Тайна Змеиной пещеры (Повесть) - Евтушенко Анатолий Григорьевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Ты какой-то разговорчивый сегодня, — сказал председатель, приглядываясь к цыгану.
— В тебе, председатель, что-то цыганское есть. Ты все хитрости наши наперед знаешь, — Михайло прошелся ладонью по лицу, пропустил сквозь пальцы смоляные усы. Стал вдруг серьезным. Понизив голос и оглянувшись, сказал:
— Тут ко мне родная кровь заезжала. Мы еще тогда расстались, когда ты мне ось варил. Табор наш на Волыни бродил. Оттуда едучи, ко мне цыгане завернули. К Туретчине идут поближе.
— И тебя зовут? — попробовал догадаться председатель.
Михайло блеснул в его сторону глазами.
— Попридержи своего коня, председатель, не обгоняй. Дай мне спокойно свою душу до твоего ума довести. Цыгане говорят — война будет. Гитлер уже рукава закатал, кнутовище выстрогал, кнут прилаживает. А турка хитрый, в драку не полезет, в сторонке останется. Вот цыгане к нему, к турку и подаются.
— А ты, Михайло, не верь своим цыганам, они за брехню не дорого берут. Видишь, как живем, а будет и того лучше. А супротив Гитлера у нас есть Красная Армия — обутая, одетая. С пушками, танками и самолетами. Понял?
Антон смотрел на отца и думал: «У больших разговоры про войну не зря». Вспомнив, зачем ему нужен был отец, Антон в несколько прыжков догнал его.
— Пап, машину дашь, а? Ребята… много ребят поедут на сено. Дашь, а?
— Не дам. Идите пешком, ползите не четвереньках, а срам чтоб с себя сняли, — сказал отец, не останавливаясь.
«Видно на него разговор с цыганом так подействовал. Ух и злой!» — подумал Антон отставая.
Колхозные активисты уже усаживались в ряд, когда к Антону подбежал Яшка.
— У отца твоего был, — выпалил он сходу. Спрашиваю, дядя Грицько, машина завтра на станцию пойдет? А он сердитый. Говорит, а тебе зачем знать? Я ему — уезжаю в Киргизию к отцу. А он — что, здесь плохо? А я — мне хорошо, а отцу там без меня плохо. Спрашивает, насовсем едешь? Нет, говорю, на время. Успокою его и назад. Если на время, говорит, езжай. Машина будет. Только, чур, уговор: обратно приезжай с отцом, нужен он колхозу. Хватит ему, степняку, по горам лазить. Идет? Идет, говорю. Я его на буксире оттуда притащу. Мне мать говорит: «Сильно отца сюда не тяни, а то еще подумает, что я тебя научила. Если сам захочет, пусть едет». Ну, да я уж как нибудь соображу что к чему. Колхозу отец нужен? Нужен. Матери нужен? Еще бы. А мне? Само собой. Смекаешь, Антон. Вижу, что смекаешь. Голова у тебя не зря на плечах сидит!
Пока фотограф возился под черным покрывалом, Яшка залез под краешек скамейки, сел на землю, а Антон пристроился около завхоза, который стоял крайним и держал руку на поясе. Так после на карточке и вышло: Яшка выглядывает из-под скамейки, а Антон — из-за спины завхоза. Над завхозом все подшучивали — оторвал, мол, у председательского сына голову, взял ее под мышку и сфотографировался. Теперь жди: из области приедет следователь, будет опрашивать, как завхоз дошел до такой жизни?
Завхоз злился:
— Поднесло его. Нужна мне была его голова под мышкой! У меня свой сын есть. И голова у него не хуже. Микола мой учится так, что мне бы его голову, давно бы я вон где сидел. — И показывал рукой вверх.
В луга шли шумной ватагой. У самого Афонькиного дома Антон высоко и нескладно запел:
А конопатая Зинка собрала вокруг себя девчонок и ну выводить подголоском:
В раскрытом окне показался Афонька. Он был без рубашки и весь отливал краснотой.
Ребята увидели в оконной раме его портрет, позолоченный лучами заходящего солнца и кинулись плясать.
Афонька со злостью плюнул им под ноги и захлопнул окно.
Антон подмигнул Сережке-цыгану.
— Видал, рыжее чудо-юдо? Главное сделано — концерт для Афоньки удался. Теперь он уж никак не усомнится, что копны будут сложены, и кино, бесплатное звуковое кино, для ребят непременно будет. По-Афонькиному все равно не выйдет.
В село входило стадо. Над широкой улицей повисла пыльная завеса. Окунувшись в нее, солнце окончательно померкло и ушло за горизонт. К тому часу луна уже была в полной силе. Не успев сгуститься, сумерки начали отбеливаться. Словно полотном покрывалась дорога. Кусты, стоящие поодаль, начали приобретать причудливые формы. Ребята незаметно забегали вперед, и когда какой-нибудь куст оживал, девчонки поднимали визг.
Работалось легко, копны складывались и росли, как из воды. Дела для ребячьей артели хватило часа на три-четыре. Оказалось, что колхозники успели много сложить до их прихода, еще засветло.
Кто первым услышал шорох сухого сена, ребята не запомнили. Помнят только, что кто-то, ойкнув, присел. Все замерли. Прислушались — ничего не слышно. Тогда Антон попросил девчонок продолжать работать и гомонить, кто про что.
Яшка пополз по-пластунски. За ним Антон, Васька и Сережка. От копны к копне. Залегли. Невдалеке разрушена копна, которую только недавно ребята складывали. Тишина. Где-то на озере сонно, с испугу, крикнула птица. Низко над копнами просвистела утиная стая. И снова ни звука. Только былинки сухого сена, разбросанного по покосу, шуршат под коленками ребят.
Яшка, выдвинувшийся вперед, привстал, хотел вовсе подняться на ноги, чтоб оглядеться, и вдруг упал, как скошенный. Из развороченной копны что-то выползало — боров не боров, на человека — не похоже. Помедлило, поводило головой туда-сюда, принюхалось — и к следующей копне. Подбило головой копну снизу, зарылось, наполовину, еще, еще и вот уже ничего не видно. Копну качнуло. Яшка поднял руку, махнул — за мной, мол, и бросился вперед. В два-три прыжка четверо ребят достигли копны и оседлали ее. Под сеном началась возня. Толчок, еще толчок. Копна не поддавалась, и тогда снизу, глухо, как из-под земли раздался искаженный толщей сена человеческий голос.
— Хватит? — спросил Антон.
— Еще! — резко ответил Яшка.
— Надо из него дух испустить, — резонно сказал Сергей. — Вся сила — в духе.
Копна без устали качалась. Слышался дикий рев. Потом все успокоилось. На белый свет ребята вытащили Рыжего. Он перевернулся на спину и потрогал рукой поцарапанный живот.
Яшка предупредил:
— Лежи спокойно, сейчас будет суд. Начинай, Антон!
«Преступник» продолжал лежать, а «судьи», склонив головы, стояли над ним.
— Я предлагаю, — начал Антон, — вот что. Васька, беги за вилами. Пусть он сложит те копны, что разворотил.
— Это раз! — Сережка загнул палец.
— Согласен, — сказал Рыжий безучастно.
— Пусть признается, — продолжал Антон, — в том, что потрошил на Самаре нашу сетку.
— Не признаю этого, — был ответ.
— На берегу остались следы твоих ног, — настаивал Антон.
— Не брал я сетку, не брал! — возмущался Рыжий.
— Если это правда, ешь землю. Кто за это?
Ребята переглянулись, но проголосовали дружно.
Земля показалась Рыжему невкусной, он взмолился:
— Я лучше сена поем, ребята, а? Можно? Сена поем лучше.
Ему разрешили закусить сеном.
Васька Пухов прибежал с вилами и рассказал, что девчонки складывали последнюю копну, как вдруг Зинка напоролась ногой на что-то острое. Ногу завязали косынкой.
Яшка предложил не давать вилы Афоньке. Пусть складывает руками, а поправить копны и завершить можно и без него.
Работал Рыжий под стражей, стоявшей со всех четырех сторон. После этого Афоньку привели к девчонкам и снова заставили лечь навзничь. Кто-то обозвал его врагом колхоза, он промолчал.
«Суд» постановил: «приговорить» Афоньку к пожизненному подчинению ребятам слободы. Если он не согласится на это, ребята завтра расскажут участковому милиционеру о том вредительстве, которым занимался Афонька на сенокосе. И тогда ему несдобровать.
