Большая семья - Перфильева Анастасия Витальевна (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Дворник постоял немножко. Подумал. Посмотрел в переулок — там было тихо. Крутился, падая, лёгкий, пушистый снег, да от перекрёстка торопились два-три запоздалых прохожих.
— Пойти и мне погреться, что ли? — пробурчал он.
Ещё раз оглянулся и затопал от ворот по дорожке, только не к дворницкой и не к домоуправлению, а к тому самому подъезду, в котором только что скрылись нарушившие ночной покой Ольга Ивановна. Глеб, Гандзя и милиционер.
«Штаб-квартира»
Ольга Ивановна стояла в передней.
Перед ней, с полотенцем и очками в руках, тоже стояла незнакомая старушка. Они разговаривали так:
— Простите, я вас не знаю.
— Да и я тоже, матушка вы моя!
— Вы к Геннадию Петровичу, то-есть из Саратова?
— А вы Ольга Ивановна и есть? Глеб у вас сыночек!..
— Я, я. Простите, а она… дома?
— Дома, дома. Привезли её. А вы-то, вся как есть в снегу!
— Это ничего. Почиститься только.
— Толька? Умница он, Толечка. В милицию мигом позвонить сообразил!
— В милицию? Но ведь Глеб и Гандзя…
— Гандзя у нас всегда послушной была, вот Люда… А ребятишки те, ме-тро-строевские, вышку чинят… Уж вы простите!
— Метростроевские?
— Они, они самые. Такие проворные! И пловунчиков этих, бог с ними совсем.
— Пловунчиков?
— Уж вы не сердитесь… За ниточку, говорит, подёргала.
— За ниточку? Ничего не понимаю!
Ольга Ивановна как была, так и села на стоящий в передней стул. А из комнаты Геннадия Петровича, куда только что пробежали Глеб с Гандзей, вышел ещё один, совершенно незнакомый, большой и очень смущённый человек в стёганке и с шапкой в руке.
И одновременно из-за скрипнувшей двери Глебкиной комнаты стали вылезать друг за дружкой мальчишки в синих куртках с блестящими пуговицами, курносые, быстроглазые, весёлые. Один держал игрушечного пловца в красной шапочке и трусах, другой пачку цветных металлических планок и плоскогубцы.
— Ребята, — прошептала Ольга Ивановна, — вы откуда? Чьи? Ох, расскажите же мне наконец!..
И тогда в передней застучали быстрые шаги, замелькали новые лица, зазвенели взволнованные и радостные голоса, и началось подробное объяснение.
А в это самое время…
В это самое время внизу, в подъезде дома, происходило следующее:
Дворник, чтобы, как он говорил, погреться, остановился докурить свою козью ножку. Вынул кисет, чиркнул и зажёг спичку и с наслаждением затянулся. И тут же выпустил её изо рта.
Парадная дверь подъезда рывком отворилась и хлопнула. На лестницу легко взбежал кто-то в белой меховой шубке, белых валенках и белой шапке с длинными, закинутыми на висящий за спиной рюкзак ушами.
— Дом двадцать первый? — спросил звонкий женский голос.
— Двадцать первый, — ответил дворник.
— Мне восемнадцатую квартиру. Сюда?
— А на третий этаж пройдите.
Вбежавшая тряхнула ушами, подтянула рюкзак и запрыгала сразу через две ступеньки.
— Ишь ты, быстроногая! — проворчал дворник. — Тоже в восемнадцатую…
Белая шубка мелькнула уже на верхней площадке, и тотчас по лестнице полетели весёлые звонки. Потом дверь восемнадцатой квартиры открылась.
— Я жена инженера Петровых, — прозвенел задорный голое. — Мои две дочки и муж сюда переехали? Ой, народу-то!.. Гандзечка, птичка моя!..
На площадке затопали, охнули, крикнули, и дворник даже зажмурился — так громко кто-то кого-то поцеловал.
Картошка
— Гандзечка, птичка мои!
Людина и Гандзина мама сбросила рюкзак и обмяла спою старшую дочку. Потом повернулась и одну сторону, и другую, кинулась на шею к матери Геннадия Петровича и, оторвавшись, спросила:
— А Генечка?.. С завода, верно, ещё не пришёл? Давайте же все знакомиться, раз уж жить вместе!.. Ой, сколько вас! Вот хорошо, когда народу много!
— Геннадия Петровича вызвали по делу, я объясню, — сказала Ольга Ивановна.
— А Людок? Людочек мой где?
По передней полетело: «Люда! Позовите Люду!», и Глеб, размахивая руками, помчался в комнаты.
— Нету, — почти сразу сказал он, выскакивая обратно в переднюю и делая большие глаза. — Её здесь нету!
— Как нету? Только что была, ещё раздевали. Посмотрите у Ольги Ивановны!
Один из мальчишек, расталкивая товарищей, нырнул за дверь, чуть не рассыпав планки.
— И здесь нету! — крикнул он. — Сюда совсем не заходила!
Все замолчали.
Тогда Толька вышел на середину передней и важно, надувая щёки, сказал:
— А я видел: она в ванной воду в какой-то таз набирала. Такой синий, круглый. Сперва из одного крана, потом из другого.
Толькина бабушка засеменила к ванной, и в передней опять притихли.
— Людочка, иди скорей, деточка! Мы тебя дожидаемся! — почти пропела она.
Но из ванной никто не ответил; только стало слышно, как в плохо завернутом кране журчит вода.
Ольга Ивановна вздохнула, посмотрела на всех подозрительно и взялась за спою шапочку.
— А может быть, она… опять? — спросила она дрогнувшим голосом и покрутила и воздухе пальцем.
У Гандзи, прижавшейся к матери, вытянулось лицо и задрожали уголки губ.
— Куда ж это дочка запропастилась? — сказал шофёр. — Э, нет, погодите, здесь она…
Он шагнул в коридор и прислушался. И все в передней прислушались тоже.
Откуда-то из кладовой или из кухни в наступившей тишине приглушённо долетел знакомый звук: «У-и-и-онг-онг-онг!..»
— Раз собачонка здесь, значит и хозяйка цела, — проговорил шофер и на цыпочках задвигался по коридору.
За ним к кухне потянулась целая вереница.
Шофёр остановился на пороге и тихо приоткрыл дверь. И все остановились.
Люда сидела в кухне на полу спиной к двери, привалившись к плите. Над головой у нее пускал пар и громко распевал большой зеленый чайник. Может быть, поэтому она ничего и не слыхала?
Люда была уже без шубки. Один валенок съехал у неё с ноги на пол, на нём, уткнувшись в лапы носом, сладко спал Орешек. Во сне щенок тихонько повизгивал и вилял хвостом.
А перед Людой на полу, около синего таза, наполненного до краёв водой, были разбросаны большие и маленькие картофелины.
Люда держала в одной руке картофелину, в другой — блестящий, с зазубринками и прорезью ножик. Но она не двигала им. Да и сама не двигалась тоже. Только иногда глубоко и равномерно вздыхала и причмокивала губами, и голова у неё наклонялась над тазом всё ниже и ниже.
— Доченька моя! Солнышко! — прошептала Людина мама, бесшумно входя в кухню и опускаясь перед Людой на колени.
— Эта доченька, это солнышко всех нас сегодня чуть не уморило, — тоже шопотом сказала мать Геннадия Петровича. — Я уж на лестнице мёрзла-мёрзла… А другие-то!
А Ольга Ивановна, сдвинув брови и улыбнувшись, подумала немножко, обернулась и медленно и чётко проговорила:
— Ну, хорошо. Что было, то было — не казнить же её теперь, в самом деле! Давайте-ка скорее мыть руки, уложим Люду с Орешком спать, а сами будем пить чай. Видите, чайник кипит. Все — и вы, и вы, и вы!..
Всё в порядке!
Бум-бом-бим-бам!.. — прозвонили часы и торжественна ударили. Раз, два, три… ровно двенадцать раз.
— Теперь садитесь, — сказала Ольга Ивановна.
Большой стол под люстрой, придвинутые к нему письменный и маленький от окна (починенная уже вышка и хрустальные бокалы-призы стояли на подоконнике) были покрыты двумя скатертями.
А посредине будто расцвёл фруктовый сад: Людина и Гандзина мама высыпала из рюкзака целую гору мандаринов, румяных яблок и чернослива. Обе бабушки притащили: мать Геннадия Петровича — саратовские коржики, пирожки и ватрушки, Толькина — приготовленные к ужину оладьи со сметаной.
