя. Заслужил, говорят, человек делом, душой. И опять мысли возвращаются к Максе с Петрухой…
И лошадок жалко, сивых-каурых. Кто за ними приглядит-присмотрит? Он к ним привык, и они его знают. А теперь… охо-хо! Что-то будет?..
Голос у старика тихий, жалостливый. Малышу становится тоскливо от дедовых причитаний.
Но чаще лосёнку бывает весело. С утра, например, когда Максим и Петя заняты, Малыш пасётся на лужайке вместе с коровами. Колокольчик сначала смущал стадо, потом стал коровьими часами. В самый полдень, когда хозяйки ждут мужей на обед, сохатёнок отправляется в село на промысел. В это время коровы спускаются к реке, заходят в воду, спасаются от жары и паутов.
Хозяйки встречают Малыша хлебом-солью. У бабки Фени — неизменная хлебная горбушка, у Славиной мамы — сладкая болтушечка, у Стасиной — капустный лист с огорода. Лаврина мать поскупее, но тоже угостит. А бабка Феня, та ещё пучок луку нарвёт, чесноку. Лук и чеснок Малыш ест с удовольствием.
Одни Трухины не жалуют Малыша, Андрон особенно. Не думал он, что ребята спасут сохатёнка.
Во дворе Трухиных случилось новое несчастье. Сварила Мавра суп-лапшу с курицей, вынесла студить в сенцы. Сама пошла к соседке дрожжей попросить. У неё было на закваску, да привычка такая: просить и клянчить. А соседка недавно из города вернулась, привезла, говорит, не палочками, а сухие, россыпью.
Андрон в это время проверял огород, смотрел, не было ль какой потравы. О горохе догадался в то же утро, только не мог разобрать, кто колесил по огороду. Хитрый гадёныш воровал. Максим — честный парень, не полезет, Петька — малой, забоится. Славкина работа иль Чубарёнкова. Хромой-хромой, а расторопный.
Всё получилось лучше не придумаешь. Бредёт со-хатёнок по улице, крутит головой, позванивает колокольчиком. Играет ноздрями, ловит вкусные запахи. Где борщом пахнет, где картошкой с луком. Из трухинского дома запах самый приятный, на него и решает завернуть. Бодает калитку, входит в сенцы, натыкается на кастрюлю. Мавра с соседкой порядком судачат, суп давно остыл.
Попробовал Малыш — понравилось. Ну и навалился с полным удовольствием.
Прошло немного времени — загремела кастрюля по полу. Из сеней да на порог… А тут и Мавра явилась.
Поздно явилась Андронова жена. Видит, выходит сохатёнок из сенцев, облизывается. Смотрит Мавра на прилипшие к губам лапшинки, соображает, что стряслось… Да как бросится к поленнице! Хотела поленом огреть. А Малыш не дурак: прыгнул через изгородь, побрёл домой. Наелся — чего ещё надо.
Вылетает Мавра с поленом на улицу, голосит, словно режут. Как в тот раз, когда лёд выгребли.
— Люди добрые! Что ж это такое? Всю кастрюлю слопал, ирод проклятущий! Да зарезать его мало, поганца такого! Вот уж Андрон возьмётся за него, скрутит башку непутёвую!..
Люди слушают Маврины причитания, вздыхают, ахают, сочувствуют. Есть и насмешники, те своего не упустят:
— Курицу-то слопал?
— Ставь почаще, остужай получше!
— Знает, у кого есть — у жадных!
— Суп-то где был? — спрашивает кто-то.
— Где ж, как не в сенцах! Сварила, как следует быть, дай, думаю, остужу. Мой-то холодный любит. Покуда стынет, дай, думаю, к соседке за дрожжами сбегаю. У неё не палочками, а сухие, россыпью. Была-то минуту, две ли. А он, словно чуял, сатана безрогая, что я суп-лапшу с курицей варила… А лёд кто украл? — вспоминает Андрониха. — Кто горох вытоптал? Да что за напасти на мою голову? Что ни день — то беда-бединушка!
— Зачем в сенцы-то? Другого места не было?
— Какого другого? — кричит Мавра. — На крышу лезть? В подполье спускать? В своём доме опаситься? Чево защищаете ево, проклятова!
— Эт про что она? — спрашивает бабка Феня.
— Про суп с курицей! — кричит ей в ухо мать Лаври.
— A-а… хороша пища-а! — кивает бабка.
Ругаясь, Мавра возвращается в дом. За столом на лавке сидит муж, хмурной-пасмурный, темней дождевой тучи. Только что слазил на чердак, открыл заветное местечко — пусто. Пяти соболей как не бывало. Трёх баргузинских, двух амурских. Это не суп из курицы, здесь сотнями пахнет.
«Неужто ребятня сопливая? — хрустит пальцами Андрон. — Не может быть. Тут похитрее враг, поопасней. Кто? Узнал бы, голову открутил, ноги б выдернул!»
— Чево раскудахталась! — набрасывается муж. — «Андрон… Андрон…» Ляпаешь не знай чево! Пропадёт сохатёнок, люди подумают, я извёл. Дура! Как есть дура!
— Дак ведь я…
— Молчи, говорю! Ахну раз, чтоб язык прикусила! Хотел потихоньку извести, так на тебе! Накаркала, ворона пучеглазая…
— Дак ведь обидно!
— «Обидно»! — кривится Андрон. — Мне, может, в десять раз обидней. Да молчу до поры до времени…
Но тут Андрон не может совладать с собой. Хватает кепчонку, пулей вылетает на улицу. Женщины ещё не разошлись, стоят возле заборов, толкуют. И смех и грех, кто бы мог подумать!..
Трухин проходил мимо понурив голову, поубавив прыти. Бабы есть бабы: прицепятся, не скоро оторвутся: «Куда идёшь да зачем?» Очень нужно объяснять каждой.
А идёт он в сельсовет, к председателю Чубарову. Не с пустыми руками — с вещественным доказательством.
— Ты смотри, смотри! — тычет бумажкой в Чубарова. — Што ж это делается? Житья не дают. Што ни день, то новая пакость.
— Сядь, остынь. — Чубаров придвигает стул. — Покажи свою бумажку. «Вызов гражданину Трухину. Гражданин Трухин! Вы недавно застрелили матку-лосиху, когда совсем запрещают бить зверей. Поэтому вы ярый враг всей нашей природы… Вы покушались на дедушку Лукьяна…» Гм! Интересно, что за прокламация? Баловство какое-то…
— Мне это баловство боком обходится. — Андрон загибает пальцы. — Ледник порушили — раз, огород потоптали — два. Сохатёнок кастрюлю супа смолол — три. Это што, не разбой средь бела дня?
— Мда, некрасивая история, — соглашается Чубаров. — По всему видать, ребячье дело. Тут и все могут, и один человек. Грешить можно на любого. От меня-то чего хочешь?
— Чего хочу? — щетинится Андрон. — Справедливости… Если кого поймаю, пусть добра не ждёт. А на тебя, как на укрывателя, в район пожалуюсь!
— Какой же я укрыватель? — разводит руками Чубаров. — Чудишь, Андрон. Я эту бумажку первый раз вижу. Найдём — накажем, такое поощрять нельзя. А ты грозишь, не зная кому.
— Знаю! Первушинский сын да твой первые закопёрщики! Учти, как отцу говорю.
— Ты, Андрон, за собой последи. — Чубаров ищет папиросы. — Если мальчишки озлились, значит, есть причина. Сохатиху убил — раз, сохатёнка осиротил — два. Уж не говорю о старике Лукьяне. А если пригласить следователя… как думаешь?
— Не пугай, не боюсь!
— Твоё дело. А моё — предупредить. Когда штраф заплатишь?
— Будут деньги — заплачу.
— Вот как заговорил! — строжает Чубаров. — Завтра передам дело в суд. Посмотрим, как там петь будешь.
Поговорили, как пустых щей похлебали. Что ты сделаешь с этим председателем? Шёл, думал постращать… А он сам стращает. Да не чем-нибудь — судом. А суд — известное дело: собрались, решили-постановили. Плати, не то — в каталажку.
— Врёте, не одолеете! — Андрон свирепо мнёт кепчонку. — Придёт и моя пора, отыграюсь. Ох, отыграюсь!
На улице бубнит, не в сельсовете.
На южной стороне Юмурчена стоит высокая журавлиная гора, обрывистая с трёх сторон. По четвёртой, западной, можно пройти, посмотреть на старое гнездо. Ребята лазили туда много раз.
